Возвращение к Скарлетт. Дорога в Тару - Эдвардс Энн - Страница 11

Ее лучшими друзьями по-прежнему оставались мальчики из числа их прежних соседей по Джексон-хиллу. С ними она могла быть самой собой, шуметь, использовать жаргонные словечки и обсуждать более жизненные вопросы, чем в так называемых девичьих беседах. В неопубликованных воспоминаниях Стефенс, оглядываясь на то время, пишет, что сестра «не пользовалась успехом в школьном обществе, хотя и происходила из одной из тех старинных семей, которые обладали достаточным весом и возможностями для того, чтобы обеспечить девушку, вступающую в жизнь, всем необходимым для успеха».

Но было нечто большее, чем непопулярность, что докучало Маргарет в семинарии Вашингтона. Стефенс добавляет, что «она приобрела себе врагов и что это привело к большому злу». Он также утверждает, что эти тягостные ощущения преследовали сестру всю жизнь и что она «так и не забыла тех, кто был ее врагами». Те из одноклассников же, которые, возможно, относились к этой категории, утверждали, что девушкой «Маргарет лишь тогда была счастлива, когда могла командовать окружающими». Но факт остается фактом: в школе Маргарет была кем-то вроде одиночки.

Семинария Вашингтона размещалась в огромном старом особняке с белыми колоннами. Его элегантные комнаты и спортивные залы содержались в образцовом порядке. Само старое здание было отведено под столовую для учащихся, а позади него стоял более современный корпус. По словам женщин, живших в Атланте в то время и находившихся примерно на том же общественном уровне, что и Маргарет, почти каждая девушка Атланты посещала семинарию Вашингтона.

Школа находилась в нескольких минутах ходьбы от дома Митчеллов, а значит, девочкам, жившим на Персиковой улице, было нетрудно зайти к Маргарет по пути домой. Не сомневаясь в том, что проблемы дочери могло разрешить лишь общение, Мейбелл поощряла визиты девочек после школы. Однако после того, как она прочла им лекцию о правах женщин, эти визиты прекратились, что отнюдь не добавило популярности ее дочери.

Любимой учительницей Маргарет была миссис Ева Пейсли, преподававшая английский язык в длинной, узкой и старой классной комнате в подвальном этаже семинарии. Миссис Пейсли распознала литературные способности Маргарет и красными чернилами делала обширные замечания на полях ее тетради для сочинений.

«Согласование, Маргарет!», «Согласование предложений!», «Последовательность!», «Упрощай!». К большому смущению Маргарет, миссис Пейсли часто зачитывала ее сочинения перед классом. «Слушай то, что ты написала, — говорила она ей. — Хороший писатель должен быть и хорошим слушателем».

Маргарет, не очень доверяя матери, никогда не показывала ей свои рассказы, опасаясь вызвать недовольство Мейбелл своими литературными попытками, а кроме того, она была очень скрытной. Девочка вела дневник в течение нескольких лет и в тот год, когда попала в класс миссис Пейсли, решила написать роман.

В течение нескольких месяцев подряд она мчалась из школы домой, уединялась в своей комнате и писала книгу, которую назвала «Большая четверка» — о приключениях четверки закадычных друзей в закрытой школе для девочек. Старательно написанный ручкой, роман занимал 400 страниц и был разбит на 40 глав. На внутренней стороне обложки она записала: «Есть писатели и писатели, но настоящим писателем рождаются, а не становятся. «Прирожденный» писатель изображает своих героев реальными живыми людьми, в то время как у «сделанных» писателей герои — просто набитые фигуры, танцующие, когда их дергают за ниточки; вот почему я знаю, что я — «сделанный» писатель».

Сюжет этого первого бесхитростного произведения был порождением фантазии девочки. В одном из эпизодов вымышленная Маргарет спасает семью своего друга от разорения, уничтожив какие-то опасные бумаги; в другой главе она бесстрашно ведет своих одноклассников к спасительному выходу через бушующее пламя. Маргарет довела роман до конца, но, перечитав его, пришла к выводу, что он не более чем «набор избитых старых выдумок».

