Сент-Ив. Принц Отто - Стивенсон Роберт Льюис - Страница 31

Не знай мы, что есть еще иной мир, мы бы непременно его выдумали: слишком горькие часы выпадают человеку в недолгий срок, отпущенный ему на земле!

Что до майора, я давно уже его простил. Он принес скорбную весть несчастной дочери полковника; сделал он это, как я слышал, со всей возможной мягкостью; да и в самом деле, кто бы мог передать подобное известие без слез! Ему тоже недолго осталось мучиться в земной юдоли, а так как мне не за что особенно его расхваливать, я умолчу об его имени. И полковника тоже называть — не стану, ибо он нарушил слово офицера. Requiescat.[24]

Глава XV

Нечаянная встреча с конторщиком мистера Роумена

Я уже говорил, что кормились мы обыкновенно в плохоньких придорожных гостиницах, известных Кингу. Всякий день мы рисковали головой и ради ломтя хлеба ставили на карту свою жизнь. Иногда, чтобы несколько уменьшить опасность, мы вылезали из повозки еще загодя, не доехав до гостиницы, заходили в нее поодиночке, и каждый заказывал, что ему вздумается, словно мы вовсе не были знакомы друг с другом. Таким же манером мы и уходили и встречались в заранее условленном месте, где-нибудь в полумиле от гостиницы, где нас уже поджидала наша повозка. Полковник и майор знали по-английски всего-то несколько слов, а об их выговоре и подумать страшно. Однако и этого хватало, чтобы заказать ветчину и какое-либо питье, а после потребовать счет; и, сказать по правде, в этих трактирах и гостиницах ни у кого не было охоты, да и знаний, чтобы обращать внимание на чью-то не слишком правильную речь.

Часов в десять вечера мучительный голод и холод привели нас в какой-то трактир на Бедфордширской равнине, неподалеку от Бедфорда. В кухне расположился длинный, тощий субъект лет сорока, весь в черном, лицо его сразу бросалось в глаза. Он сидел на скамье у очага и курил длинную-предлинную глиняную трубку. Шляпа его и парик, висели позади на крючке, он был совершенно лыс и глядел проницательно, испытующе и недоверчиво. Смотрел он на всех свысока, явно полагая себя светским человеком, очутившимся среди неотесанной деревенщины, и отчаянно задирал нос — как выяснилось позднее, что называется, по долгу службы, ибо оказался секретарем некоего адвоката. Я взял на себя самую неблагодарную роль: явился последним; когда я переступил порог, майор сидел за боковым столиком и перед ним уже стояли какие-то блюда. Шел, видно, общий разговор, и я тотчас почувствовал, что атмосфера накалена. У майора в лице читалось волнение, у конторщика — торжество, а трое или четверо крестьян в холщовых рубахах (они разместились у очага и играли в этом представлении роль хора) не замечали, что трубки их погасли.

— Мое почтение, сэр, — обратился ко мне адвокатский конторщик.

— И мое вам, сэр, — отвечал я.

— Этот, пожалуй, подойдет, — подмигнув крестьянам, заявил конторщик, и едва я заказал ужин, вновь заговорил со мной: — Прошу прощения, сэр, куда держите путь?

— Я не из тех, сэр, кто на людях распространяется о причинах и цели своего путешествия.

— Хороший ответ, — сказал он, — и отличное правило. Вы, случаем, не говорите по-французски, сэр?

— Нет, сэр, к сожалению, не говорю, — отвечал я. — Вот немного по-испански — это пожалуйста.

— Но, быть может, вы сумеете признать французский выговор? — спросил конторщик.

— А как же! — воскликнул я. — Французский выговор? Да я с первых же десяти слов отличу француза.

— Тогда вот вам загадка! — сказал он. — У меня самого, нет ни малейших сомнений, но кое-кто из здесь присутствующих еще себе этого не уяснил. Недостаток образования, знаете ли. А я смело скажу, что без достаточного образования и шагу толком ступить нельзя.

И он обратился к майору, у которого буквально, кусок застрял в горле.

— Итак, сэр, — сказал ему конторщик, — я бы желал иметь удовольствие также услыхать ваш голос. Куда, вы сказали, вы направляетесь?

— Я направляюсь в Лондон, сэр, — отвечал майор.

