Зеленые созвездия (СИ) - Белов Алекс Владимирович - Страница 7

— Конечно! — восклицаю я. — Маму уговорю, чтобы она купила дом на побережье.

Будем тебя перевоспитывать, — продолжало Море. — Хотя, после этого люди перевоспитываются быстро.

— Да, — киваю я. — После чего этого?

Кстати, вот они и прибыли, — говорит Море, и я обшариваю взглядом небосклон. Ни одного признака вертолёта или самолёта, да и шума не слышно.

— Да где они, я ничего не ви… — и тут мой взгляд падает вперёд, в сторону запада, и тело начинает дрожать под водой от ужаса.

Ко мне направлялись три акульих плавника.

Я немедленно возвращаюсь в тело. Голову пронзает боль. Кожу рвёт огонь.

Что по мне, так это больнее, но не так долго и мучительно, как при утоплении, — говорит Море.

— Эй-эй-эй! — Эти звуки я произношу отчётливо даже пересохшим языком. — Мы так не договаривались.

Мы вообще ни о чём не договаривались, — отвечает Море. — А что-то не так? — его голос сквозит растерянностью.

— Убери их! Немедленно убери! — воплю я, или думаю, что воплю. Одна акула заходит справа, другая слева. Они начинают кружить вокруг.

Ну всем он не доволен, — ворчит Море. — Теперь-то что не так?

— Я не хочу умирать!

Опять он со своим не хочу. Я же тебе говорю: тебе уже не выжить. Это лучший вариант смерти на море. Все три особи давно не ели. Они растерзают тебя за пару минут.

— Убери их! — снова воплю я, но теперь Море молчит, а я кружусь в Круге в такт акульим плавникам и барахтаюсь ногами под водой, будто пытаюсь напугать серых водных хищников.

Я впервые вижу акулу так близко. Не верится, что внизу, под треугольниками, крутится массивное тело, но я чувствую движение воды вокруг. Они там.

— Прочь! — кричу я.

Море молчит. Акулы не уплывают, но и не набрасываются на меня, и вдруг… Я вижу, как один из плавников удаляется, а за ним тащатся и все остальные. Хищники почему-то уплывают, а по моему телу растекается слабость адреналина.

Подумать только, ещё ночью я не мог даже пошевелить веками.

— Спасибо, — шепчу я Морю, но то всё ещё молчит. — Море… — робко зову я. Может, его голос — лишь галлюцинация? Нет, я же слышу волны, чувствую присутствие надо мной чего-то инородного.

Вот это поворот событий, — вдруг произносит Море, и в его голосе слышится удивление.

— А что происх…

Но я не успеваю договорить, потому что невероятная сила дёргает меня за ногу, и я пулей вылетаю из центра Круга вниз, погружаясь с головой в морские глубины.

Я барахтаюсь. Пытаюсь отбиться от невидимых монстров, но за ногу меня держат не острые зубы, а что-то мягкое и даже ласковое. Из моего рта пузырьками вырываются крики.

И вдруг паника отступает. Я чувствую, что вода вокруг двигается, а невидимая сила несёт меня вперёд, всё ещё обвивая лодыжку. Внезапно дискомфорт исчезает, мне кажется, что каждая клетка моей кожи впитывает воду Моря, отделяя её от солей.

В голове вспыхивает идиотская мысль, но она столь навязчива, что я потакаю ей и открываю глаза.

Если я открывал глаза под водой в ванной, то меня охватывала непонятная клаустрофобия, паника, я начинал брыкаться и пускать пузыри. А сейчас никакого дискомфорта!

Потом я выскакиваю из воды и несусь по волнам со скоростью моторной лодки. Головная боль проходит, жажда постепенно пропадает. Я смотрю широко раскрытыми глазами в небо и ничего не понимаю, но боюсь произнести хоть слово. Даже подумать о чём-то. А разум Моря всё ещё нависает надо мной.

Я ловлю глюки. Всё это неправда. И я умираю посреди моря от голода.

Время течёт медленно. Несмотря на отсутствие жажды, мне всё равно плохо. Масса других недугов мучает тело. Какофония усыпляет меня слабостью.

А потом передо мной возникает теплоход. Я уже никакой даже для простенькой радости. Слышу слабые голоса:

— Ребёнок за бортом!

