Край забытых богов (СИ) - Борисова Алина Александровна - Страница 27

— Прекрати, — твержу ему, — прекрати! — обвиваюсь жгутами дыма, обездвиживая, сжимая, стискивая. И он падает на колени, роняя кнут, начиная задыхаться.

— Остановись! Пожалуйста, Анхен, остановись, прекрати, не надо!

Он вздрагивает. Тянется рукою к птичке, замечает брызги крови на ней, пытается стереть. А мне больно от этого, так больно, что я просыпаюсь.

— Все, успокойся, все хорошо. Он тебя не тронет, — ну вот, разбудила Халдар.

— Да. Да, я спокойна. Я просто попить.

Долго пью, клацая зубами о стакан и глядя в небольшое окошко. Снег серебрится под луной, небо безоблачно, и мириады звезд пронзают своим светом черноту небес.

Что это было? Сон? Проекция моего чувства вины? Или я и впрямь вижу его — такого, какой он сейчас? Как те шаманы, что могли путешествовать по миру, погрузив свое тело в глубокий сон? Если так, то надо попробовать. Попробовать сделать то, о чем говорил мне Лоу. Развернуться и просто уйти. Уйти от него. Мир велик, а во сне границ нет. Я смогла бы перелететь через Бездну, и взглянуть на людей, и взглянуть… Даже думать об этом боюсь, чтоб не сглазить.

Тихо-тихо, чтоб опять не разбудить Халдар, возвращаюсь в ее комнату и ложусь в кровать. И долго не могу уснуть, продумывая, куда бы я хотела отправиться…

И вновь вижу его. Он сидит в своей спальне, в огромном кресле, развернутом к окну. На нем черный халат, полностью скрывающий фигуру, его черные волосы мокрые после душа. Его глаза в сумраке спальни тоже кажутся абсолютно черными. Но я чувствую — безумия в них нет, оно отступило. Он просто смотрит в окно. На ту же луну, что только что смотрела я, на те же звезды. На лице — ни эмоций, ни слез.

Я забираюсь на широкий подоконник, и сижу, глядя на него, до утра. Так и не вспомнив, что это сон, и я могу уйти, куда и когда захочу. Так и не захотев. Когда небо начинает светлеть, я просыпаюсь.

Халдар уже давно встала и ушла по своим делам. На спинке стула висит моя шуба. Одеваюсь и выхожу во двор. Некоторое время стою, раздумывая, а потом решительно двигаюсь прочь.

Снег неглубокий, утопаю всего по щиколотку. Я недалеко, мне просто надо пройтись. Проветриться, успокоиться. Как-то собраться с духом, чтоб взглянуть в глаза Лоу после вчерашнего. И надо уже что-то делать с этими снами, я так не могу. Вновь вспомнилась вся эта кровь, замутило.

Опустилась на колени в снег, протерла лицо. Снег морозил мне пальцы, стекая водой по щекам. Охлаждая. Успокаивая.

— Ну и кто опять заболеет? — мягкий голос над ухом раздался так неожиданно, что я вздрогнула. И чуть не заехала затылком ему в подбородок.

— Я не хотел пугать, маленькая, прости, — Лоу приобнял за талию и помог подняться. — И перчатки одевай немедленно, пока совсем не заледенела.

— Какой же ты нынче — и «прости», и «немедленно одевай», — ворчу, но одеваю.

— Двуличный? — в голосе легкая насмешка.

— Двуединый. Нежный и жесткий, просящий и приказывающий.

— Ну, по-моему, все это прекрасно описывается термином «заботливый», — мурлычет он весьма легкомысленно. А потом разворачивает меня к себе лицом, и смотрит прямо в глаза своими серьезнейшими на свете глазами. — Ты прости меня за вчерашнее, Лар. Прости, что так напугал. И не надо сбегать из дома. Я себя контролирую, правда.

— Ты меня прости. Не знаю, что на меня нашло. Пыталась решить свои проблемы, а о тебе даже не подумала…

— О себе ты не подумала, глупенькая. А мне — было бы хорошо, — он прижимает меня к себе крепко-крепко, демонстративно глубоко вздыхает мой запах и жмурится, словно сытый кот. Потом приобнимает одной рукой за талию, и ведет дальше. В бескрайнюю заснеженную степь. Словно мы просто вышли на очередную прогулку. А сам босой, едва одетый. Нет, верхней одеждой-то он, понятно, никогда не заморачивался, зачем ему. Но вот сапогами обычно не брезговал. — Знаешь, глупо так получилось, — продолжает он через десяток шагов. — Я ведь ждал. Ждал, что ты придешь ко мне однажды сама. И оказался глубоко не готов.

