За синими горами (СИ) - Борисова Алина Александровна - Страница 30

Очнулась в своей камере, на топчане, на матрасе. Жестком, но чистом. Все тело болело, руки дрожали, вес собственного тела оказался для них чрезмерным. Горло болело от криков, но пить… особо не хотелось. Нет, я бы не отказалась от стакана воды, но безумной жажды, которая заставила бы меня подняться и доползти до умывальника, я не испытывала. Мою кровь не пили.

Лязгнул замок. Вампир. Тот самый, что привел меня сюда. Теперь он толкал перед собой штатив с капельницей.

— Твоя еда, — пояснил он мне. — Но сначала душ. Вставай.

— А одежда? — хриплю на эльвийском, пытаясь приподняться на руках. Мало ли, как он знает человеческий. Может, только приказы. — Мне обещали одежду.

— Сначала душ, — отставив капельницу, он подходит ко мне и помогает подняться, — а потом одежда. Ее уже постирали.

Недоуменно морщусь. Нет, вещи, конечно, ношеные. Но в грязи я, вроде бы, не валялась. С чего такая забота?

— Ну и где же твоя регенерация? — вампир проводит пальцами по моей спине, совсем как накануне Владыка. Аккуратно, едва касаясь.

— Так она не работает.

— Вот как? А как работает? — перейдя на эльвийский, мой тюремщик стал куда более многословен.

— У Владыки в отчете это наверняка прописано.

— Наверняка, — хмыкает вампир, помогая мне идти. После… вчерашнего меня здорово шатает.

Душ, по счастью, недалеко, всего через несколько дверей по коридору. Доведя, вампир передает меня на руки двум лунным эльвийкам (все же были тут лунные), и лишь с их помощью мне удается помыться. Сама я вряд ли сумела бы вымыть волосы, да и согнуть руки так, чтобы коснуться спины, у меня бы не получилось.

Тюремщик никуда не ушел. Стоял и смотрел, словно я была в состоянии сбежать. А когда руки лунных начали без всякой жалости терзать мою покрытую свежими рубцами спину, чуть прикрыл глаза, пряча под веками искорки удовольствия от ощущения моей боли.

А ведь это он порол меня, лишь сейчас поняла. Вчера мне было не важно, кто. Достаточно и того, по чьему приказу. И с чьего согласия. А сейчас… Мне ведь показалось на миг, что он мне сочувствует.

— Вам тоже нравится боль?

— Да, — улыбнулся он. — Зачем иначе я бы тут работал?

А дальше, под его молчаливым руководством, эльвийки меня «кормили», напичкивая через вену питательными веществами, одевали в мое выстиранное и выглаженное платье, и даже заплетали мне косы. По две тонких «лунных» косички от каждого виска, свисающие свободно, и какое-то очень сложное многосоставное плетение из остальной массы волос с добавлением черных и золотых лент.

— Зачем это? — интересуюсь у вампира. Каковы бы ни были его пристрастия, разговаривать с собой он не запрещал. А молчать было слишком невыносимо.

— Ты украсишь собою прием в честь свадьбы авэнэ.

— С-сегодня? — белею. — Но он сказал, что байята — еще через месяц.

— Игра — через месяц, — кивает вампир. — Сегодня — просто прием. А ты — одно из его украшений. Украшение, не еда. Живые скульптуры, доводилось слышать?

— Нет.

— Не бойся, тебя сегодня не тронут. Никакой новой боли. Только старая, пропитавшая тебя насквозь, источаемая тобой словно аромат прекрасным цветком — легкий, воздушный, едва ощутимый, и от того — почти волшебный.

Замутило. Такой поэт пропадает. А ведь не агрессивен, не зол. Просто маньяк.

— А прическу зачем так сложно? — слушать его воспевания моей боли не хотелось.

— Владыка презентует свою новую рабыню, и косы, как общепринятый символ рабства, должны многократно подчеркнуть твой статус.

— Косы — символ рабства??

— А ты два года живешь с вампирами и не знаешь?

— Нет. Вернее… Мне говорили, что для лунных эльвинов это так, но я не думала, что прически людей…

— А люди, по твоему, это что-то совсем другое? — усмехается мой тюремщик. — Ну да, вы же свободные люди свободной страны…

— Смешно. Посмотрела бы я на вас в клетке. И посмеялась.

Но пока что он смотрит на меня. И — нет, не смеется.

