Край забытых богов (СИ) - Борисова Алина Александровна - Страница 26

Птичка! Моя птичка.

— Моя, — тянусь я к ней. Тьмой, у меня нет тела. Нет формы, нет образа. Нет рта, чтобы говорить. И он не слышит. Не видит. Вот только поднимает руку и сжимает птичку в горсти. И я вижу слезы, что катятся из немигающих глаз куда-то за уши.

И сама просыпаюсь в слезах. Лоу нет, на душе тяжело. Это сон, убеждаю я себя. Просто сон. А на следующую ночь я вижу все то же.

Он лежит на каменных плитах. Недвижимый, холодный. Его лицо ничего не выражает. Его глаза ничего не видят. И только слезы прозрачными каплями скользят к волосам. А я замираю возле, и смотрю, смотрю, смотрю. Я тьма. У меня нет глаз, чтобы плакать. У меня нет голоса, чтобы позвать. Нет руки, чтобы коснуться. Вот только видеть я могу и без глаз.

И снова утро. Серое и безрадостное. Долго сижу на постели, обняв коленки. Ну что за напасть! Ну что мне Анхен? Он ушел и забыл. Я ушла и забыла. И вообще, он же не в Илианэсэ, он на востоке где-то. Был. Три месяца назад.

Три месяца! Жила себе и горя не знала. И вот опять — Анхен. Да, во сне, но больно так, словно наяву. Пошла искать Халдар.

— Лоурэфэл когда вернется?

— Не говорил.

— А что говорил, где он, позвонить ему можно, связаться с ним как-то? — ну действительно, должен же быть у них телефон, коль уж даже для людей он обыденность. — Можешь найти его, сказать, он мне нужен, я с ума сходить начинаю!

— Попытаюсь. И не нервничай так. Это все от заумных книжек.

От книжек, так от книжек. Оделась, взяла лопату, пошла снег во дворе чистить. Его, конечно, и без меня почистят, но физический труд — он успокаивает. А снег — белый, красивый, чистый. Вот только еще и тяжелый, если сразу много на лопату нагрузить. Спина уже болит, да и руки. Зато мысли всякие из головы вылетели. А дочистить этот угол я еще смогу.

Лоу вернулся на закате. Усталый, со слабым отсветом улыбки на губах.

— Ну что с тобой, ребенок? — спросил, обнимая.

— Кошмары снятся, — даже как-то неловко стало. Выдернула его откуда-то. У него дела, а я со своими глупостями. Ну, Анхена во сне увидела. Так я его и в жизни видела, и то до сих пор жива.

— Кошмары не смотри, — посоветовал с самым серьезным видом, целуя в щечку.

— Ага, вот так все просто. И что ж мне сделать — глаза закрыть? Так у меня по ночам они и так закрыты.

— Ну я не знаю, Ларочка, это твой сон, тебе и решать, — потянул меня за руку и усадил на диван. А мне так не к месту вспомнилось, что Анхен всегда сажал на колени. — Тут вся хитрость в том, чтоб вспомнить, что ты просто спишь. И тогда уже сон будет подчиняться тебе, а не ты ему.

— И как же я вспомню, если я сплю?

— Вспомнишь, это не сложно. Главное, заранее поставить себе такую цель.

— И сон мне подчинится? И я смогу увидеть все, что захочу? — смотрю на него весьма скептически.

— Ты просто задайся целью. И попробуй, — мой серый колючий коэр серьезен и непреклонен.

— А ты пробовал? Ты сам так можешь?

— Могу, моя радость. Я и не так могу. Рассказывай, что там такого тебе снится.

— Анхен, — отвожу глаза. — Понимаешь, он… он плачет, а так не бывает. Он сильный, и он бы не стал, он… Он сейчас где, на востоке?

— Нет, он вернулся в столицу. Пару недель назад.

— Ты точно знаешь?

— Да, мы встречались.

Встречались. А мне не сказал. Нет, мне и не надо, просто… как он?

— Ты ведь не говорил ему обо мне?

— Нет, и не собираюсь. Я же тебе обещал, — он взял обе мои ладони в свою и ободряюще их сжал. — Ну что ты так испугалась этих снов? Это просто сны. Не хочешь смотреть на Анхена, развернись и уйди. Скажи себе: я сейчас открою эту дверь, и там будет… Кого бы ты хотела увидеть?

— Тебя.

— Значит, я.

— Там нет дверей.

— Да не важно. «Сделаю шаг и увижу», «обернусь и увижу». Захоти и сформулируй для себя, что ты хочешь. Анхен — это тоска, малыш. Это просто твоя тоска. Твоя привязанность к нему сильнее твоей обиды.

А мое желание избавиться от тяги к нему сильнее моей привязанности.

