Бесплодные земли (др. перевод) - Кинг Стивен - Страница 39

Страх вернулся — теперь он перерос в подлинный ужас. «Она такая, как надо, — проносилось в голове у Джейка, — здесь все такое, как надо, но она может заболеть, по-моему, уже заболевает. Мне позволено почувствовать столько ее боли, сколько я могу вынести… но в чем ее болезнь? И чем я могу помочь?»

Что-то вроде червя.

Джейк чувствовал — вот оно бьется, точно больное гадкое сердце, восстает на безмятежную красоту розы, визгливо сквернословит, заглушая утешивший и подбодривший его хор голосов.

Он нагнулся к розе еще ближе и увидел, что ее сердцевина — не одно, а множество солнц… быть может, в яростной, но хрупкой скорлупке помещались все сущие солнца.

«Но роза больна. Она в страшной опасности».

Зная, что прикосновение к этому сияющему микрокосму почти наверняка означает смерть, но не в силах остановиться, Джейк потянулся вперед. Жест этот был продиктован не любопытством, не ужасом — сильнейшей, неизъяснимой потребностью защитить розу.

Когда Джейк вновь пришел в себя, то поначалу понял только две вещи: прошло очень много времени и голова у него раскалывается от боли.

«Что произошло? Меня ограбили?»

Он перевернулся и сел. Голова опять взорвалась болью. Джейк поднес руку к левому виску, а когда отнял, на пальцах осталась кровь. Мальчик опустил глаза и увидел высовывающийся из сорной травы кирпич. Его закругленный угол был чересчур уж красен.

«Хорошо еще, не острый. Иначе я, верно, был бы уже на том свете или в коме».

Взглянув на запястье, Джейк с удивлением обнаружил там свои часы. Не сверхдорогие, «Сейко», но в Нью-Йорке нельзя улечься баиньки на пустыре и не лишиться своего имущества, дорогого ли, нет ли — неважно. Всегда найдется кто-нибудь, кто с величайшей радостью избавит вас от него. Джейку, похоже, повезло.

Часы показывали шестнадцать пятнадцать. Он пролежал здесь, ничего не сознавая и не воспринимая, самое малое шесть часов. Вероятно, отец уже отрядил за ним фараонов. Ну и пусть. Джейку казалось, что за пайперовский порог он вышел примерно тысячу лет назад.

На полпути к забору, отделявшему пустырь от Второй авеню, Джейк остановился.

Что же все-таки произошло?

Память по крупице воскрешала события. Прыжок через забор. Он поскользнулся, подвернул ногу. Джейк нагнулся, потрогал щиколотку и сморщился. Да, что было, то было, сомневаться не приходится. Что потом?

Какое-то волшебство.

Подобно старцу, ощупью пробирающемуся по полутемной комнате, Джейк пустился блуждать среди воспоминаний — и нашел. Все было напоено собственным светом. Все — даже пустые обертки и бутылки из-под пива. Звучали голоса — они пели и наперебой рассказывали тысячи историй.

— И лица, — пробормотал Джейк, невольно озираясь. Никаких лиц он не увидел. Кучи кирпича были просто кучами кирпича, а заросли бурьяна — зарослями бурьяна. Никаких лиц, но…

…они были. Твое воображение тут ни при чем.

Джейк был убежден в этом. Красота и запредельность, составлявшие существо воспоминания, ускользали от него, но случившееся казалось вполне реальным. Просто мгновения, предшествовавшие обмороку, память мальчика запечатлела так, как фотоаппарат фиксирует на пленке лучший день вашей жизни: по фото можно будет (во всяком случае, в общих чертах) припомнить, каким был этот день, но остановленные объективом мгновения пресны, скучны и почти безжизненны.

Джейк оглядел заброшенный клочок земли, где уже множились лиловые предвечерние тени, и мысленно произнес: «Хочу, чтобы ты вернулась. Хочу, чтобы ты опять стала такой, какой была».

И увидел розу — она росла из пучка лиловой травы в двух шагах от того места, где он упал. Сердце Джейка подкатило к горлу. Не обращая внимания на резкую боль, простреливавшую ногу при каждом шаге, мальчик, спотыкаясь, побрел назад, к розе. Как язычник у алтаря, он пал перед розой на колени и, широко раскрыв глаза, подался вперед.

