Рабыня страсти - Смолл Бертрис - Страница 71

Пригодятся и крытые носилки…

— Так я могу ездить в город? — изумилась она.

— Ты можешь делать все, что заблагорассудится, Зейнаб.

— Ведь теперь я твоя Рабыня Страсти, Хасдай-ибн-Шапрут. Уверена, ты знаешь, что это означает. Я спрашивала калифа, как должна служить тебе, — он же отвечал, что я в полной твоей власти. Ты что — находишь меня недостаточно привлекательной, или, может, другую любишь? — она выжидательно глядела на него.

Ни одна женщина прежде столь пристально не разглядывала Хасдая. Он чувствовал себя не в своей тарелке:

— Я.., я нахожу тебя весьма и весьма привлекательной.

— Ну тогда, как только я оправлюсь вполне, приезжай, и я подарю тебе наслаждение, подобного которому ты не знал прежде, господин мой. — Она улыбнулась ему чарующей улыбкой. — Ни одна женщина не способна одарить мужчину таким блаженством .

Он серьезно кивнул — и вышел из комнаты!

— Он стесняется, — хихикнув, сказала Ома. — Мне кажется, ты его немножечко.., напугала.

— И ему есть чего бояться, — отвечала Зейнаб. — Ведь ему предстоит соперничать с Каримом-аль-Маликой и с самим Абд-аль-Рахманом! — она рассмеялась. — Он высок и хорош собою. Прежде я как-то этого не замечала… Ты обратила внимание на его руки? Они большие, а ногти самой совершенной формы…

— А мне нравится его рот, — сказала Ома. — У него полные и чувственные губы. Как и у моего Аллаэддина… — она вздохнула.

— Ох, я же до сих пор не поинтересовалась, как ты себя чувствуешь! — вдруг воскликнула Зейнаб, казня себя за черствость. — Прости меня, моя Ома! Тебе ведь тоже лучше, правда?

— О, разумеется, госпожа! Лекарь исправно потчевал меня этой.., этой териакой — и вылечил за день. Он добр, госпожа. Очень добр. Ты права, госпожа, нам и вправду посчастливилось…

В последующие несколько дней Зейнаб настолько окрепла, что смогла самостоятельно вставать с постели, не чувствуя головокружения. Первым делом она направилась, разумеется же, в баню, где прислуживала ей только Ома. На новое место вместе с госпожою переехали Наджа и Аида. Было здесь также несколько женщин средних лет, которые призваны были поддерживать в доме чистоту и порядок.

— Когда же мне вернут мою Мораиму? — каждый день терзала Зейнаб Хасдая-ибн-Шапрута. — Я так скучаю по дочери…

— Надобно подыскать для нее кормилицу, — отвечал врач.

— А разве я не могу снова кормить ее сама? У меня ведь есть еще молоко, пусть его немного, но как только я приложу дочь к груди, оно вновь появится! Повариха Аида говорит, что так непременно будет! И не нужна никакая кормилица! Не хочу я!

— И все же у тебя нет выбора. — Хасдай-ибн-Шапрут был на удивление терпелив. — Понимаю, что ты день ото дня крепнешь. К сожалению, никто не может с уверенностью сказать, сколько времени понадобится, чтобы организм совершенно очистился от яда. Возможно, понадобится год, а может, и более… Посему я как врач не могу позволить тебе кормить дочь грудью. Мораима теперь в полнейшей безопасности под присмотром племянницы Ревекки в еврейском квартале.

— Но ведь я ее мать! — Зейнаб вновь рассвирепела. — Она же не признает меня потом, если ее тотчас же не вернуть мне! Я ведь не какая-нибудь мавританская наложница — лентяйка и неженка, с радостью избавляющаяся от дитя! Отдайте мне мою дочь!

— Я найду для нее лучшую кормилицу, — пообещал он. А Зейнаб ни с того ни с сего вдруг схватила глиняный кувшин и запустила им в изумленного Хасдая.

— Верни мне сейчас же мое дитя! — завизжала она.

— Ты ведешь себя неразумно, — спокойно отвечал он. Но ему тотчас же пришлось уворачиваться от нового снаряда, пущенного на этот раз куда более метко…

— А ты хоть раз вела себя так с калифом? — спросил он невозмутимо. — Полагаю, подобное поведение весьма нехарактерно для Рабыни Страсти, Зейнаб. Ты не имеешь права убивать своего господина, ну разве что ласками на ложе страсти… По крайней мере, так мне втолковывали. — Его златокарие глаза спокойно глядели на Зейнаб.

