Возвращение к Скарлетт. Дорога в Тару - Эдвардс Энн - Страница 10

С дорическими колоннами, украшающими фасад, дом являл собой прекрасный пример возрождения классического стиля архитектуры, бывшего столь популярным на Юге задолго до Гражданской войны и вновь возродившегося в начале XX века. Некоторые из разрушенных и покинутых домов на плантациях графства Клейтон были выстроены в таком же стиле. Но новые соседи Митчеллов считали их дом нелепым — мол, это то же самое, что жить в реставрированном доме греческой архитектуры, построенном в первой половине XIX века, вместо того чтобы построить новый.

Вполне возможно, что родители этим внушительным сооружением просто платили дань уважения прошлому, но и сама Маргарет сознавала, что дом смотрится странно и неуклюже на маленьком городском участке, что он кажется таким же чужим на Персиковой улице, как и она сама. Не нравился ей и искусственный ландшафт в этой части города, хотя и было там несколько лесных массивов и небольшой парк через дорогу. Она чувствовала, что их жизнь с переездом на Персиковую улицу неизбежно изменится, и перемены эти ее не радовали.

Интерьер дома был еще более впечатляющ, чем внешний вид. При входе в дом сразу оказываешься в большом холле с гостиной налево и музыкальной комнатой направо, и когда ореховые двери бывали распахнуты, то общая длина всех этих трех помещений составляла 70 футов (21 м). Но весь этот особняк с резными панелями и высокими потолками, с роскошной лестницей, вполне уместной для королевских выходов, был не очень-то подходящим местом для того сорванца в образе девочки, беготня которого по куда более уютному дому на Джексон-хилл сопровождалась непрерывным хлопаньем всех дверей.

С первого взгляда на красиво одетых и прекрасно воспитанных соседских детей Маргарет поняла, что будучи очень хорошими, они никогда не поймут 11-летнюю девочку, которая, несмотря на все усилия матери, до сих пор любит носить брюки и бросать мяч.

С переездом в новый дом Маргарет не только оказалась на расстоянии двух трамвайных остановок от своих старых соседей, но и перешла в новую школу, казавшуюся девочке громадной. Друзей у нее в этой школе было мало. Их семья принадлежала теперь к более элитарному обществу, чем на Джексон-хилл, и девочка чувствовала, что ныне и суфражистская деятельность ее матери, и ее католицизм почему-то бросают тень на их семью.

Маргарет не была принята в обществе юных жителей Персиковой улицы, уже изучающих светские тонкости, обычные для Южного «света», в то время как сама она еще не усвоила и основных понятий. И кроме того, пусть и была она очень живой и веселой девочкой, но при этом имела склонность говорить вслух такие вещи, которые просто шокировали ее новых друзей.

Они считали ее забавной и смеялись над ее шутками, но никогда не ходили к ней в дом и не приглашали ее к себе. Стефенс же, симпатичный молодой человек 17 лет, готовился в это время к поступлению в колледж и, кроме того, постоянно то влюблялся, то разочаровывался в девушках. Он всегда занимал большое место в жизни сестры, но теперь обходился с ней в снисходительной, покровительственной манере, и Маргарет в эти первые месяцы на Персиковой улице была очень одинока и даже чувствовала себя несчастной.

Чтобы поддерживать свой новый, более высокий стандарт жизни, Митчеллам пришлось нанять больше слуг, чем у них было на Джексон-хилл. И теперь униформа и церемонное обращение заменили небрежность в одежде и непосредственность в отношениях со слугами, раньше служившими в семье, и, что много хуже, расходы на новый штат сразу привели к напряжению всего домашнего бюджета. Неожиданно для себя Маргарет узнала, что Митчеллы далеко не все «могут себе позволить». Зимой, например, в доме едва топили, поскольку, как часто повторялось, ее отец «не миллионер», гостей бывало мало и приходили они редко, а любой покупке предшествовали долгие обсуждения. Казалось, даже Мейбелл упала духом с переездом на Персиковую улицу, и, хоть она и оставалась активисткой движения за равноправие женщин, собрания суфражисток в доме Митчеллов почти не проводились.

Маргарет чувствовала себя чужой в доме. И в это время большим утешением для нее вновь стало сочинительство — она писала новеллы большей частью приключенческого жанра. В саду у Митчеллов была клумба из кустов бирючины, которую Маргарет называла своим «волшебным кольцом». И в хорошую погоду она сидела, скрестив ноги, среди этих кустов, заполняя линованные блокноты рассказами о приключениях, Происходивших в экзотических странах.

