Норма - Сорокин Владимир Георгиевич - Страница 5

Свернули за угол, вошли в рощу. Между оголившимися деревьями маячили темные фигуры.

— Вон они, — Сергей остановился, оглянулся. — Надо б кол сломать.

— Брось, не надо.

— Да хули, четверо ведь.

— Нет, кажется трое. Пошли, не боись. Я двоих беру, а ты уж не робей. Пиздани один раз, но что б точно.

Подошли. Трое оборвали разговор, повернулись.

— Аааа… заступничка привел, — Сыч шагнул навстречу.

— Мало у магазина схлопотал?

Невдалеке от троих захрустели сучья. Сашка Гладилин застегивал ширинку.

— Ты что, бля, в Москве здоровья набрался? — Женька вынул кулаки из карманов, пошел к Сычу, — Сильно здоровым стал?

— На вас, пиздаболов, хватит.

Женька шагнул ближе. Сыч размахнулся. Женька увернулся от кулака и ловко хряснул Сыча в лицо.

Сыч полетел назад, кожаная фуражка покатилась по земле. Пека с Хохлом кинулись на Женьку, Сергей — на упавшего Сыча. Саша Гладилин бросился разнимать:

— Да что вы, ребят, охуели?!

Женька сбил Хохла, но от пекиного кулака не уберегся, полетел навзничь.

Сергей бил ногами закрывающегося Сыча, Сашка оттаскивал его за куртку. Пека ударил Женьку ногой в бок. Женька вскочил, икнул и достал его кулаком. Хохол сидел, схватившись за нос.

— Ребят, да что вы, еб вашу! — Сашка оттащил Сергея. — Поубиваете друг друга!

— Пшел на хуй, прихлебатель! Ща тебе вложу еще!

— За что мне-то?

— За то! Пусти! Мудак…

Женька сбил Пеку с ног, тот вскочил и побежал прочь. Сыч поднялся и побежал следом.

Хохол сидел на земле, вытирая разбитый нос. Женька толкнул его ногой:

— А ну, уматывай отсюда!

Хохол с трудом встал и побрел. Женька поднял сычеву фуражку, кинул ему вслед:

— Передай начальнику, шестерка! Хохол поднял фуражку, побрел дальше.

— А ты, чего стоишь? — Женька подошел к Сашке. — А ну вали отсюда!

— Да чего ты, Жень?

— Вали, кому сказал!

Сашка сплюнул, зашагал прочь. Опавшая листва зашуршала под его ногами.

— Ну вот, огребли ребята, — Женька потрогал оплывающую бровь. — Да… синячок обеспечен. Издержки производства, бля…

— Дерешься ты, я скажу! — Сергей хлопнул его по плечу. — Отработал, а!

— А ты тоже хорош. На лежачего полез, нет чтоб мне помочь.

— Так я ж добить его, суку, хотел, чтоб не встал, гадина!

— А мне вон досталось, тем временем…

— Ничего, Жень, щас пузырь раздавим, вылечим. Дай, пятак приложу! Пятак надо. У тебя есть?

Зашарили по карманам. Женька вдруг замер, открыл рот:

— Еб твою мать!

Он осторожно вытащил из кармана куртки растопыренную пятерню. Пальцы были выпачканы в норме. Женька обиженно чмокнул:

— Во, бля,.. я ж выложить не успел… а этот хуй меня ногой. Пакет разорвался. И она жидкая была, хоть пей…

Он держал руку перед собой.

— А может не вся вытекла! — робко спросил Сергей.

— Да какой там… — изгибаясь, Женька пальцами другой руки достал разорванный пакет — Вообще-то не вся еще…

— Ну и порядок. Чего такого. А куртку Людка твоя постирает.

— Будем надеяться, — Женька посмотрел на пакет и тряхнул головой. — Ну ладно, делать нечего.

Он подставил рот под дыру, сжал пакет ладонями. Жидкая норма потекла в рот.

— Жек! Мож я сбегаю пока? А то закроют.

— Давай.

— Чего брать-то? Пузырь или краснуху?

— Пузырь.

Сергей повернулся и бодро зашагал к магазину.

Женька высосал из пакета норму и, скомкав, приложил его к пылающей брови. Моргать было больно, висок онемел, бок слабо ныл.

— А у них всегда так, — Эра выпустила в эмалированную миску седьмое яйцо. — Получают много, а жить нормально не умеют. В конце месяца занимать плетутся.