— А как ты собираешься это познать, господин мой? — тут же осадила его Зейнаб. — Ты же ни единого раза не попытался возбудить мою страсть! — и она выбежала из комнаты, чтобы никто не видел ее горьких слез.

— Впервые вижу ее такой… — оторопело пробормотала Ома.

— Материнская любовь сильна… — отвечал девушке Хасдай. — Нынче же, слово даю, подыщу подходящую рабыню в няньки маленькой принцессе! Твоя госпожа — прекрасная мать.

— Господин мой! — решилась вдруг Ома. — Разрешишь мне поговорить с тобою начистоту?

Он кивнул, недоумевая, что такого важного может открыть ему эта девочка.

— Ты должен снизойти и к другим насущным надобностям моей хозяйки, господин. Она слишком молода, чтобы жить без страсти — ведь она создана для этого! Калиф отдал ее тебе, не сомневаясь, что ты защитишь ее и сделаешь счастливой…

Хасдай-ибн-Шапрут был ошарашен откровенностью Омы, хотя на его лице застыла маска благожелательности. Он считал, что лишь еврейские женщины могут быть столь смелы и прямы. Теперь же стало очевидно, что он жестоко заблуждался…

— Твоя госпожа еще слишком слаба для подобных занятий, требующих колоссальной траты сил. Со временем она окрепнет… — и, кивнув Оме, он удалился.

Ома же больше не думала об этом — ведь она высказала все, что хотела. У нее не было ни малейших сомнений в том, что, когда Зейнаб будет вполне здорова, лекарь станет ее любовником. Со временем парочка обоснуется в новом жилище Зейнаб. Домик находился всего в двух милях от Кордовы, вдали от главной дороги, и был обнесен выбеленными стенами. Ворота же охранял привратник…

Сам по себе домик выстроен был в традиционном мавританском стиле. Дворик вымощен был мраморными плитами, а в центре его располагался бассейн с водяными лилиями и золотыми рыбками. Кристальные струи падали в воду из изящного фонтанчика. Повсюду вдоль стен стояли пузатые вазы, в них цвели гардении, и в теплую погоду воздух был насыщен их пряным ароматом. А сразу же за домом начинался роскошный фруктовый сад, пройдя через который, можно было попасть на обрыв, откуда открывался чудный вид на реку. Здесь же раскинулся и виноградник.

Сам дом был построен следующим образом: на первом этаже располагались дневные покои, комнаты для прислуги, библиотека и кухня. Второй этаж состоял из нескольких спален и просторной бани, богато изукрашенной изнутри. Все полы в доме устланы были мягкими коврами, защищавшими до блеска отполированный мрамор плит, а стены увешаны гобеленами. Вся меблировка покоев Зейнаб была перевезена сюда из Двора с Зелеными Колоннами. Калиф позаботился о том, чтобы его обожаемая наложница ни в чем не испытывала недостатка. Зейнаб еще не знала, что Абд-аль-Рахман вложил от ее имени в дело троюродного брата Хасдая-ибн-Шапрута, златокузнеца, около пятидесяти тысяч золотых динаров…

Хасдай-ибн-Шапрут являлся каждый день, чтобы осмотреть Зейнаб, но, похоже, интересовала она его лишь как пациентка… Да ее сейчас это и не особенно волновало. Она всецело сосредоточена была на мыслях о возвращении дочери. Наконец, к тому времени, как с момента разлуки с малышкой миновал уже целый месяц, врач явился к ней с Мораимой на руках и в сопровождении молодой простоватой на вид девушки по имени Абра.

— Муж ее погиб в случайной стычке, а дитя родилось мертвым. Она очень страдала, но Ревекка уверила меня, что она здорова, послушна и в здравом уме.

— А отчего умер ее ребенок? — спросила Зейнаб, всецело сосредоточенная на дочери.

— Был задушен пуповиной, — спокойно ответил врач. — Во всем же остальном это был вполне здоровый мальчик. Абра кормит грудью принцессу вот уже целую неделю. Как видишь, малютка здорова и прибавляет в весе.

Зейнаб взяла ребенка на руки. Качая малышку на руках, она улыбалась, глядя на маленькое личико и воркуя на родном своем языке:

— Вот она, моя малышка, вот она, дорогая моя доченька… Твой папа услал нас прочь от себя, но ты снова со мною. Мы заживем хорошо — тетя Ома, твоя мама и ты, моя милая Мораима… — Слезы навернулись на глаза Зейнаб, когда крошечная ручка выпросталась из пеленок и крепко-накрепко вцепилась в материнский палец, поглаживающий розовую щечку. — О-о-о, она вспомнила меня! — торжествующе закричала счастливая мать.