Одна в Нью-Йорке - Сойер Рут - Страница 32

Паланкин раскачивался, как корабль в штормящем море. «Хорошо, что у меня нету морской болезни, – отметила про себя Люсинда, – иначе я могла бы испортить всем праздник и сама не получила бы удовольствия». И еще ее не покидало ощущение, что они едут очень высоко над ареной. Казалось, вытяни руку – и коснешься Луны. До конца парада никто из троих не произнес ни слова. Джумбо шествовал во главе процессии. За ним следовали артисты, изображавшие арабов и египтян, жирафы, обезьяны верхом на пони, всадники на лошадях без седел, клоуны, клетки со львами и, наконец, заклинатели змей. Люсинда чувствовала себя чуть ли не полководцем этого великолепного войска. Она раскланивалась в ответ на аплодисменты публики, а когда видела детей, махала веером из перьев, который вручили ей в костюмерной.

За ареной к Джумбо снова приставили лестницу. Спустившись, Люсинда скормила слону целый пакетик арахиса. После этого они с благодарностями вернули костюмерам «изыски Востока» и отправились на свои места. Усевшись, Люсинда очень серьезно сказала:

– Мистер Ночная Сова! Когда у меня будут дети и мы с их отцом приведем их первый раз в цирк, я обязательно расскажу им о сегодняшнем вечере. Они мне, скорее всего, не поверят, но это не важно.

После представления Ночная Сова, Люсинда и Тони навестили животных, полюбовались на карликов и поболтали с клоуном Томом Тамбом. Когда они вышли на улицу, фонарщики зажигали огни, и вскоре весь город стал походить на светящуюся шахматную доску.

– Воображаю, как потрясающе выглядит Диана-охотница при свете фонарей, – мечтательно проговорила Люсинда. – Вы, наверное, очень хотели бы стоять, как она, правда ведь, мистер Ночная Сова?

– Да, в общем-то, нет, – в изумлении отозвался молодой человек. – Ночью, в Нью-Йорке на такой высоте… Тут и по земле-то нелегко ходить. А потом, ты разве забыла? Я ведь ночной репортер. Как бы я писал о пожарах и ночных преступлениях, если бы все время стоял на вершине башни?

– Да, – серьезно подтвердила девочка. – Конечно, видно вам с высоты было бы очень хорошо, а вот ходить трудновато.

Не проходило дня, чтобы Люсинда, постучавшись к Бродовски, не осведомилась о здоровье Тринкет. И каждый раз миссис Бродовски закрывала собой дверной проем. Или мистер Бродовски выскакивал на лестничную площадку и, плотно затворив за собою дверь, передавал Люсинде устные послания от Тринкет. И каждый день мама и папа Тринкет отвечали Люсинде одно и то же:

– Не волнуйся. Она просто слегка простудилась. Но мы еще хотим подержать ее немного в постели.

– А доктор к вам приходил? – спросила однажды Люсинда.

– Она не настолько больна, чтобы вызывать доктора, – немного рассеянно отозвалась миссис Бродовски.

– Я бы все-таки вызвала, – настаивала Люсинда.

Она верила докторам, а в особенности, доктору Хичкоку. Он был такой хороший и добрый, и всегда ото всего вылечивал. Лишь одна сторона деятельности доктора Хичкока оставалась для Люсинды тайной. Она и не подозревала, что врачам за визиты надо платить.

В четверг вечером Люсинда вновь поднялась этажом выше. Ей открыл папа Тринкет. Волосы его торчали в разные стороны, словно он долгое время старательно растрепывал их. И лицо у него сегодня было совсем не мужественным. Он растерянно поглядел на девочку.

– Тринкет не лучше, Люсинда. Но в твоем обществе могут, по-моему, пройти все болезни. Если бы ты зашла к ней ненадолго…

Люсинда, конечно, зашла. Она уселась на край большой кровати совсем рядом с кроваткой Тринкет и стала рассказывать, как они были в цирке. Люсинда изображала клоуна, а Тринкет хрипло смеялась.

– Она и на больную-то совсем не похожа, – уверенно заявила Люсинда. – Никогда еще у нее не было таких румяных щек, и глаза так никогда не блестели. Может быть, вы разрешите мне одолжить ее сегодня на ужин? Можете даже не переодевать. Пусть у меня она тоже лежит в постели.

Мама и папа Тринкет переглянулись.

– Почему бы и нет, – сказал мистер Бродовски.

А миссис Бродовски добавила:

– Может, хоть ты сумеешь ее накормить. За эти дни она съела не больше, чем канарейка.

