Рабыня страсти - Смолл Бертрис - Страница 97

— Ну-ну, не делай ты из меня героя! Я вовсе не таков, Зейнаб! Я эгоист, совершенно поглощенный своей работой, и, если бы дитя твое осталось в живых, я ни за что не отпустил бы тебя. Ты научила бы меня еще многому и многому, подарила бы мне еще множество сладких минут… Никому, кроме тебя, это ведь не под силу. Я буду тосковать по тебе.., и по этому блаженству, — докончил он с улыбкой.

— О, если бы ты позволил, я подыскала бы тебе красавицу-рабыню и обучила бы ее всему, что я сама…

— Нет, — перебил ее Хасдай. — Какой бы искусницей она ни была, ей не стать тобою, Зейнаб! Помни: ты ведь не обычная наложница. Ты Рабыня Страсти, создание чувственное и мудрое, и равных тебе нет среди женщин!

— Но ты не должен вновь стать таким, каким был до того, как нас свела Судьба! — решительно отвечала Зейнаб. — Ты не должен позволить любовным сокам забродить в твоих чреслах! Это нанесет тебе вред, Хасдай!

— Благодаря тебе я теперь вполне искушен в любви, моя дорогая, — усмехнулся Хасдай. — И мне не стыдно будет время от времени наносить визиты самым искушенным куртизанкам Кордовы, когда возникнет необходимость.

— Не реже раза в неделю, а еще лучше — дважды, — серьезно отвечала она.

— Когда будет время, — возразил он.

— Что значит, в сущности, «никогда»… — подытожила она. — Нет, это никуда не годится! Нет, кто-то должен быть здесь, в твоем доме, Хасдай, — всегда к твоим услугам. Иначе ничего не выйдет. Ну, если ты наотрез отказываешься от другой рабыни, то, может быть, ты смог бы сговориться с какой-нибудь молодой куртизанкой, чтобы она приходила сюда два раза на неделе?

— Но этот дом принадлежит тебе… — возразил Хасдай.

— Я тебе его дарю, — улыбнулась Зейнаб. — Ведь ты предпочитаешь жить вне еврейского квартала, а этот домик стоит как раз на отшибе. Здесь ты сможешь вкусить желанного уединения. Тут можно и работать, и развлекаться, и никто не помешает тебе, мой господин. Тебе надо будет завести собственную повариху — ведь я собираюсь увезти Аиду с собой… Нет! Я сама подберу искусную кухарку! Если это предоставить тебе, то ты будешь откладывать до бесконечности… Нет, я должна до отъезда убедиться, что все твои дела улажены, Хасдай! — теперь она говорила без умолку, пребывая в состоянии крайнего возбуждения.

— Ты рассуждаешь в точности, как моя мать, — рассмеялся Хасдай. — Недаром я говорил калифу, что ты рождена для того, чтобы стать женой и матерью! Счастлив видеть, что не ошибся!

Зейнаб и впрямь словно воскресла. Она отослала Наджу к верховному раввину в еврейский квартал с вежливой просьбой порекомендовать какую-нибудь уважаемую старую деву или же вдовицу в качестве экономки и поварихи в дом порядочного иудея. Спустя короткое время Наджа воротился в сопровождении высокой худощавой женщины, которая представилась как Мариам Га-Леви. С нею был мальчик лет десяти, ее единственный внук.

— У него нет никого, кроме меня, госпожа, — объяснила Мариам Га-Леви. — Позволено ли ему будет жить тут?

— Разумеется, — отвечала Зейнаб. — Мальчику будет хорошо здесь. Но ты должна приступить к своим обязанностям не мешкая, предвижу, что ты камня на камне не оставишь от порядка, заведенного моею Аидой. Ты ведь станешь готовить по-своему, правда? Если ты не обоснуешься тут прочно до моего отъезда, то мой господин останется в затруднительном положении.

— Я все поняла, госпожа, — отвечала Мариам Га-Леви. Мужчины частенько оказываются беспомощны, когда дело доходит до домашнего хозяйства. Вот поэтому-то Господь и создал женщин! А что — хозяин дома станет жить здесь в одиночестве?

— Да, — отвечала Зейнаб. — Хотя время от времени к нему будут наведываться гости. Опасаюсь, что он не всегда будет приходить вовремя обедать — он может забыться и поесть где придется. Тебе нелегко будет служить ему, Мариам, но он добрый человек. Он почти полностью поглощен своей работой. Но учти; отныне по средам и воскресеньям его станет навещать молодая куртизанка из города. Он может позабыть об этом и сильно припоздниться — или вообще не прийти. Твое дело проследить, чтобы молодая женщина была сыта невзирая ни на что…

— Куртизанка?! — Мариам Га-Леви была глубоко шокирована. — Да уж порядочный ли это дом, госпожа? Ребе ни словом не обмолвился о каких-то куртизанках… Кому принадлежит этот дом? Нет, я не могу позволить единственному внуку жить в доме с дурной репутацией!

