Возвращение к Скарлетт. Дорога в Тару - Эдвардс Энн - Страница 57

И когда, наконец, этот день наступил, в нью-йоркских газетах появилось две рецензии. Автор одной из них, Эдвин Грэнберри, в своей беспрецедентной рецензии размером в 61 тысячу слов, не скупился на щедрые похвалы роману и предсказывал, что он окажет огромное влияние на американскую литературу:

«Мы готовы поддержать или отвергнуть утверждение, что этот роман имеет самые веские основания — среди всех романов на американской литературной сцене — быть поставленным на одну доску с произведениями великих зарубежных писателей — Толстого, Гарди, Диккенса и современной нам Ундсет. У нас есть более прекрасная проза наших американских писателей; у нас есть и непревзойденные мастера в той или иной области писательского ремесла. Но мы не сможем назвать ни одного из американских романистов, кто соединял бы в себе, подобно мисс Митчелл, все грани писательского таланта, чтобы взяться за создание широкомасштабного романа, подобного тем, которые умели создавать и русские, и английские, и скандинавские писатели».

Гершель Брискель из газеты «Нью-Йорк Пост» назвал книгу «поразительным произведением беллетристики, которое слишком крупно и слишком важно, чтобы не стать неотъемлемой частью американской литературы», и сказал, что автор «ближе подошел к тому, чтобы поведать о наиболее драматическом эпизоде нашей истории — войне штатов и о тех черных и кровавых днях, которые последовали за сокрушением южной культуры, чем какое-либо другое произведение, когда-либо написанное или напечатанное… Во многих отношениях это лучший роман о Гражданской войне и тех днях, что за ней последовали…»

Пегги не читала эти рецензии в день публикации. Рано утром она отправилась в магазин Дэвидсона и вдруг обнаружила себя в центре самой настоящей потасовки. Несмотря на то что Дэвидсон заказал для своего магазина несколько сотен экземпляров, спрос намного превысил предложение. Покупатели буквально вырывали книгу друг у друга, а наиболее неистовые поклонники поотрывали «на память» все пуговицы с шелкового жакета Пегги, другие же немало удивили ее, пытаясь срезать пряди волос с ее головы. Но Пегги, несмотря на эксцессы, оставалась неизменно доброжелательной в продолжение всего этого мероприятия. «Южане, и особенно атлантцы, — говорила она Медоре, сопровождавшей ее, — рассматривают успех каждого как успех всего народа».

Она покинула магазин вместе с Медорой и Норманом Бером — работником атлантского отделения издательства «Макмиллана», и направилась в студию радиостанции NSB, где Медора должна была взять у нее интервью в прямом эфире.

И хотя Пегги утверждала, что обе они «дрожали от страха, поскольку не знали, что делать и о чем говорить», интервью, тем не менее, вышло лучше, чем они обе ожидали. Наверное, потому, что Медора позволила Пегги сразу начать с того, о чем она могла говорить наиболее ярко и живо, — с ее молодости и с тех рассказов о временах Гражданской войны и Реконструкции, которые она часто слышала.

Пегги вернулась домой как раз в тот момент, когда Джон пришел с работы, и обнаружила Бесси в состоянии, близком к истерии. Телефон звонил почти безостановочно, телеграммы и срочные сообщения шли потоком, и люди, казалось, не отнимали пальца от дверного звонка, чтобы вручить Бесси экземпляры книг, с тем чтобы автор подписал их.

Пегги Митчелл проснулась знаменитой.

Маргарет Митчелл, писатель

Глава 17

Пегги Митчелл никогда не испытывала желания славы, которая вдруг обрушилась на нее с ошеломляющей скоростью. Как вспоминала Бесси, в течение 24 часов со времени выхода романа в свет телефон звонил каждые три минуты. Так продолжалось до полуночи и примерно раз в час после нее. Каждые пять минут раздавался звонок в дверь, и это продолжалось в течение всего рабочего дня; телеграммы поступали каждые семь минут, а очередь из примерно десяти человек круглосуточно стояла у двери дома, ожидая, когда появится автор и подпишет им книгу. В течение нескольких последних дней почту доставляли в дом Маршей мешками. Пегги не могла выйти на улицу без того, чтобы сразу не быть узнанной и атакованной восторженными согражданами. Однажды, когда она находилась в примерочной кабине магазина Рича, примеряя платье, несколько женщин отдернули занавеску и увидели полуодетую Пегги. «Да у нее грудь, как у мальчика!» — воскликнула одна из них, в то время как Пегги, схватив какую-то вещь, чтобы прикрыть наготу, требовала, чтобы женщины немедленно покинули кабину.