– Тогда подождите минутку, – ринулась к двери Люсинда. – Надо разложить все для Тринкет. Ведь кровать у меня складная.

К тому времени, как мистер Бродовски принес на руках Тринкет, у Люсинды все было готово. Скоро домой вернулась мисс Нетти. Они вместе с Люсиндой перетащили к складной кровати маленький столик из комнаты для работы и накрыли его. А пока мисс Нетти готовила гренки, какао и нарезала толстыми ломтями бисквитный торт, Люсинда снова принялась рассказывать Тринкет о цирке.

Во время ужина Люсинда села на постель рядом с Тринкет, и та хоть неохотно, но поела. Вдруг Люсинде пришло в голову попытать счастья в игре. «Слон Джумбо проголодался, – говорила она. – Если ты не съешь за него этот кусочек гренка, он совсем зачахнет». Тринкет, разумеется, было жаль Джумбо, и она съела гренок. «А вот обезьяна, – ободренная успехом, продолжала Люсинда. – Она так забавно трещит и прыгает! Ты обязательно должна выпить для нее немного какао!» Потом в ход пошел жираф, потом – лошади, потом – клоуны и даже оркестранты и под конец – сами владельцы цирка мистер Барнум и мистер Бейли. Два достойных джентльмена заявили устами Люсинды, что просто не выживут, если маленькая Тринкет сейчас же не съест за них бисквитного торта и парочку слив. К концу вечера Люсинде было чем похвалиться. Когда она перечисляла мистеру Бродовски, сколько Тринкет съела кусочков разной еды и сколько выпила кукольных чашек какао, тот только диву давался.

На другой день Люсинда покатила на роликах в гости к Коппино. У нее было для них очень важное сообщение. Мама и пала писали, что возвращаются из Италии на пароходе в июне и привезут много подарков. Узнав об этом, Люсинда подумала, что родители с радостью захватят что-нибудь и для Коппино. Теперь ей надо было выяснить, какой подарок хотел бы каждый получить из Италии.

В квартиру Коппино Люсинда не заходила довольно давно. Как же она удивилась, когда нашла в корзине на кухне «еще одно совсем новое бамбино». Ребенок был крепко спеленут и походил на только что испеченный батон итальянского хлеба.

– Вот это да! – всплеснула руками Люсинда. – Где же вы взяли это бамбино? Аист принес или в капусте нашли?

Эта речь была слишком длинна для скромных познаний миссис Коппино в английском, и она не поняла смысла. Тони прекрасно понял, но так как имел о новорожденных куда более фундаментальные представления, чем Люсинда, предпочел сделать вид, что засмотрелся в окно и глубоко погружен в свои мысли.

– А зовут его как? – задала новый вопрос Люсинда.

Тони немедленно отвернулся от окна и перевел вопрос матери.

– Чезаре, – отвечала миссис Коппино.

– Чезаре, – задумалась девочка. – А-а, Цезарь! – мгновение спустя закричала она. – Гай Юлий Цезарь! Мы будем проходить его только на будущий год, а вы уже сейчас назвали в его честь это совершенно новое бамбино. Наверное, вы хотите, чтобы оно когда-нибудь выросло и тоже разделило Галлию на три части?

На этот раз никто из семейства Коппино не понял смысла. Побыв еще немного в гостях, Люсинда пришла к кое-каким выводам, которые изложила на следующий день мистеру Спиндлеру. Она специально поехала для этого в «Геднихаус».

– Прошу вас как можно скорее подумать о Тони, – убеждала она управляющего. – В квартире для него просто нет никакого места. Я вообще не понимаю, как они могут там жить? По-моему, они скоро будут укладывать своих новых бамбино в ящики с апельсинами. А Тони подвесят, как гроздь бананов, под потолком.

– Я очень серьезно подумаю, – пообещал управляющий.

После этого Люсинда сразу уехала. Она не приезжала в гостиницу с тех самых пор, как навсегда попрощалась с Принцессой в своем дневнике. Но даже сейчас у нее просто не хватило бы смелости подняться наверх.

В субботу ролики были оставлены дома, и Люсинда пошла на своих двоих к тете Эмили. Она сразу же поднялась в библиотеку. Прошлую субботу они с дядей Эрлом из-за Люсиндиного похода в цирк пропустили. Сегодня им предстояло дочитать «Как вам это понравится». Люсинде жаль было расставаться с ее героями. Но ведь как только пьеса закончится, они начнут что-то другое. Интересно, что из Шекспира на этот раз выберет дядя Эрл?