— Точно, — Аня колола орехи, выбирая из скорлупы в стакан.

— Машка приходит — вся разодетая, в янтаре, в кримплене. Эра, дай взаймы. И знает ведь к кому идти.

— Это конечно.

— К Соловьевым сунулась однажды, — отказали. А я вот просто, Ань, и не могу отказывать. Не умею.

Эра кинула яичную скорлупу в ведро и металлическим веничком стала взбивать яйца с песком.

— Ты у нас Христосик.

— Сама себя ругала не раз, дура, чего я, действительно. А вот не могу. А Машка сотню — цап! И до свидания. На следующий день загул у них. Гости. В получку отдаст, в конце месяца — опять.

— А он не заходит?

— Нет, что ты. Это же элита, разве снизойдет до технократии какой-то. У них и гости все такие — индюки. В замше, да в коже.

— А он член союза?

— Давно. Трехтомник выходит, Машка говорит.

— Не читала, ничего?

— Читала, Ань. Муть-мутью. Производственный роман. Он любит ее, она в завкоме, он бригадир. Бригада — завалящая, из последних. Не справляется. Бригада сыпется, текучка кадров. Она его критикует. А он ревнует ее к главному инженеру. Кончается все, правда, хорошо. План перевыполняют и они женятся. Старый литейщик тост говорит. Молодые хлопают. Все.

— Кошмар…

— Да, еле до конца осилила. Вообще-то у него сборничек рассказов есть. Там лирика такая деревенская. Вроде и ничего, но с другой стороны — сколько можно? Надоело…

— Крем сейчас будем или после?

— Потом. А то опадет. Дай-ка муку мне.

Аня передала.

Эра отмерила два стакана, высыпала в миску, добавила подтаявшего масла, стала мешать деревянной ложкой.

— Эр, а орехи сразу или потом? Сверху?

— Нет, сразу. В том-то и дело. Это не «Полет». Ты тогда давай орехи с нормой мешай.

Аня сняла с буфета накрытую тарелку. Под крышкой лежали четыре нормы. Три были потемнее, одна совсем свежая — оранжево-коричневая. Аня высыпала в нормы орехи, помешала ложкой:

— Эр, а колиному министерству норму кто поставляет?

— Детский сад.

— Оно и видно. Вон какая светленькая. Мы интернатовскую едим. Ничего, конечно, но не такая… Как пахнет сильно. Эр. Все-таки запах ничем не отбить.

— Испечем, постоит и никакого запаха.

— Правда?

— Ага… Перемешала? Давай сюда.

Аня передала тарелку. Эра счистила тягучее содержимое в тесто, подсыпала муки и стала засучивать рукава.

Лифт плавно остановился, светло-зеленые двери разошлись.

Николай Иванович вышел в вестибюль.

Стоящий у проходной милиционер повернулся, отдал честь. Николай Иванович кивнул головой, минуя его, толкнул стеклянную дверь.

У подъезда прохаживались двое милиционеров в шинелях. Заметив Николая Ивановича, они остановились и приложили руки к вискам.

Николай Иванович кивнул им.

Машина стояла рядом. Вышел шофер, открыл заднюю дверцу:

— Добрый вечер, Николай Иваныч.

— Добрый вечер, Коля. — Николай Иванович кинул папку на сиденье и сел сам.

Шофер проворно обежал мощный черный перед, сел за руль, завел и плавно тронул.

Проехали коротенькую аллею, уперлись в серебристые ворота, которые стали медленно расходиться. За воротами стояла черная волга охраны. Возле волги прохаживались трое в плащах. Ворота разошлись, лимузин проехал мимо волги. Трое хлопнули дверцами, волга тронулась следом.

— Домой, Николай Иваныч?

— Ага.

Свернули на Кутузовский, понеслись по середине.

— Сегодня, Николай Иваныч, «Спартачок» наш «сапогам» наложит. Как пить дать.

— Не говори гоп… — Николай Иванович приспустил стекло.

— Вот увидите. Он «Химику» как в субботу, а? Здорово!

— Химик не ЦСКА.

— Ну, разные, конечно, но семь-ноль выиграть, это тоже суметь надо. Счет — будь здоров.

— Посмотрим, — Николай Иванович зевнул, снял шляпу и положил на папку. — Чего-то хмурится. Дождь пойдет.