— Лоу, а ты не мог бы… — очень стыдно поднять на него глаза, но все же, — не мог бы остаться сегодня со мной? Мы столько живем с тобою вместе… и мы ведь уже были близки…

— Прости, моя радость, но сегодня я не смогу, — он смотрит на меня своими серьезными серыми глазами, такими пронзительными и жесткими. Краска стыда заливает мне щеки. Никогда не думала, что я стану просить о таком. И что всеядный и жаждущий всех вампир мне откажет.

— Да. Да, конечно. Прости, — срываюсь с дивана и бегу в свою комнату. Он догоняет у двери, берет сзади за плечи, сжимает их — крепко, не вырваться.

— Ну тихо, тихо, ну что ты? — его голос ласкает, одна рука опускается мне на живот. Чуть поглаживает, не давая при этом вырваться.

— Я ведь тебе даже не нравлюсь, верно? — глаза щиплет от слез. — Я три месяца живу в твоем доме, а ты даже… даже дотронуться до меня лишний раз не хочешь. Летом ты меня… соблазнял, провоцировал… каждым жестом, взглядом, словом, а теперь…

— И теперь, — хрипло выдохнул он мне в ухо.

— Что? — еще успела вздрогнуть я, и тут же оказалась прижата спиной к ближайшей стене. Его губы накрывают мои, его язык врывается внутрь, сметая преграды. Он целует меня яростно, неудержимо, страстно… И резко отстраняется, продолжая удерживать за плечи. И дышит — глубоко, хрипло, широко раскрытым ртом. А там — два длинных, острых, как иглы, зуба. Только два. Подбородок дрожит, словно он пытается закрыть рот, но не может. Глаза — словно два стальных сверла… Мгновение замирает, становясь вечностью.

Меня резко дергают в сторону, вырывая из его рук. Халдар. Крепко держа за предплечье, она буквально выволакивает меня из дома, не давая даже одеться. И, почти бегом, отводит в маленький домик, где живет вместе с другими слугами. Лишь здесь останавливается. Только, чтоб начать ругаться.

— Совсем сдурела? Я ее тут днями и ночами выхаживаю, а она?! Это ж надо додуматься — к голодному вампиру с интересными предложениями полезть! Ты чем вообще соображала? Ты не видишь, он голоден до пустоты, хоть на просвет рассматривай?! Что, жизни совсем не жалко?

Молчу, что тут скажешь. Действительно ведь — не заметила. Слишком переживала свое, слишком… Ведь не задумалась даже, что у него могут быть свои причины отказа — вампирские. Что не гнушается — бережет. Говорили ведь. Говорили мне, что проще не начинать, чем остановиться. Что чем сильнее голод, тем меньше шансов выжить. А он ведь усталый пришел. Тусклый. Могла б догадаться, если б думала не об Анхене, а о нем. О том, с кем собиралась провести ночь.

Дрожу, обхватив себя за плечи. Прогулка в легком платье по морозу… Да не заметила я мороза, кого я обманываю. Испугалась. Только сейчас понимаю, я никогда не боялась Лоу, я Анхена всегда боялась, а его — ни единого дня, ни разу. Словно он не вампир, словно он — иное какое существо, по другим законам живущее. Ненавидела — да, обижалась за то предательство — да, до слез было больно. Но страха — нет, никогда я к нему не испытывала. Он был слишком… уж слишком эльвин из сказки. А ведь он — живой. И вампир.

— Спасибо, — шепчу распекающей меня Халдар.

— Ему спасибо скажешь. Завтра. Если б он меня не позвал — и спасать бы тебя было некому.

— Он — позвал?

— Он хороший мальчик, Лариса. Но он дитя своего народа. Не переоценивай впредь его возможности.

Киваю, все еще не в силах прийти в себя. Во сне Анхен, с хрустальными слезами из глаз. Наяву Лоу, с оскалом, пострашнее, чем у Анхена в Бездне. Спать, по настоянию Халдар, остаюсь в ее комнате, на маленькой жесткой кушетке.

А ночью опять мне снится Анхен. Только это уже не зал. Подвал какой-то. Комната без окон и с голыми бетонными стенами. А по стенам — кровь, кровь, кровь. И перепуганные насмерть глаза под черными бровями — тех, кто еще жив. И изувеченные, кровоточащие тела — тех, кто уже нет. А Анхен — в самом центре, обнаженный по пояс, перепачканный кровью и с окровавленным хлыстом в руке. В глазах клубится непроглядная тьма, он замахивается — я в ужасе сжимаюсь — и только слышу надрывный крик. И сердце обжигает, словно его коснулись раскаленные угли. Открываю глаза — и вижу пятна крови, брызнувшие на мою птичку. Он вновь замахивается — и я бросаюсь на него, обхватывая, не давая ударить. Забыв, что я тьма, бестелесна, бессловесна, бессильна.