«Это просто роза. Самая обычная роза. А трава…»

Джейк увидел, что и трава самая обычная. Просто трава. Нормальная зеленая трава, забрызганная чем-то лиловым. Взгляд Джейка скользнул чуть дальше и натолкнулся на островок бурьяна в синих брызгах. На раскидистом кусте репейника справа от Джейка виднелись следы сразу двух красок, красной и желтой. А за кустом небольшой горкой валялись пустые банки из-под краски. Сорта «Глянцевая», если верить этикеткам.

«Вот оно, твое чудо. Обыкновенные брызги краски. Просто в голове у тебя была такая каша, что ты вообразил, будто видишь…»

Ерунда.

Джейк знал, что видел и что видит сейчас. «Маскировка, — прошептал он. — Роза была здесь; была-была. Все было. И… есть, никуда не делось».

Теперь, когда к нему постепенно возвращалась ясность мысли, Джейк вновь ощутил присутствие неиссякаемой гармонической силы, присущей этому месту. Хор по-прежнему звучал, многоголосье не утратило своей ласкающей слух стройности, хотя сейчас напев был еле слышен и долетал словно издалека. Поглядев на гору строительного мусора, Джейк увидел притаившееся среди кирпича и битых пластов старой штукатурки едва различимое лицо женщины со шрамом на лбу.

— Элли? — пробормотал мальчик. — Ведь ты — Элли?

Вопрос остался без ответа. Лицо исчезло. Перед глазами Джейка снова была только малопривлекательная куча кирпича и штукатурки.

Мальчик опять посмотрел на розу. И заметил, что в ней нет того темного багрянца, какой живет в сердце пылающего горна; венчик был словно присыпан пылью — тускло-розовый, с крапинками. Этой красоте недоставало совершенства. Некоторые лепестки свернулись, у других края засохли и побурели. Такого не встретишь у ухоженных цветов в цветочных магазинах. Джейк решил, что эта роза — дикая.

— Ты очень красивая, — сказал он и еще раз потянулся притронуться к цветку.

Ветра не было и в помине, но роза кивнула ему, вытянулась, подставляя головку. Всего на миг подушечки пальцев Джейка коснулись лепестков — гладких, бархатистых, на диво живых — и мальчику почудилось, что звучавший вокруг хор голосов набрал силу.

— Роза, ты больна?

Конечно, ответа Джейк не получил. Мальчик убрал пальцы от блекло-розовой чашечки цветка, и роза еще раз качнула головкой, возвращаясь в исходное положение, — спокойная, роскошная, но всеми позабытая красавица среди заляпанных краской сорняков.

«А разве розы цветут в это время года? — удивился Джейк. — Дикие розы? И вообще, с чего бы дикой розе расти на пустыре? А если здесь выросла одна, почему нет других?»

Он еще немного постоял на четвереньках; потом сообразил, что можно проторчать здесь, глядя на розу, до вечера (а то и до скончания века) и ни на йоту не продвинуться к разгадке тайны. Джейку посчастливилось на секунду увидеть цветок так, как он видел все на этом заброшенном и захламленном пятачке городской земли — без маски, в настоящем обличье, отринувшим камуфляж — и теперь ему хотелось увидеть это снова. Но хотеть — не всегда значит мочь.

Пора было идти домой.

Джейк увидел, что неподалеку лежат книжки, купленные им в «Манхэттенском пиршестве ума». Когда он поднимал их, из «Чарли Чух-Чуха» выскользнул и упал в лохматые сорняки какой-то блестящий серебристый предмет. Осторожно, стараясь щадить больную ногу, Джейк нагнулся и подобрал его. Хор голосов как будто бы вздохнул и зазвучал громче, затем монотонный напев вновь стал почти неслышен.

— Значит, и это тоже было на самом деле, — пробормотал мальчик. Он провел кончиком большого пальца по бородке ключа, касаясь грубоватых выступов, спускаясь в нехитрые выемки. Погладив плавный изгиб закорючки, которой заканчивалось последнее углубление, Джейк засунул ключ в боковой карман штанов, на самое дно, и захромал обратно к дощатой изгороди.

У самого забора, когда он уже собирался перелезать, его вдруг настигла ужасная мысль.

«Роза! Что, если кто-нибудь забредет сюда и сорвет ее?»

У мальчика вырвался тихий стон ужаса. Он обернулся и почти сразу нашел глазами розу; теперь она притаилась глубоко в тени соседнего здания — крохотное розовое пятнышко в полумраке, беззащитная, прекрасная и одинокая.