Рабыня страсти - Смолл Бертрис - Страница 60

Правда, врач вынужден был признать, что более красивой женщины он в жизни не видывал. Посему вполне понимал калифа — ведь она к тому же еще и молода, и образованна… Зейнаб — последняя любовь калифа, ярчайшая звезда на закатном его небосклоне, подобно тому, как Ависага-сунамитянка была усладой старости царя Давида… Вероятно, ребенок от нее будет последним отпрыском владыки. И пусть ему за пятьдесят — но на это он вполне еще способен, что доказывает существование двоих младших его детей…

— Как она? — спросила госпожа Захра Хасдая-ибн-Шапрута. Она специально потребовала, чтобы он явился в ее покои перед тем, как покинуть гарем. — И что с нею приключилось? Она что, забеременела?

— Кто-то пытался ее отравить, — спокойно отвечал доктор. — Калиф вне себя. К счастью, мне удалось ее спасти. — С какой стати первая жена калифа спрашивает об этом? Захра обычно не удостаивает своим вниманием тех, кого считает низшими…

— Тогда, я уверена, она будет жить, — безмятежно ответствовала Захра. — Конечно, калиф стар для такой цацки, но станет ли он меня слушать? Никогда! Ах, насколько было бы разумнее отдать эту красотку Хакаму! А ты какого мнения как врач?

— Я вижу лишь, что господин мой калиф счастлив с госпожою Зейнаб. Я считаю его достаточно крепким и телом, и духом, чтобы предаваться страсти с этой красивой девушкой, — отвечал Хасдай-ибн-Шапрут, прежде ему не приходилось видеть госпожу Захру в такой ярости. Что ее так волнует? Ее положение при дворе незыблемо, и сыну ее ничто не угрожает…

— О, мужчины! — говорила позже Захра второй жене калифа по имени Таруб, галатианке, чьи когда-то роскошные рыжие волосы с возрастом утратили яркость. — Все они из одного теста! Наш господин рискует здоровьем, забавляясь с юной наложницей! Он совсем не думает о том, как нуждается в нем Аль-Андалус!

— Если он счастлив, — рассудительно заметила Таруб, — разве от этого не выиграет Аль-Андалус? Что ты имеешь против этой Зейнаб? Почему вся пылаешь ревностью? Сколько наложниц прошло через спальню владыки — а ты прежде и бровью не вела! С самого начала девушка вела себя достойно, а с тобою была крайне почтительна! Она не сеет смуты среди наложниц. Она добропорядочнее всех, кого я до сих пор знала… Ни одна душа на нее ни словом не пожаловалась! Отчего же ты так ее невзлюбила?

— При чем тут «невзлюбила»? — возмутилась Захра. — Просто я пекусь о здоровье нашего дорогого господина. — Первая жена владыки была по рождению каталанкой — а женщины этой страны славятся острым умом. Именно это и очаровало в ней когда-то Абд-аль-Рахмана…

— Но сейчас-то речь вовсе не о его здоровье! — слегка улыбнулась Таруб, — Ведь это бедняжка Зейнаб чуть было не умерла.

— Он любит ее… — почти беззвучно прошептала Захра.

— Ах, так вот в чем твоя печаль! — отвечала подруга. — Ох, Захра, ну и что тут такого? Ведь он любит и меня, а ты ничуть не ревнуешь. Он любит всех очаровательных своих наложниц — и даже не очень очаровательных, особенно тех, кто подарил ему детей. В особенности Бацею и Кумар. Ведь ты и к ним не ревнуешь мужа! Если даже он любит эту Зейнаб, то любовь его к тебе все равно сильней! Ты у него самая любимая жена! И таковой останешься. Разве не назвал он в твою честь город? Как красиво — Мадинат-аль-Захра… Просто прекрасно, что мужчина в его возрасте способен еще полюбить! — Она рассмеялась. — Так возблагодарим же за это Аллаха! Ведь мы с тобою попали во дворец Абд-аль-Рахмана одновременно. Помнишь? Мы были совсем юными девушками. Твой сын родился за два месяца до появления на свет моего малыша. И я не гневлю Аллаха, что вышло, то вышло… Я обожаю моих детей и внуков. Это мое утешение. Я не убиваюсь оттого, что время страсти миновало. А ты вот, похоже, не можешь смириться… И с каждым годом тебе все тяжелее. Думаю, причина твоей ревности вовсе не в любви Абд-аль-Рахмана к Зейнаб, а в ее юности и поразительной красе! Этого ты все равно не сможешь изменить — как, впрочем, и не сумеешь сама помолодеть. Тебе ведь уже за сорок…

— Как ты безжалостна! — из глаз Захры брызнули слезы.

