До свидания, мальчики! - Балтер Борис Исаакович - Страница 44

Мы вежливо улыбнулись. Военком подвинул к себе наши заявления, но читать их не стал.

– Что скажешь, Белов? – спросил он.

– Ничего. Что говорить?

– Поговорить есть о чем. Ребята вы крепкие, утешать вас не надо. А пехоту вы зря обижаете. Понятие «пехота» давно устарело. Пехотный командир – это общевойсковой командир. В бою ему подчиняются все рода войск. Значит, он должен знать эти войска и уметь организовать между ними взаимодействие. Форма одежды тоже не хуже морской. К ней только привыкнуть надо. Чем на мне плохая форма?

– Так вы же майор, – сказал я.

– Форма у майоров и лейтенантов одна.

– Особенно у лейтенанта, который обучал вчера красноармейцев, – сказал я.

– Подковырнул. Настоящие профессора, – сказал военком. Он встал, подошел к двери и, открыв ее, позвал: – Лейтенант Мирошниченко!

Майор вернулся к столу, а дверь оставил открытой. В комнату вошел лейтенант, совсем не тот, кого мы видели вчера, а я почему-то думал, что войдет тот.

– По вашему приказанию, товарищ майор. – Лейтенант стоял у двери и смотрел то на нас, то на военкома.

Лицо майора сморщилось от улыбки.

– Документы на ребят готовы? – спросил майор.

– Осталось переписать заявления.

– Заявления переписаны. Идите. Потом поговорим.

Мы сразу поняли, зачем майор вызвал лейтенанта. А лейтенант не понял. Он только понял, что майор вызвал его не затем, чтобы спросить о документах. Лейтенант вышел.

– Видели? Форму надо уметь носить, – сказал военком.

– Наглядная агитация, – сказал Сашка.

Майор развеселился. Он смотрел на нас и смеялся.

– Какой я агитатор. Агитатор Переверзев. Я солдат. Вопросы есть?... Тогда свободны. Но из города никуда не отлучаться. Прочтите во дворе сегодняшний номер «Звезды». Интересно.

Когда мы вышли, к майору зашел лейтенант Мирошниченко. Мы шли по коридору и слышали, как они оба смеялись.

Мы сразу нашли статью: «Они – будущее Красной Армии». Мы стояли у стенда и читали статью. Никаких сомнений не было: будущее армии – это мы. Статья была написана о том, что военные училища ждут и готовы принять юношей с десятилетним образованием, которые омолодят командные кадры и завершат техническое перевооружение армии.

Мы пошли на пляж.

– Нам все же повезло, – сказал я. – Эта кампания могла начаться годом раньше или годом позже, и мы бы в ней тогда не участвовали.

– Я всю ночь думал. По-настоящему повезло только мне, – сказал Сашка. – Я чувствую себя перед вами последней сволочью.

– Можешь не чувствовать. Ни я, ни Витька ни при какой погоде не желаем быть докторами. Может быть, ты желаешь? – спросил я у Витьки.

– Какой из меня доктор! Я на зоологии попробовал лягушку резать, так меня потом два дня рвало, – сказал Витька.

– Положим, тебя до сих пор тошнит, когда ты видишь лягушек, – сказал я.

– Теперь меньше, – ответил Витька.

Инка была на пляже. Она вернулась из Симферополя утренним поездом и сидела с девочками возле Зои. Игорь играл под навесом в шахматы. Мы не виделись с Инкой с позавчерашнего вечера, а мне казалось, что я не видел ее целую вечность.

– Общий привет, – сказал Сашка.

– Володя! – позвала Инка. Она указательным пальцем написала на песке «Ленинград?» и кивнула головой. – Да? – спросила Инка.

Я тоже кивнул головой и стал раздеваться.

Потом я пошел к Игорю под навес, чтобы не оставаться возле Инки: она бы у меня в два счета все выведала. Инка ничего не понимала. Сначала она попробовала просто не обращать на меня внимания, но не выдержала. Она подошла и села рядом со мной.

– Я иду купаться, – сказала она. – Пойдем?

Игорь доигрывал партию.

– Будем купаться? – спросил я.

– Конечно, – ответил Игорь.

По берегу у самой воды прогуливался Джон Данкер и рядом женщина, с которой он был на пляже два дня назад. Я ее сразу узнал. Сашке надо было зачем-то домой. Катя тоже с ним пошла. Уходя, Сашка крикнул:

– В девятнадцать ноль-ноль встречаемся у «Поплавка»!

