Хозяева джунглей. Рассказы о тиграх и слонах - Алазанцев М. - Страница 6

Несколько шагов вперед — и перед самым носом его с треском взлетели и расселись на ветках ели несколько рябчиков.

Тигр остановился, вскинул морду кверху — и ничего не увидел на ели. Хитрые птицы так плотно припали к веткам в густой хвое, что совершенно невозможно было приметить их.

Раздраженный донельзя неудачей, голодный хищник прибегнул к последнему средству: принялся за ремесло домашней кошки — ловлю мышей.

И вышелушивание кедровых орешков, и охота за мышами — оба этих занятия были странными и унизительными для повелителя таежных дебрей.

Это была курьезная охота. Хищник припадал к снегу, ставил торчком уши и, поворачивая из стороны в сторону лобастую голову, чутко вслушивался в шорох сновавших под снегом мышей.

Временами его лапы быстро разбрасывали снежную толщу, пытаясь схватить крохотное серенькое существо. Иногда это удавалось, и тогда он мгновенно съедал добычу, но в большинстве случаев юркая маленькая мышь или ускользала в норку, или же затаивалась под грудой валежника.

Такую ли добычу привыкли хватать грозные лапы тигра?! Одним ударом они убивали лошадь или быка.

Еще больше рассвирепев от этой унизительной охоты, хищник вдруг привстал и ожесточенно и брезгливо стал чистить о снег загрязненные землей лапы. Снежные комья летели из-под задних лап и, ударяясь о стволы ближайших деревьев, разлетались белой пылью. Постепенно разгорячась от этого движения, тигр стал издавать густой хриплый рев, похожий на сухой, отрывистый, басовитый кашель.

Кашлянув еще несколько раз, полосатый хищник тронулся в путь. Под тяжелой стопой его на склоне горы трещали сучья и кусты. Здесь нельзя было продвигаться крадучись. Слишком много хвороста и разного древесного лома валялось на земле.

Голубая Сопка осталась далеко позади. Ее пирамидальная скалистая вершина величественно поднималась к темно-синему небу. Издали, сквозь легкую дымку тумана, гранитные выступы отвесных склонов казались нежно-голубыми; причудливым белым кружевом рисовались скалистые изгибы.

Солнце уже спускалось за массивные хребты, когда хищник стал приближаться к широкой пади, где было разбросано несколько китайских фанз. Здесь жили китайцы-дровосеки, имевшие до пятидесяти лошадей.

Узкоколейная ветка железной дороги, проведенная в мрачную глушь тайги, тянулась на сорок километров до станции Шитоухедзы Восточно-Китайской железной дороги. По этой ветке вывозился лес до главной магистрали.

Переходя через рельсы, хищник заметил у штабеля шпат две лопаты, которыми не так давно китайцы-рабочие разгребали снег. Он обнюхал их деревянные ручки и тут же с яростью изгрыз их. От ручек остались одни щепы.

От древка, за которое брались люди, пахло потом. Это напомнило тигру о когда-то загрызенных и съеденных им людях. Смелость его от этого удвоилась, и он, перейдя полотно железной дороги, двинулся по склону обширного холма.

Стук топоров становился все явственней, падавшие же деревья издавали особенный звук, похожий на стон. Могучие деревья тяжело падали на землю, стволы их тут же очищали от сучьев и веток, грузили на платформу и увозили. Лесная чаща таяла с каждым днем. Над первобытной мощью природы здесь властвовала вооруженная пилой и топором рука человека.

Хищника раздражали этот гул, свист, шум и треск падавшего леса. Рука человека разрушала надежный приют тигра.

Не свалят ли люди темный лес и на вершине его сопки, что возвышает к небу свой голубой шатер, весь сияющий девственными снегами?

У ожесточенного голодом хищника уже исчез страх перед человеком. Китайцев он мало боялся, зная их беззащитность. К тому же не раз уже отведал он человеческого мяса.

До лесного склада оставалось не больше ста шагов. Полосатый хищник шел теперь уверенными шагами; в глазах его горел фосфорическим светом огонь ненависти; вся пригнувшаяся, вытянутая полосатая фигура дышала свирепой кровожадностью.

Тем временем китайцы спокойно продолжали работу на засеке. Одни из них стояли на штабелях и выкладывали бревна, другие тут же поблизости были заняты распиловкой бревен.

