Норма - Сорокин Владимир Георгиевич - Страница 18

Лещинский поставил свой стакан на стол:

— Слушайте, ну что вы дурака валяете! Зачем ему прыгать на с6, это же глупо! Коня изолировать и время терять. Он на е7 его оставит! А сам пешкой вперед!

Он сильно стукнул пешкой по доске:

— Хотя, постой… но тогда ты полное право имеешь слоном ба-бах, — он двинул слона.

— Конечно, — Зак двинул короля. — Ушел, ты королем на е6, он снова, ты снова, он снова. Так ничья, конечно. Но он может рискнуть вот как, друзья мои, — Зак двинул черного короля на b7, — а коня не тронет.

— А я тогда все равно на е6… на е5, и пошел к пешке.

— Да, пешка берется.

— Берется. Тогда ничья.

— Ничья. Смотри-ка. А я труба говорил, — Лещинский отпил из стакана

— Погоди радоваться. Мамонт придумает что-нибудь.

— Вообще тут путаная игра, — Калманович снова восстановил первоначальную позицию.

— А кто напутал? Я что ли? — усмехнулся Лещинский. — Сто раз тебе говорил — не играй разменный вариант с ним, он эндшпиль играет лучше, он этим и дорогу себе в первую лигу пробил!

— Но надо же отшлифовывать, Леонид Яковлевич…

— Вон он тебя и отшлифовал! Белыми на ничью еле тянешь.

— Леня, ну хватит, чего ты навалился на него, — Зак открыл вторую бутылку, налил ему в стакан и отпил сам из горлышка, — Агзамов опытный мастер. Я с ним на первенствах четырежды играл и только раз выиграл. Остальные все вничью. Ему б пораскованней играть, давно б гроссом стал.

Лешинский махнул рукой:

— Саша в сто раз талантливей, вот что обидно! Эти Агзамовы, Кременецкие, Платоновы, это же серятина — пресерятина! Их бить надо нещадно, ты же без пяти минут гроссмейстер! И попал в лигу. Не экспериментируй с дебютом и на эндшпиль не надейся, они же по тридцать лет за доской сидят, у них опыта больше. Но они в мительшпиле слабее тебя. Ты на голову выше их. Вспомни, как ты с Талем и Белявским в Риге разделался. У тебя остро-комбинационный дар, а они тактики. Вспомни, он ведь, несмотря на свои пешки сдвоенные, фигуры менять торопился, на эндшпиль работал! И с полным основанием. А ты, вместо того, чтоб навязывать ему свою игру, всю партию под него свел.

— Ну, что теперь говорить, Леня, — Зак достал сигареты, закурил. — Конечно, ему разменный еще рановато играть. Там и мительшпиля-то как такового нет, — дебют и сразу эндшпиль. Тут надо всю партию сразу видеть Фишер любил разменный играть, ну так он все видел сразу… Но, давай ничью поточней поищем.

Калманович снова поставил позицию

Лещинский сел напротив, хрустнул пальцами:

— Так. Ну, давайте от печки. Коня не брать, во всех случаях. Раз. Если он конем на g6, тогда понятно — король е6 и через е5 на е4 и ничья. Пешка не убежит.

— Не убежит.

— Если он коня оставит и пешкой вперед, тогда шах, он ушел, ты королем, он пешкой, слоном к пешке. Вроде все в ажуре.

— По-моему, тоже. — Зак потер подбородок, вздохнул, — ладно, вот что. Давайте пару часов перекурим, а на сон грядущий еще посмотрим. И утречком на свежую голову.

Он взял шахматы и, осторожно неся перед собой, поставил на шкаф. Лешинский вытянул из лежащей на столе пачки сигарету, закурил. Калманович допил остаток «Байкала».

Зак подошел к окну, открыл, расстегнул ворот рубашки и снял галстук:

— Признаться, я сегодня не ел совсем. Утром позавтракал и все.

— Я тоже, — отозвался Лещинский и вдруг присвистнул, — Слушайте, деятели, а нормы?

Зак повернулся, присев, испуганно рассмеялся:

— Матерь Бозка! И я забыл совсем!

Лещинский подошел к шкафу, открыл, вытащил портфель и вытряхнул на стол три нормы — две полные и одну кандидатскую:

— Обалдели совсем…

Зак сел за стол, поморщился:

— Завтра опять изжогой мучиться… а мне с Тукмаковым играть…

— Ладно, не канючь, — Лешинский распечатывал нормы.

Калманович, зевая, следил за ним:

— И я забыл.