Ждал? Вот ведь… Я тут переживаю, что навязываюсь, а он, оказывается, только того и ждет!

— Предложение-то еще в силе? — и улыбается столь коварно, что попросту не выдерживаю. Нагибаюсь, набирая полную горсть снега, и засовываю «подарочек» прямо в вырез его рубахи. А ну и что, что ему не холодно, зато… мокро. Будет.

— Ах ты… — он выдергивает подол, чтобы вытряхнуть снег, а я убегаю прочь, не дожидаясь его страшной мести. И он бежит за мной, босиком по белому снегу, и легкая его рубаха полощется на ветру, и волосы развиваются за спиной. И я смеюсь, и он тоже хохочет, и тут я замечаю, что ноги-то у кого-то совсем в снег не проваливаются.

— А ты жульничаешь! — кричу ему. — На полеты уговора не было!

— А снегом кидаться — был?

— Был!

— Ты сказала, — и вокруг меня вздымается маленький снежный вихрь, кидая снежинки в лицо, в рукава, в воротник.

— Все, все, сдаюсь, — я поднимаю руки, пытаясь защитить лицо, но куда там. Влекомые ветром снежинки вездесущи. Зажмуриваюсь, и пропускаю момент, когда он оказывается рядом. Подхватывает меня на руки и несет, словно ветер снежинку, уже даже не притворяясь, будто идет по земле. Просто парит над ней — веселый, беззаботный. Ветер…

Чуть позже, сидя с Лоурэлом на полу у камина, и пытаясь отогреть безнадежно замерзшие пальцы на руках и ногах, я вновь и вновь размышляю о том, куда так тянет меня по ночам.

— Лоу!

— Да-а? — он сидит за моей спиной и тихонько спускает шаль с моих плеч. Нарочито медленно, стараясь не коснуться пальцами моей кожи. Только ткань скользит — тихонько, по миллиметру. И от одного только ожидания, чтоб он ее, наконец, снял, я уже покрываюсь мурашками. — Все еще мерзнешь?

— Почти что нет, — я чувствую, что он играет, провоцируя на эмоции, он не забыл предложения, которым не смог вчера воспользоваться. А я ведусь на его игру, и сердце мучительно замирает: остановится? Продолжит? Компенсирует упущенные вчера возможности? Или сделает вид, что и не было ничего? — Я хотела спросить…

— Спроси-и, — шаль соскальзывает, и его дыхание обжигает кожу. Он, едва касаясь, целует в основание шеи.

— Когда ты видел Анхена…

— Недавно, — все так же едва слышно выдыхает он мне в шею, хотя это был еще не вопрос. Его губы вновь невесомо касаются шеи, затем скользят по открытой части плеча. У этого платья вырез широкий…

— Ты не видел у него такой маленькой костяной птички?

— Видел, — молния на спине тихонечко едет вниз. Немного, всего до лопаток. А его пальцы, легко скользя по коже, полностью обнажают мне плечи.

— Эй, ты меня заморозишь!

— Правда? — его губы касаются одного плеча, потом другого, — я умею согревать не хуже огня, мне казалось, ты знаешь.

— Расскажи мне, — сосредотачиваться удается все хуже, и ведь он это чувствует.

— Как согревать замерзших в снегу девочек? — его пальцы вырисовывают на моих плечах замысловатые узоры. Порою к пальцам присоединяются и губы. — Я лучше покажу.

— Покажешь. Погоди, я так забуду, что спросить хотела!

— Забудь, — шепчет на ушко этот искуситель, — разве я против? — его язык скользит вдоль позвоночника до того места, где остановилась молния. Он отгибает расстегнутые края платья и целует лопатки — сначала одну, потом вторую. — Мне нравятся девочки, теряющие в моих руках голову.

— Мне казалось… ты больше интересуешься другими частями тела. Зачем тебе их голова?

— Их — ни к чему, — его пальцы забираются мне в волосы, скользя снизу вверх, медленно, невесомо. И я чувствую каждый волосок, как он приподнимается у корней, и опадает, отпущенный на свободу.

— Лоу…

— Да, моя радость, — его пальцы касаются висков, обводят лицо по краю, ласкают шею.

— Погоди, скажи мне, — я разворачиваюсь, кладу руки ему на плечи, заставляя его чуть отстраниться.

— За поцелуй — все тайны вселенной, — мурлычет этот неисправимый.

— Сначала тайны.

— Не-е, сначала поцелуй, — и он тянется ко мне, все так же медленно, но так же неотступно.