— Дом этот принадлежит мне, а я Зейнаб, Рабыня Страсти, прежде бывшая любимой наложницей нашего владыки Абд-аль-Рахмана. Наша с ним дочь похоронена здесь, в саду. Теперь же я уезжаю в королевство Малика, что в Ифрикии, чтобы стать женою тамошнего князя. Я дарю этот дом своему другу Нази Хасдаю-ибн-Шапруту. Твоим хозяином будет он. Не беспокойся, Мариам Га-Леви: ты найдешь его достаточно респектабельным. Но, как и всякий неженатый мужчина, он должен удовлетворять некоторые свои естественные надобности… Мой евнух Наджа специально посетил Улицу Куртизанок и лично выбрал прелестную молодую женщину, а его выбору я вполне доверяю. Если ,бы я предоставила это самому Нази, он стеснялся бы до бесконечности, — заключила Зейнаб.

— Женился бы лучше на порядочной! — фыркнула Мариам.

— Ни одна женщина с ним не уживется! — расхохоталась Зейнаб. — Он повенчан со своей работой и долгом! Ну, об этом он сам тебе подробно расскажет.

— Ладно, — неохотно согласилась Мариам. — И вправду, с таким человеком надобно нянчиться как с малым дитятей… Нази прославился своей честностью и благородством. Он будет добрым хозяином. — Она уже прикидывала, как станет козырять перед кумушками в еврейском квартале своим статусом домоправительницы и поварихи самого Хасдая-ибн-Шапрута. — А сколько здесь еще слуг?

— Еще одна кухарка тебе в помощь, две рабыни-уборщицы, конюший и садовник, — отвечала Зейнаб. — Дом невелик, а потребности хозяина весьма умеренны. Лишние слуги были бы непозволительной роскошью.

Мариам Га-Леви согласно кивнула.

— Да, можно не беспокоиться, что если хозяин не явится к ужину, то еда пропадет, — практично заметила она.

— Наджа проводит тебя в твою комнату, Мариам Га-Леви. Когда хозяин заговорит с тобою, скажи, что согласна служить ему за четыре золотых динара в месяц и что к тому же питаться и жить с внуком вы будете здесь.

В глазах Зейнаб плясали золотые огоньки.

— Четыре динара! Это чересчур щедрая плата, госпожа! — с присущей ей от природы честностью запротестовала Мариам.

— Нази вполне может себе это позволить, — сказала Зейнаб. — К тому же ты сполна отработаешь эти деньги. Твой господин честен и благороден, но кое в чем невыносим. И потом, тебе предстоит заботиться о мальчике, Мариам Га-Леви! Ему необходимо дать образование. А золото ему потребуется для того, чтобы в один прекрасный день открыть свое дело и стать достойным богатой невесты… Так ведь? А я попрошу тебя лишь об одном одолжении, Мариам. Пожалуйста, клади каждый день свежие цветы на могилу моей дочери! Она покоится здесь, в саду, в объятиях своей нянюшки Абры, твоей соотечественницы. Они недавно умерли от сыпного тифа. Это единственное, что оставляю я здесь…

Мариам Га-Леви была глубоко тронута просьбой Зейнаб. Да, эта женщина — добрая мать…

— Я выполню твой завет, моя госпожа. Верь мне, — пообещала она. — А как звали твою дочь?

— Принцессу звали Мораимой. — Голос Зейнаб прервался, а на глаза навернулись слезы — она все еще не в силах была выговорить имя дочери, при этом не расплакавшись… Да, Зейнаб уже понимала, что Мораима скончалась бы так или иначе, но все еще терзалась виною за то, что не была в этот тяжелый момент рядом с ребенком…

— Я провожу Мариам Га-Леви на кухню, — вовремя вмешался Наджа. — К тому же ей надо осмотреть ее комнаты, госпожа. И, поманив Мариам пальцем, Наджа поспешил прочь, давая госпоже возможность овладеть собою.

— Она любила свое дитя… — понимающе кивнула Мариам Га-Леви.

— Мы все любили маленькую госпожу Мораиму, — тихо промолвил Наджа.

Гардероб невесты положено было обновить полностью. А поскольку Зейнаб взяла на себя заботы об устройстве хозяйства Нази и прочих его нуждах, то Хасдай в свою очередь озаботился приданым невесты: он и оплачивал расходы, и подыскивал искусных портних. Вскоре мастерицы прибыли в дом, куда навезли уже уйму роскошных и ярких тканей. Надобно было нашить множество сорочек, панталон, кафтанов, накидок, покрывал, и Бог еще знает чего… Каждая вещь заботливо и искусно расшивалась серебром и золотом, отделывалась бесценными геммами. Теплые зимние одежды простегивались или подбивались драгоценными мехами. Приезжал дамский башмачник, чтобы снять мерку с изящной ножки Зейнаб — ведь молодая женщина, которой вскоре предстояло стать супругой князя Малики, должна была быть изысканно обута! Работа кипела вовсю — и вот уже через полмесяца все было готово.