Сердца четырех - Сорокин Владимир Георгиевич - Страница 35

— А кто ж? — повернулся к нему Люсик. — КГБ, что ль?

— И не КГБ.

— А кто ж це був?

— Потом, все потом, — устало махнул Ребров.

— Ну, тогда поехали, — Марик подошел к лошадям.

Проводница упала на колени:

— Дорогие, родненькие мои, отпустите! Я же ничего вам не сделала, я и не знаю ничего! Они ж мне не сказали — кто они и откуда, вошли и пистолет наставили! Отпустите!

Она зарыдала.

— А ну лезь в сани, коза! — пнул ее Микола.

— Вы же меня убьете! Ребята, милые! Не надо! Я вам денег пришлю! Отпустите, не убивайте! Я ребенка жду!

— Кому ты нужна — убивать тебя! — усмехнулся Марик, снимая одеяло с лошадиной спины. — Мы баб не убиваем. Поебем слегка, да отпустим. Ребенка не заденем. Садись, не тяни резину.

Рыдающая проводница села в сани. Рядом с ней сели Марик, Ольга с Сережей и Ребров с жидкой матерью. Остальные, подхватив багаж, разместились на вторых, более просторных санях.

— Вить, езжай первым, — Марик разобрал мерзлые вожжи, дернул, лошадь потянула сани влево.

— Н-но! — Витя стегнул лошадь вожжами, сани со скрипом выехали на недавно проложенную колею. — Слышь, там в низине снегу навалило, я через камень ехал.

— Один хрен, — Марик обмотал низ лица шарфом, набросил на ноги одеяло, — давай через камень. Поехали. Колея петляла меж деревьев, лошади тащили сани, увязая по колени в снегу.

Луна вышла из-за облаков и осветила старый заснеженный хвойный лес.

— Долго ехать? — спросил Ребров.

— Часа три, — ответил Марик, сдвигая шарф. — Тайгу проедем, потом нормальная дорога пойдет.

Минут сорок ехали молча за переполненными санями Вити, где шел непрерывный оживленный разговор. Зажатая между Ольгой и Ребровым проводница периодически начинала плакать, потом затихала. Впереди лес пересекли столбы с натянутой колючей проволокой.

— Это что? Лагерь? — спросила Ольга.

— Там написано, — усмехнулся Марик, поднимая воротник.

Подъехали ближе. На столбах виднелись одинаковые металлические щитки:

Сани проехали меж двух столбов с перекушенной и обмотанной вокруг них проволокой.

— А тут правда опасно для жизни? — спросил Сережа.

— Зимой не опасно, — Марик закурил.

— А почему?

— По кочану! — быстро ответил Ребров. — По витишгу.

Сережа замолчал. Ольга обняла его, прижала к себе и надвинула ему шапку на глаза:

— Спи, младенец мой прекрасный.

— Сама ты спи! — пробурчал Сережа.

Спустились с сопки и выехали на широкую, заваленную снегом дорогу с еле заметными следами саней.

— Це не дуже поганый шлях! — крикнул Микола. — Марик, догоняй!

Витя свистнул, стегнул лошадь, она тяжело потрусила по снегу. Марик стегнул свою, сани дернулись, лошадь побежала.

Дорога пролегала по краю большой сопки, рядом с ней тянулись сильно покосившиеся и попадавшие телеграфные столбы с порванной, спутавшейся проволокой. Луна светила ярко.

— Машины тут не ходят? — спросила Ольга, подмигнув Реброву.

— Двадцать семь лет, — ответил Марик.

— У меня рука болит! Я умру! Мне же нужно в больницу! — зарыдала проводница.

— Кровь течет? — Ольга помогла ей вынуть раненую руку из-за пазухи железнодорожной шинели. Белая материя почти вся пропиталась кровью.

— Я ее не чувствую! Она как немая! — плаката девушка.

— Да не ной ты, скоро доедем, — Марик ежась, сплюнул окурок, — у нас доктор лучше любой больницы.

— Давай еще шарфом перетянем у локтя, — Ольга сняла свой шарф и стала перевязывать ей руку.

Дважды дорогу перегораживали глубокие рвы, которые приходилось объезжать по лесу.

— Вот так, Оля! — Марик вел лошадь под уздцы, помогая ей выбраться из снега. — А под Козулькой вообще все перепахано, пешком по пройдешь. Два ряда колючки…

Проехали еще километров 25, дорога обогнула крутую сопку и сползла в широкую долину, почти все пространство которой занимал покинутый город.

— А ну, Лена, поссы с колена! — крикнул Витя, вытянув лошадь вожжами. Сани понеслись под гору. Микола засвистал. Марик стал нахлестывать свою лошадь, поспевая за ними. Проехали скопище ржавой заснеженной техники, обогнули развалившийся и проросший ельником кинотеатр «Саяны» и покатили по улице Чехова. По краям улицы тянулись трехэтажные кирпичные дома с выбитыми окнами и провалившимися крышами. Здание магазина утопало в елках и кустах; сквозь крышу стоящего возле него автобуса рос кедр. Свернули налево и поехали по широкой улице Ленина.

— А как этот город назывался? — спросит Сережа.

— Как и река. Чулым — Марик снял с лица шарф. — Повезло вам, господа, с попутным ветром. Если б с сопок потянуло — пиздец. Пришлось бы Скобе нас из саней ломами выковыривать.

Подъехали к пятиэтажному зданию горкома партии, Микола свистнул. Дубовые створы главного подъезда отворотись, из проема вышел человек в пальто, шляпе и с двустволкой:

— Але, але и он замерз. Как спичечки.

Не обращая на него внимания, Витя и Марик спрыгнули с саней, взяли лошадей под уздцы и ввели в вестибюль горкома.

— Делали-о вон как, — усмехнулся человек в шляпе, запирая дверь на засов, — але, але и ладно.

В мерзлом вестибюле горели две керосиновые лампы.

Выбрались из саней, стали снимать багаж.

— Воды согрел? — спросил Марик человека в шляпе.

— Воды согрел, воды согрел, воды согрел, — он стал распрягать лошадь.

— Ой! Спину не разогнешь! — потянулся Витя.

— А это что такое? — Сережа подошел к вахтерскому столу, на котором лежал мертвый заяц размером со свинью. Горбатая спина зайца была покрыта шишкообразными наростами, темная от крови морда щерилась желтыми передними зубами.

— Дары природы. Саблезубый заяц, — кашлянул Марик, подхватывая мешок. — Толяп, ты не перекармливай.

— Корми, корми, а все равно — але, — человек в шляпе завел лошадь за стойку гардероба, поставил перед ней ведро с водой.

— Знедо не первое! — зашипел Ребров на Ольгу.

— Стерильный! Тоже мне! — фыркнула на него Ольга.

Взяли багаж и спустились в подвал. Марик высветил фонарем стальную дверь, постучал.