Я едва не швырнул в него тарелкой: надо же быть таким ослом, такой бестолочью, чтобы не выговорить правильно двух слов на чужом языке, когда это всего важней.

— Ну, что скажете? — спросил меня конторщик. — Это ли не французский выговор?

— Боже милостивый! — воскликнул я, вскочив, словно только теперь признал старого знакомца. — Да неужто это вы, мистер Дюбуа? Кто бы мог подумать, что мне доведется встретить вас так далеко от дома? — Говоря все это, я горячо пожимал руку майору, а затем, повернувшись к нашему мучителю, произнес:

— О сэр, можете быть совершенно спокойны! Он безупречно честный малый, мой бывший сосед, мы с ним жили рядом в Карлайле.

Я думал, конторщик этим удовольствуется; не тут-то было!

— Но он все-таки француз? — не отставал упрямец.

— Ну да, конечно! — отвечал я. — Он из французских эмигрантов! Он не имеет ничего общего с шайкой Буонапарте. Ручаюсь, что по части политики он не уступит вам в благонадежности.

— Мне только немного странно, — спокойно произнес конторщик, — что сам мистер Дюбуа это отрицал.

Я принял удар и даже ухом не повел, но в душе потрясен был чрезвычайно и в следующей же фразе умудрился допустить ошибку в языке, что случалось со мною крайне редко. Все эти месяцы моя свобода и самая жизнь зависели от того, насколько бегло я изъясняюсь по-английски, и если в кои-то веки я оговорился, мне нет надобности подробно объяснять, в чем именно состояла моя ошибка. Довольно сказать, что оговорка была самая пустячная и в девяноста девяти случаях из ста сошла бы мне с рук. Но сей страж закона немедля ее заметил, словно был учителем языка.

— Ага! — воскликнул он. — Так вы тоже француз! Ваша речь вас выдает. Два француза в десять часов вечера приходят поодиночке в трактир в графстве Бедфордшир, случайно встречаются здесь и при этом поначалу друг друга не узнают! Нет, сэр, это вам так не пройдет! Оба вы беглые военнопленные, а то, может, и похуже. Считайте, что вы арестованы. И потрудитесь предъявить ваши бумаги.

— А где у вас ордер на арест, если уж на то пошло? — возразил я. — Мои документы! Как же, стану я показывать свои бумаги первому встречному в каком-то захудалом трактире!

— Так вы окажете сопротивление закону? — вопросил он.

— Не закону, сэр! Я для этого слишком верный подданный. А вот безымянному лысому незнакомцу в полосатых коротких штанах в обтяжку, разумеется, окажу сопротивление! Это мое право англичанина. И позвольте-ка спросить, как вы соблюдаете Magna Charta?[25]

— Уж постараемся соблюсти, — отвечал он и оборотился к слушателям: — Где живет ваш полицейский? — спросил он.

— Господь с вами, сэр! — воскликнул хозяин постоялого двора. — Что это вы вздумали? Звать полицейского в одиннадцатом часу! Да он уже часа два спит крепким сном в своей постели, а перед этим, как и полагается, изрядно выпил!

— Что верно, то верно, — вступил хор местных жителей.

Адвокатский конторщик призадумался. О том, чтобы применить силу, не могло быть и речи; хозяин явно не рвался в бой, а крестьяне отнеслись ко всему с полнейшим равнодушием — они только слушали, разинув рты, и то чесали в затылках, то прикуривали трубки от уголька. С другой стороны, нас с майором не удалось взять на испуг и с точки зрения закона наши возражения были не вовсе беспочвенны. Подумавши, он предложил, чтобы я пошел с ним к некоему сквайру Мертону: этот человек самый уважаемый во всей округе, к тому же мировой судья, и живет он на этой же улице, всего за три квартала отсюда. Я отвечал докучному собеседнику, что ради него и пальцем не пошевельну, даже если бы речь шла о спасении его души. Тогда он предложил мне оставаться тут всю ночь, чтобы утром, протрезвившись, мною занялся полицейский. Я заявил, что уйду отсюда когда и куда мне вздумается; что мы честные, богобоязненные путники, верные слуги короля и кто-кто, а я никому не позволю вставать мне поперек дороги. Говоря так, я думал о том, что дело слишком затянулось, и решил тот же час положить ему конец.