Инка посмотрела на меня и улыбнулась.

XI

Мимо нас прошел мужчина в белых брюках и синем пиджаке. Он пропустил на мостик, похожий на корабельные сходни, свою спутницу, чуть поддерживая ее локоть. Многие ждали очереди, чтобы войти в «Поплавок», и толпились перед входом на узкой терраске. Мы тоже ждали, но не на терраске, а перед мостиком на пляжном песке.

– Что мы здесь стоим? Пойдем на терраску. Ну, что мы здесь стоим? – говорила Инка.

– Пить неприятно. Зато потом хорошо, – сказал Витька.

– Еще два-три события – и Витька станет алкоголиком, – сказал я.

– А что? Стану. Только пока пьешь – неприятно.

– Перестань. Противно слушать, – сказала Женя. Женя, конечно, была в своей новой соломенной шляпке.

– Стоим и стоим, как бедные родственники. Войдем на терраску, – сказала Инка.

– Живешь – до всего доживешь.

– Скорей бы твой папа придумал что-нибудь новенькое.

Мы говорили все, что взбредет в голову, потому что не хотели входить на терраску. Мы помнили концерт и боялись снова оказаться не на своем месте. На маленький балкон над терраской вышла Катя и замахала нам рукой. Первой на мостик вошла Инка. Я хотел поддержать ее локоть, но не успел. Мы пробирались гуськом между теми, кто ждал очереди. Маруся, Катина сестра, ждала нас у входа. Она сказала швейцару, похожему на боцмана с парусной шхуны:

– Мироныч, пропустите их.

– Прошу пропустить: заказной столик, – сказал швейцар.

Мужчина в синем пиджаке чуть посторонился.

– Юные мужи и девы торопятся приобщиться, – сказал он.

Я прошел последним, и швейцар опустил за мной коричневую доску. На крутой, как трап, лестнице внутри «Поплавка» пахло жареным луком, чебуреками и вином. Мы поднялись на веранду и пошли между столиками. Наш стол был в углу веранды, у самых перил. Я не очень хорошо помню, как до него добрался: не так-то легко идти между столиками, когда все на тебя смотрят. Главное – не торопиться. Я все время об этом думал. Но Витька путался под ногами, и я подталкивал его в спину. Катя уже сидела. Сашка подсел к ней и стал разглядывать бутылки. У меня тоже глаза разбежались: столько закусок я никогда не видел. Теперь-то я понимаю: к нашим тридцати рублям Маруся, наверно, добавила свои. Мы уселись за стол и сразу забыли, что сидим на веранде не одни.

– Первый тост за Марусю, – сказал Сашка.

– Пейте за кого хотите. Только вино наливай в бокалы, а это фужеры для воды, – сказала Маруся.

– В чем дело, будем пить из бокалов, – сказал Сашка. Он уже успел налить вино в то, что Маруся назвала фужерами, и теперь переливал вино в бокалы.

У меня за спиной засмеялись. Я оглянулся. За соседним столом сидел Жестянщик с компанией. Жестянщик не смеялся, смеялись другие. Жестянщик даже не смотрел в нашу сторону.

– Ша, Володя. Сначала пьем за Марусю. Потом мы с ним рассчитаемся, – сказал Сашка.

Но потом мы забыли про Жестянщика и его компанию и выпили за девочек, за себя, за нашу историчку Веру Васильевну, за то, чтобы она наконец вышла замуж. Женя сказала:

– За тех, кто в море!

Женя, конечно, ничего плохого не думала. Но так уж у нее получалось, что и не думая она могла испортить настроение. Солнце садилось в море, и стекло на нашем столе горело.

– Надо выдохнуть воздух, а потом пить, – сказал я Инке.

Но Инка меня не слушала: она пила маленькими глотками и совершенно не морщилась. Вино было холодным и кисло-сладким, совсем не таким, как мы пили у Попандопуло. В тот вечер я заподозрил, что на свете существует очень много вин, – до этого я просто о винах не думал. Подошла Маруся: она часто подходила к нашему столику.

– Не спешите, – сказала она. – И как следует закусывайте.

– Куда нам спешить? За таким столом можно просидеть до утра, – сказал Сашка.

– Мальчики, в ресторане полагается ухаживать мужчинам. Саша, я на тебя надеюсь, – сказала Маруся и отошла – ее позвали к другому столику.