— Я просто честна с тобою, — как всегда, дражайшая моя подружка! — отвечала Таруб. — Но заметь, я сказала тебе, что наш муж всегда будет сильнее прочих любить именно тебя, и неважно, кто еще взволнует его сердце… Прими это и умертви в своем сердце злость и ревность, иначе они убьют тебя или, что еще хуже, любовь к тебе Абд-аль-Рахмана. Неужели ты хочешь перечеркнуть все эти годы безмятежного счастья?

Захра молча отвернулась. Права ли Таруб? Или подруга просто-напросто хочет ее утешить? Абд-аль-Рахман с нею уже совсем другой…

Она вдруг вспомнила тот день, когда умерла старейшая наложница калифа. Госпожа Айша была первой женщиной, которую познал Абд-аль-Рахман. Она была старше владыки…

…Айшу подарил калифу его дед, старый эмир Абдаллах, воспитавший его. Абд-аль-Рахману она очень полюбилась. Она обучила его искусству любви и всем ухищрениям страсти, но кроме того стала близким его другом и доверенным лицом. И долгое время, уже после того, как страсть его к ней угасла, он навещал Айшу в ее покоях и очень почитал до самой ее смерти. Когда же Айша скончалась и вскрыли ее завещание, то обнаружилось, что благородная женщина просила употребить все ее немалое состояние, чтобы выкупить мусульман, томящихся в христианском плену… Но уцелели и освобождены были столь немногие, что Абд-аль-Рахман пребывал в полнейшей растерянности: как распорядиться оставшимися деньгами покойной? И вот в память о ней он решил сделать что-нибудь, что одобрила бы Айша, будь она жива. И именно Захра тогда предложила ему выстроить новый город…

Город был выстроен — небольшой, обнесенный высокой стеной. Место для него было выбрано на пологом склоне Сьерра-Морена, к северо-западу от Кордовы, откуда открывался прелестный вид на реку Гвадалквивир.. Строительство началось около десяти лет тому назад, и все еще не было завершено… Было задумано, что город будет состоять как бы из трех ступеней. Первая, самая высокая, предназначалась для дворца, который был уже вполне готов. На строительстве в поте лица трудились десять тысяч строителей, да к тому же здесь было еще около полутора тысяч тягловых скотов — мулы, ослы, верблюды… Каждый день укладывали около шести тысяч новых камней. Кровли покрывали золотым и серебряным листом…

С каждой из гигантских ступеней открывался по-своему красивый вид. Ниже резиденции владыки раскинулись прелестные сады и вольеры для экзотических животных и птиц. Еще ниже должны были располагаться государственные учреждения, жилища придворных, общественные бани, торжище, мастерские ремесленников, монетный двор, казарма для многочисленной стражи и мечеть.

Хоть Захра и сопровождала владыку в его поездках туда в первые годы строительства, он изумил ее несказанно в день всеобщего переселения в новый дворец из Кордовы.

Когда они приблизились к городским воротам, он попросил се поднять глаза. Она увидела собственный мраморный бюст прямо над огромными воротами. Она безмолвно устремила глаза на мужа, а он объявил ей, что город отныне именуется Мадинат-аль-Захра — «Город Захры».

— Не лучше ли будет назвать его Мадинат-аль-Айша — в память о давней твоей подруге, на чьи деньги и ведется строительство? — сказала она, прижав руку к бешено бьющемуся сердцу. Она знала, что он откажется — ведь именно ее, Захру, он любил больше всех. Но она чувствовала себя обязанной хотя бы предложить ему — это была дань памяти Айши… О, Аллах! Какая же это честь для женщины! Кто еще удостоился подобного?..

…А вот теперь у Абд-аль-Рахмана новая страсть. Рабыня Страсти Зейнаб всецело захватила его. Захра вздохнула… В душе у нее вновь вспыхнула ревность. Права ли Таруб? Эта женщина никогда не лжет, даже самой себе. Она добра, рассудительна и предельно честна.

Но всякий раз, глядя на Зейнаб, Захра чувствовала неудержимую черную злобу. Похоже, справиться с этим она не сможет. Какое право имеет эта девчонка похищать у нее калифа, любимого мужа?.. А что, если Зейнаб родит? Прежде она никогда не беспокоилась, что дитя какой-нибудь наложницы поколеблет незыблемое положение ее сына. Ведь Абд-аль-Рахман раз и навсегда решил, что Хакам наследует его престол! А что, если он вдруг передумает? Что, если любовь к Зейнаб лишит его разума? Захра лихорадочно рассмеялась…Зря она так отчаивается. Ничто не угрожает ни ей, ни сыну… И все же, все же… Седина в бороду — бес в ребро. Вдруг…