В разгаре работы вдруг раздался страшный рев, а вслед за ним испуганные крики десятка голосов. Дровосеки, бывшие внизу, у штабелей, с диким криком лезли на них, а страшный ляо-ху мгновенно очутился на одном из штабелей, схватил зубами за бок первого попавшегося рабочего, поднял его кверху, словно пуховую подушку, и, бросив на бревна, остервенело стал его терзать…

Не все дровосеки потеряли голову. Некоторые, видя неминуемую гибель своего товарища, схватились за бревна, пилы и топоры и стали все это бросать в дерзкого хищника. Но потому ли, что они слишком волновались или бревна были тяжелы — они не достигали цели.

Вдруг кто-то зацепил тигра обухом топора по спине.

Раздраженный хищник тотчас же бросил свою жертву и стремительно ринулся на тех, кто пытался его поранить. Китайцы заорали благим матом, замахали руками, а тигр на лету сбил несколько из них ударом мощной груди и тут же, схватив одного из рубщиков за ногу выше колена, мгновенно спрыгнул с ним на снег и, быстрыми прыжками перемахнув через дровяные груды, скрылся со своей жертвой в ближайшей таежной заросли.

На другой день дровосеки пошли по следам хищника целой артелью. Во главе ее были вооруженные русские дровосеки, без которых китайцы вряд ли осмелились бы идти на розыски останков своего товарища.

Хищник отбежал недалеко. Всего в трехстах шагах от штабелей он принялся пожирать свою добычу. На снегу лежали обглоданная, изувеченная хищником голова китайца, ступня в кожаном уле, кисть и изорванная в клочья ватная одежда… Это все, что осталось от человека.

Китайцы завернули эти останки в тряпку, и вся артель пошла прочь от залитого кровью места пиршества маньчжурского тигра-людоеда.

В пасти тигра. Индусская новелла Сарат Кумар Гхоша

— Друзья мои, он спит, — сказал толстый шиккари, показывая пальцем на человека, лежавшего за чертой освещенного круга. — Я уже давно вижу его поникшую голову.

— Нет, брат мой, он проснулся: я только что видел, как он раздавил пальцем насекомое, — сказал косоглазый шинниази, скользнув взором в указанном направлении.

— Он убил! — воскликнул третий. — Следовательно, он не принадлежит к моей касте. Я — джаин и не убиваю ни одного существа.

— Скажи лучше, что он не принадлежит к нашей касте, — возразил совар на бенгальском наречии, причем его острые белые зубы заскрипели. — Мы уважаем всякую жизнь, исключая случаи самозащиты.

И он придавил каблуком тяжелого сапога пробегавшего по земляному полу таракана.

— Бесполезно спорить, — заявил важно панди, принадлежавший к касте браминов. — Дело заключается в том, спит он или же нет, слышал ли он наши рассказы или же не слышал, расскажет ли он нам что-нибудь или по-прежнему будет молчать…

Все говорящие находились в караван-сарае на большой дороге, которая тянется на несколько сот километров и ведет в Дели. Тут были люди различных сословий и занятий, сошедшиеся с разных концов Индии: купцы из Серенгера, бронзировщики из Бенара, менялы из Марвары и чиновники из разных провинций, едущие к месту службы или к своим семьям. Из Пешавара в Каморин, из Курамэ в Раинзи — все дороги ведут в Дели и все перекрестные сходятся на этом большом тракте.

В этот вечер караван-сарай был полон. Следуя восточному обычаю, путешественники сидели на цыновках, поджав под себя ноги, курили хуна и слушали рассказы о приключениях, которые каждый из них рассказывал по очереди.

Один молодой сикх, не переносивший табака, сидя вдали от всех, рассказывал о сражениях и охоте за людьми в Арракане и Бирме, и от его слов кровь застывала у слушателей.

Старый бородач, с лицом цвета пергамента и застывшим взглядом, описывал страшные обряды Танца Дьявола в диких пещерах Траванкора, подкрепляя рассказ движениями костлявых пальцев.

Один толстый и разряженный парс в остроконечной шляпе и наглухо застегнутом платье рассказывал о ворах, державших его в Пона-Ша, чтобы отобрать у него деньги.