— Я тут, — слабо стонаю я. С удовольствием отмечаю, что язык уже не сухой и буквы складываются в правильные слова. — Спасите меня.

Потом я отключаюсь.

Глава четвёртая Береговая линия

Я открываю глаза в комнате с бежевыми обоями. Две кровати, телевизор в углу, тканевые шторы притупляют солнечный свет. Сон это или явь? Над кроватью высится металлическая рогатулька, которую я часто видел в фильмах и которую ещё ни разу не применяли ко мне: капельница.

Стараюсь понять своё самочувствие, но ничего не получается, будто я вне тела. Ни голода, ни жажды, ни головокружения, хотя руки и ноги отчётливо ощущают гладкость белой простыни, на которой я лежу.

Всё ерунда. Всё сон, галлюцинации, я в море. Умираю. Сначала я слышал голос Моря, потом мне пригрезился теплоход, а теперь мозг умер настолько, что вижу палату.

Пытаюсь ворочать языком, но не чувствую его. Вот ещё одно доказательство. Мысли разлетелись, как стая мух, стоит в них кинуть камнем. И даже когда в палату входит мама, я не верю.

Вроде бы всё та же мама: чёрные волосы закручены сзади в шишку, неровный оттенок загара на лице, зелёная модная блузка с бретельками, которую выбирали на вещевом рынке целый час (в этом вся моя мама), но я слушаю голос Моря. О мои руки слева и справа бьются волны, а кровать сейчас превратится в чёрный круг с изображением зонтика.

(…чёртовы зонтики…)

Мама вскрикивает, сначала бросается к двери, потом ко мне, пищит:

— Никита.

И снова к двери, за которой исчезает.

Теперь я ощущаю жару и равнодушно сверлю взглядом угол стены и потолка. А перед глазами небо и солнце. Кожа горит. Да, и это не в мыслях, а наяву. Одеяло неприятно трётся тканью о ноги и руки, а кажется, будто скальпель снимает с меня стружки.

Сомнений нет. Я ещё в море.

(…через какое-то время долгая голодовка рождает головную боль и правдоподобные галлюцинации…)

Так было написано в той статье, как сейчас помню.

В палате появляются медсестра и мама, я вяло гляжу на них. Мама замирает у косяка, закусив сгиб пальца — её вечная привычка, — а девушка в белом халате подходит ко мне. Она щёлкает пальцами у моего лица, и я кошусь на смуглую кисть. Лак на ногтях неровный, по краям будто обгрызенный.

Белый глюк достаёт палочку, зажигает на её конце лампочку и подносит к моим глазам. Некоторое время вглядывается, а потом начинает водить влево и вправо. Я не отрываю взгляд от насмешливого огонька, ожидая, когда он превратится в солнце.

— Никита, ты меня слышишь? — спрашивает медсестра. Я лишь смотрю на неё, но не отвечаю. Я не разговариваю с галлюцинациями. Мне хватило диалога с Морем.

Галюник в белом халате выпрямляется и подходит к маме.

— Он пришёл в себя, это хороший признак.

— Но он всё равно молчит. — Мама тревожно поглядывает в мою сторону.

— Конечно. Он ещё не отошёл от шока, ему нужно время.

— Завтра мы уже улетаем. Времени мало.

Улетаем? А это что-то новенькое. Помнится, мы приехали в Крым на поезде и уезжать собирались тем же путём.

— Всё будет в порядке, — спешила заверить медсестра. — Вас перевезут в специальных условиях. И Никита со временем придёт в себя. Он потерял пять килограммов, при его весе это немало.

— Он и так худой, — взмолилась мама.

— Я об этом и говорю. Будь в вашем сыне хоть немного жировой прослойки, он бы перенёс трагедию более стойко. А в целом. Обгоревшая кожа со временем пройдёт. Питательные вещества мы ему капаем. Плюс ко всему, у него сильно изранено горло. Видимо, он долго кричал, и сейчас ему может бытьбольно говорить. Хорошо ещё, что было что пить, иначе разрушения организма были бы глубже.

Я прислушиваюсь к ощущениям и глотаю. Слюна проходит по глотке словно комок кактуса. Про горло белый глюк сказал в точку.

Когда медсестра уходит, мама придвигается ко мне, а я её не слушаю. Если задумываться над словами галлюцинации, то снова станет очень грустно, как после нелепых снов в первую ночь на море.

Поэтому я велю себе заснуть.