— Тебе простительно.

Разобрали распечатанные нормы, стали есть, не вынимая из целлофана.

Жуя, Зак пробормотал:

— Эти, пожалуй, ничего еще.

Лещинский закивал:

— Ну, на первую лигу они подвезут, а как же… На высшую в прошлом году из всцспэсовского детсада прислали, как гусиный паштет была.

Калманович понемногу откусывал от своей нормы и быстро жевал:

— Леонид Яковлевич, а правда, что Ботвинник, когда в Англии был на турнире, сам себе нормы готовил?

— Правда. Только не нормы, а одну норму.

— И он сам вылепил?

— Да.

Калманович улыбнулся:

— Кирилл Яковлевич, а помните, вы начали рассказывать, ну про Веру Менчик каламбур…

Зак хмыкнул:

— Про Веру Менчик, которая обожала разменчик на с6 в испанской? Как ты сегодня, да?

— Да нет, ну там с фамилиями шахматистов…

Зак жуя, забормотал:

— Значит, у Веры Менчик с Капабланкой вышел маленький Романновский . Зашли они к Корчмарю, выпили несколько Рюминых Кереса, поели Ботвинника и закусили Цукертортом. Капабланка, надо сказать, был очень Смыслов в Люблинских делах. Поиграв на Гармонисте, он повалил Веру на Рагозина и стал говорить, как он ее Любоевич. Несмотря на то, что Вера была очень Чистякова и Боголюбова, она пообещала быть с ним Ласкер. Но, как известно. Вера Менчик была слишком Богатырчук и у них с Капабланкой ничего не Левенфишло.

Калманович рассмеялся:

— Здорово!

Улыбаясь, Лешинский скомкал свой пакетик:

— Там в середине что-то было, ты пропустил

— Может быть, конечно. Калманович смеялся, качая головой:

— Ничего не Левенфишло!

— Именно, — серьезно проговорил Зак и двумя пальцами отправил в рот отвалившийся кусок нормы.

Дверь приотворилась. Осокин вошел, улыбаясь, коснулся усов:

— Разрешите, товарищи?

Сидящие за длинным столом переглянулись.

Коньшин удивленно приподнялся:

— Коля? Мать чесная, откуда?! Ребята, это ж наш бывший секретарь!

Он рассмеялся, вышел из-за стола и крепко потряс руку Осокина:

— Здорово! Ну и ну! Сто лет у нас не был. Забыл совсем.

Собравшиеся смотрели на них.

— Все новые, — выглянул Осокин из-за плеча Коньшина, — и ни одного знакомого….

— А ты как думал! Умираэт старый члэн, растет новий поколэн!

Сидящие за столом засмеялись. Коньшин повернулся к ним:

— Вот, товарищи комсомольцы, познакомьтесь. Это бывший наш секретарь комитета комсомола, ныне секретарь парткома опытного завода прядильно-ткацких машин товарищ Осокин.

— А мы знакомы, что ты так официально! — улыбаясь, проговорила Храмцова. — Здравствуй, Коля, ты меня и не заметил.

— Ну вот, Анечка, здравствуй. И знакомая нашлась… Здравствуйте, товарищи.

Члены бюро откликнулись вразнобой.

— Ну что, товарищи, по-моему, мы все решили на сегодня? — спросил Коньшин, придерживая за руку Осокина. — С редколлегией все ясно, а вечер это, Саша, ты своих культмассовиков раскачивай.

— Конечно, — кивнул головой Рудаков.

— Ну, тогда до новых встреч, — улыбнулся Коньшин. — Седьмого собираемся.

— Во сколько?

— Как всегда в шесть. А Туманяну, Вера, ты передашь.

— Конечно, обязательно.

— Ну, тогда все.

Вставая, задвигали стульями. Коньшин кивнул Осокину:

— Пошли ко мне.

Они обогнули стол и вошли и небольшой кабинет с широким столом зеленым сейфом и ленинским портретом на стене.

— Нуууу… все по-прежнему, — Осокин опустился в красное кресло. — Только Ленина сменил.

— Да, этот красивей, кажется. Я такого в немецком журнале видел. Это фотографика называется

— Я знаю. У меня брат такие фото делает… Коньшин сел на свое место, шлепнул по столу ладонями:

— Ну, рассказывай!

— С директором лады. С профкомом тоже. Ну, а остальные примыкают.

— Молоток! — расхохотался Коньшин. — Надо в книгу афоризмов занести. Ты там который год? Второй?