Потерпев, по ее собственному мнению, неудачу в качестве романиста, Маргарет сосредоточила всю свою творческую энергию на школьном драматическом клубе и вскоре стала в нем ведущим исполнителем ролей, автором и секретарем. И пусть ее попытка с романом оказалась неудачной, она все равно продолжала писать короткие рассказы, один из них даже был напечатан в школьном журнале под псевдонимом, который она сама для себя выбрала — Пегги Митчелл.

«Пегги лежала на песке за несколькими мескитными кустами, крепко прижимая к груди винтовку отца и наблюдая, как люди Альварадо двигаются по дому», — так начинался этот рассказ о девочке, уцелевшей во время резни, устроенной в ее доме мексиканскими бандитами, и решившей самой отомстить им. «Первые лучи солнца заставили бандитов поторопиться. Их главарь бросил сигарету, с которой он ходил, и поспешно застегнул пряжку на ремне. С бесконечными предосторожностями Пегги подняла ружье на уровень глаз и отыскала человека сквозь прицел. Холодно, бесстрастно она наблюдала за ним, и холодная сталь ружья придавала ей смелости. Она не должна промахнуться сейчас — не может промахнуться, — и она не промахнулась».

Поначалу этот рассказ был отвергнут редактором школьного журнала, но вмешалась Ева Пейсли, курировавшая издание, и произведение Маргарет было напечатано. На фотографии драматического клуба, сделанной осенью 1916 года, запечатлены 22 его члена, одетые в белые матроски и темные юбки и собравшиеся вокруг двухместного «форда». Двадцать третий член, Маргарет, сидит на крыше машины.

6 апреля 1917 года Соединенные Штаты объявили войну Германии. Положение союзников вряд ли могло быть хуже, чем оно было этой весной. Потери были чрезвычайно тяжелыми; ситуация на море осложнилась после того, как несколько кораблей были пущены на дно немцами; ко всему прочему, в Англии оставался лишь трехнедельный запас еды для вооруженных сил.

Стефенс, окончивший университет Джорджии в 1915 году и почти два года проучившийся в Гарвардской юридической школе, теперь вернулся домой, чтобы стать одним из первых атлантцев, призванных на военную службу. Для прохождения курса офицерской подготовки он был направлен в соседний форт Макферсон, расположенный между Оклендом и Ист-Пойнтом.

Не успела Атланта пережить шок от войны, как произошла катастрофа, заставившая вспомнить лето 1864 года. Утром 21 мая 1917 года, после целого месяца необычайно засушливой погоды, задул горячий южный ветер. В 12 часов 46 минут дня уже четвертая за этот день тревога поступила по телефону в пожарный департамент города. Загорелась крыша старого негритянского чумного барака, который ныне использовался в качестве морга для Грейди-госпиталя. Звучало это сообщение не очень серьезно, и поскольку все лучшее пожарное оборудование было уже отправлено по вызовам, в госпиталь поехала старая машина без нужного шланга. К тому времени, когда был послан второй экипаж, огонь уже вышел из-под контроля и стал распространяться к северу, на белый жилой район Джексон-хилл, как раз по той дороге, где раньше жили Митчеллы и где находился дом бабушки Стефенс. Подхваченное ветром, пламя пронеслось над полями, перевалило за вершину холма и обрушилось вниз, на город, перебрасываясь с одного дома на другой так стремительно, что у жителей не оставалось времени ни на что другое, кроме как, схватив детей, больных и стариков, выбегать из домов, чтобы спастись. Меньше чем за час 20 кварталов Атланты оказались в огне; небо было охвачено заревом, и едкий запах дыма плотной стеной висел в воздухе.

Улицы стали заполняться автомобилями, чемоданами и прочим домашним скарбом, от обуви и щеток до роялей. Люди убегали, стремясь опередить огонь, спотыкаясь о брошенные вещи, беспорядочно разбросанные по улицам и тротуарам, и падая.

Прошел долгий час страха и неизвестности, прежде чем Митчеллы нашли бабушку Стефенс живой и невредимой (она, как оказалось, находилась в деловой части города, куда отправилась за покупками до того, как начался пожар), в то время как ее дом, переживший нашествие Шермана и пожар Атланты в 1864 году, сгорел до основания.