— Жаль, что Владыка решил использовать тебя так. Ты интересный экземпляр, мы бы столько могли попробовать, столько сделать на основе твоих генов… Я уж не говорю про удовольствие от процесса… Но ему виднее, конечно. Идем. Ах, да, забыл. Последний штрих, — и в его руках оказывается… ошейник и цепь.

И в этот миг я сломалась.

— Нет, — рыдала я, пытаясь забиться от него в самый дальний угол, — нет! Только не так! Нет!

Владыке мало причинять боль. Ему надо растоптать, унизить, не просто замучить, на продемонстрировать… А Анхен будет смотреть. Будет просто смотреть, я знаю. Тем пустым взглядом, о котором рассказывала Инга. Взглядом, в котором ничто. Смерть как отсутствие жизни. И почему мне казалось, что Инга — это одно, а я… а со мной так не будет. Я умней, я любимей, я лучше…

Он поймал меня, конечно. И заставил кричать от боли, разбередив раны. Мне наказание, ему удовольствие. А металлический ошейник был тяжелым. Он не сдавливал горло, он просто тянул к земле. Как и цепь, за которую вел меня тюремщик.

В тронном зале, еще пустом и гулком, он заставил меня опуститься на колени возле трона, и прикрепил цепь к ножке так коротко, что пришлось еще и склониться, не имея возможности ни опуститься хотя бы на локти, ни, напротив, выпрямить спину и шею. Расправил полы моего синего платья, слишком скромного для этого блестящего позолотой зала, перекинул основную массу волос со спины мне на грудь, открывая иссеченную спину в вырезе платья, по-летнему открытого до лопаток. Отошел, чтоб полюбоваться результатом. «Цветок боли» у трона Владыки его, видимо, удовлетворил.

К тому времени, когда зал наполнился, наконец, гостями, спина и шея затекли, добавив мне болезненных ощущений, а слезы высохли. Уже ничего не изменить и не исправить. Я плыла в мареве своей боли, иногда ненадолго отключаясь, но, даже будучи в сознании, не слишком осознавала реальность происходящего. Все было сном. Болезненным бредом воспаленного разума.

Владыка чествовал Анхена и Ясмину, демонстрируя отеческую заботу, любовь и радушие. Некая безликая толпа ему поддакивала, чего-то желая. Светлейший авэнэ, как я и ожидала, был холоден, высокомерен и равнодушен, принимая поздравления как должное и просто не замечая моего присутствия. Ясмина была бледна, и белизна ее полупрозрачных одежд это только подчеркивала. Она явно чувствовала себя некомфортно в этом обществе, а возможно, вампиры, на словах поздравлявшие авенэю, просто не прятали от нее своих негативных эмоций. Ее взгляд испуганно метался по залу, и, хотя на красивых губах лучилась улыбка, искренней она не выглядела.

Вот Ясмина меня заметила, и скрыть этого не смогла. Глаза ее потрясенно расширились, она прикусила губу… И Анхен тут же развернул ее ко мне спиной, не прекращая при этом диалога с каким-то вампиром.

Пытка длилась долго. Долго. Долго. Ее взгляды я временами ловила. Он не видел меня в упор.

Но однажды все разошлись. Вернувшись из очередного забытья, я обнаружила, что зал пуст. Устало прикрыла глаза, опираясь лбом об обод сиденья. Еще немного, и за мной придут.

Вот и шаги. Вампир склоняется надо мной, касаясь рукой плеча.

— Ты только продержись, — шепчет мой тюремщик голосом Анхена. — Я вытащу тебя отсюда, только продержись.

Открываю глаза. Действительно Анхен. Или я уже брежу.

— И мои поздравления, светлейший авэнэ, — разлепляю пересохшие губы.

— Ты сильная, Лара, ты сможешь, — склонившись к самому уху шепчет он. — Не сдавайся. Пожалуйста.

— У меня день рождения скоро. Придешь? Мне обещали твой поцелуй.

— Я знаю. Этого не будет.

— И поцелуй пожалеешь?

— Байяты не будет, — уточняет он. — Я не позволю тебя убить. Я тебя вытащу. Обещаю.

— Ты хозяин своего слова. Захотел — дал, захотел — обратно забрал.

— Пожалуйста, верь мне, Лара. Не сдавайся, не позволяй сломать себя.

— Дарственную принес? — вкрадчиво интересуется Владыка, картинно застыв в проеме двери. — А то мой секретарь вчера ее так и не дождался.