На обложке одной из этих тетрадей было написано: «Оглавление», и ниже — список мест, в которых должны были происходить события в будущих рассказах, включающий Африку, Аляску, Китай, Египет, Мехико, Россию, Турцию, Южную Америку и Париж. Здесь же были перечислены и темы будущих рассказов: «Плут, Гражданская война, Контрабандисты, Кораблекрушение, Восстание сипаев, Свет».

О содержании ранних сочинений Маргарет можно судить по их названиям: «Фил Келли — детектив», «Трагедия в Дарктауне», «Погонщики коров», «В моем гареме» и «Падение Роджера Ровера». Во время пасхальных каникул мать взяла Маргарет с собой в поездку по сельским районам Джорджии. Ехали они в легкой коляске по грязным дорогам, заезжая на фермы, где Мейбелл выступала перед группами сельских женщин, просвещая их относительно женских прав.

Мейбелл возила с собой дочь, чтобы пробудить в ней интерес к проблемам, с которыми она неизбежно, как всякая женщина, столкнется в будущем. Но Маргарет больше интересовали старые фундаменты некоторых сожженных дотла домов и рассказы о том, как их владельцы спасались бегством, когда Шерман перерезал дорогу на Саванну. Зажигательные речи Мейбелл перед сельскими женщинами не возбуждали в Маргарет чувства «сестринства»; и казалось, что мать быстрее находит общий язык с этими незнакомками, чем с собственной дочерью. Маргарет вернулась из этой поездки, сильнее, чем когда-либо, ощущая, насколько они с матерью далеки друг от друга.

Давно, со времени обстрела форта Самтер, Америка не испытывала такого шока, как 4 августа 1914 года, когда пришло известие, что война в Европе стала реальностью. Тринадцатилетняя Маргарет, всю жизнь слушавшая рассказы о жестокой войне прошлого века, сознавала ее непоправимость и опустошительность сильнее, чем большинство образованных взрослых северян. Ее родители и их друзья бесконечно обсуждали войну в Европе и были против политики изоляции. Обе семьи — и Митчеллы, и Стефенсы — всегда с гордостью говорили, что их предки сражались к в Революционной войне, и в войне 1812 года, а также в семинольской, Мексиканской и Гражданской войнах.

«Они сражались за Джорджию всегда, когда возникала в этом необходимость, и если бы таковой не было, они бы ее сотворили». Лишь в испанскую войну они не взялись за оружие, считая ее ничтожной в лучшем случае, но всегда были готовы отправить своих сыновей в бой сразу, как только это станет необходимо.

Стефенс собирался идти воевать за свою страну, и Мейбелл гордилась этим, хотя втайне и очень переживала. Маргарет же просто ужасала сама мысль о том, что ее брату, возможно, придется участвовать в кровавых битвах, разговоры о которых она постоянно слышала, и осенью 1914 года она отправлялась в школу с тяжелым сердцем.

Закончив начальную школу без какой-либо особой степени, Маргарет поступила в семинарию Вашингтона — частную школу для девочек, основанную двумя внучатыми племянницами Джорджа Вашингтона. И здесь обучение хорошим манерам и примерному поведению было составной частью учебной программы. Маргарет пошла в эту семинарию неохотно, но выбора не было: не сюда, так в монастырскую школу, подобную тем, которые посещали и Мейбелл, и все остальные девочки Фитцджеральдов.

Атмосфера, царившая в семинарии Вашингтона, была довольно гнетущей, и те четыре года, что Маргарет провела в ней, были не самыми счастливыми в ее жизни. В классе, где она училась, были девочки, восхищавшиеся ее смелостью. Она плавала лучше всех, пренебрегая пугающими предостережениями врачей, и прекрасно ездила верхом. Она была самой неутомимой в пеших прогулках и всегда могла придумать какие-нибудь забавные развлечения. Ее шутки, красочная речь и остроумные замечания часто цитировались. Но несмотря на все это — или из-за ее мальчишества и прямоты, или из-за ее несколько повелительной манеры обращения, — мало кто из девочек дружил с ней, и ее никогда не приглашали присоединиться к каким-либо из школьных женских организаций.