Книга (Пегги была бы счастлива, если бы удалось продать хотя бы пять тысяч экземпляров) к концу третьей недели уже разошлась в количестве 178 тысяч, и это число продолжало расти столь стремительно, что «Макмиллан» очень скоро убедился: к концу года оно может достигнуть миллиона экземпляров.

Маргарет Митчелл стала национальной героиней. Несмотря на предупреждения издателей о том, что в ее жизни могут произойти такие изменения, которые ей трудно будет осознать, все происшедшее оказалось совершенно неожиданным для нее. Женщина консервативная и экономная по натуре, она не могла себе представить, что огромное количество людей может покупать ее роман по беспримерно высокой цене в три доллара, и это тогда, когда, учитывая бедность того времени, на такую сумму можно было кормить в течение нескольких дней семью из четырех человек. И ни предсказания «Макмиллана», ни различные признаки и знамения, такие как выбор клуба «Книга месяца», большие предварительные тиражи, хвалебные первые рецензии, не могли ослабить пессимизм Пегги. В течение нескольких дней она была уверена, что интерес публики быстро спадет. И когда этого не произошло, она начала испытывать странную, необъяснимую тревогу.

Репортеры надоедали ей с интервью. Читатели сотнями звонили ей, чтобы узнать, вернется ли Ретт к Скарлетт. Другие же пользовались телеграфом для поздравлений и вопросов. Но больше всех раздражали те из поклонников, кто толпился на ступенях дома, в котором находилась ее квартира, и требовал от нее советов, помощи в личных делах, денег взаймы или пытался заставить ее читать их рукописи.

Ее почтовый ящик был переполнен приглашениями публично выступить, прочитать лекцию или же принять участие в рекламировании каких-то организаций, товаров или книг. К концу первой недели она получила более трехсот экземпляров «Унесенных ветром», отправители которых просили Пегги подписать эти книги. Причем большинство поклонников ожидали, что обратно она вышлет им подписанные книги за свой счет.

Все это произошло слишком быстро. Пегги Митчелл просто не хватило времени подготовить себя к роли литературной знаменитости, даже если бы эта роль была для нее желанна.

«Слава, — говорил Рильке, — это количество недоразумений, собравшихся вокруг нового имени».

Пегги просто не знала, как относиться к тому имиджу, который создала ей слава. Она чувствовала себя жестоко обманутой, как будто ее пытались лишить такой ценности, как собственная индивидуальность, и она решила любой ценой воспрепятствовать этому.

Тот факт, что она начинала писать свой роман, не строя никаких грандиозных планов, — чистая правда. И хотя у нее были надежды, что книга может быть когда-нибудь напечатана, она никогда не рассчитывала, что из нее может получиться нечто большее, чем максимально достоверный в историческом плане роман. Она не уставала повторять, насколько «слабой» во всех других отношениях была ее книга.

Пегги никогда не думала ни о том, уместна ли ее книга в тридцатых годах XX столетия, ни о том, сможет ли ее роман поразить воображение нации. В какой-то степени ее неподготовленность можно объяснить недостатком уверенности в себе, хотя были, конечно, и другие факторы.

У Пегги не было редактора со стороны. В этом качестве выступал Джон, но и он был не дальновиднее, чем сама Пегги. Его интеллектуальные способности были не больше, а общественный кругозор не шире, чем у нее. Личная переписка Джона и Пегги после выхода «Унесенных ветром» в свет прекрасно демонстрирует их страх перед тем местом в жизни общества, которое было отведено роману в рецензиях. Сама Пегги не имела никаких других намерений, кроме как рассказать занимательную повесть и описать трудный период из истории ее родного города с максимальной точностью. Сомнительно, чтобы Пегги или Джон отдавали себе отчет в своевременности этого романа, и вице-президент компании «Макмиллан» Джеймс Путнэм позднее говорил, что Марши пошли на публикацию книги «исходя исключительно из наивного намерения заработать несколько честных долларов». Но, возможно, именно поэтому роман «Унесенные ветром» и имел такой грандиозный эффект. Он был написан из искренних, чистосердечных побуждений, спонтанно и ни в коем случае не был похож на какую-нибудь заумную затею. Не имел он и привкуса шовинизма, ура-патриотизма или каких-то социальных догм.