Пылающий берег (Горящий берег) - Смит Уилбур - Страница 135

— Место Вечной Жизни, — прошептала Сантен, зачарованная непостижимо-странной красотой, этим невероятным контрастом между голыми, словно обожженными, каменными утесами и землей, покрытой нежной зеленью.

О-хва спешил по заросшей тропе, которая вела к центру чаши. Идя за ним, девушка поглядывала на холм из черного вулканического камня, видневшийся над деревьями впереди. Он был абсолютно симметричной формы и находился точно в центре амфитеатра.

И как дно самой долины, тоже покрыт густым лесом. Изобилие высокой сочной травы и зелени, произраставшей между черными булыжниками вулканических пород, поражало. Целое войско скачущих по деревьям мартышек с черненькими мордочками встретило их несмолкаемым гомоном, угрожающе повизгивая и одновременно тревожно гримасничая при приближении людей к возвышению.

Когда Сантен и Х-ани догнали О-хва, он стоял и смотрел на темный проем сбоку холма, похожий на вход в тоннель шахты. Заглянув внутрь, девушка увидела, что пол шахты полого уходил вниз. Протиснувшись мимо О-хва, она хотела получше рассмотреть, но старик придержал за руку:

— Не спеши, Нэм Чайлд, мы должны правильно приготовиться. — И, потянув ее обратно, увел от проема.

Пройдя чуть дальше по тропе, опять наткнулись на древнюю стоянку бушменов среди скал. Крытые соломой шалаши развалились от времени, и О-хва сжег их дотла, так как они превратились в рассадник змей и паразитов. Набрав гибких ветвей и свежей травы, женщины построили новые хижины.

— Я хочу есть, — сказала Сантен, сообразив, что последний раз ела накануне вечером.

— Пойдем, — Х-ани повела ее в рощу, где они набрали полные сумки плодов монгонго, усыпавших землю. Вернувшись в лагерь, старая женщина показала, как снять верхний слой мякоти, а потом расколоть твердый орех и достать из него косточку, похожую на сушеный миндаль. Они съели несколько орехов, кое-как утолив голод. На вкус косточки были такими же, как грецкие орехи.

— Мы будем готовить их по-разному, — пообещала Х-ани. — И каждый раз вкус будет разный: орехи жареные, орехи толченые с листьями, орехи, испеченные наподобие маисового хлеба, потому что здесь, где никого нельзя убивать, это будет наша единственная пища.

Пока они готовили еду, О-хва возвратился в лагерь с пучком свежевырытых корешков и отошел в сторонку, чтобы приготовить их по-своему, очищая и нарезая своим любимым перочинным ножом.

Они поели до наступления темноты. К удивлению Сантен, пища из орехов оказалась неожиданно сытной. Как только желудок наполнился, все треволнения и напряжение дня тут же дали себя знать. Она едва нашла в себе силы, чтобы дотащиться до убежища.

Но проснулась совсем бодрой, с ощущением какого-то необъяснимого волнения. Бушмены уже суетились возле костра. Как только Сантен присоединилась к ним и присела рядом на корточки, О-хва, напыжившись от нервного возбуждения и сознания собственной значимости, торжественно произнес:

— Теперь мы должны приготовиться, чтобы спуститься в самое тайное из тайных мест. Ты согласна принять очищение, старая мать? — спросил он у жены, и было совершенно ясно, что это чисто формальный вопрос.

— Я согласна, старейший, — Х-ани тихонько хлопнула в ладоши, соглашаясь.

— Ты согласна принять очищение, Нэм Чайлд?

— Я согласна, старейший, — Сантен хлопнула руками, подражая Х-ани.

Тогда О-хва достал из мешочка на поясе рог животного. На верхушке рога было круглое отверстие, в него старик набил нарезанных корешков и трав, которые собрал накануне днем.

А потом голыми пальцами вытащил тлевший уголек из костра и, перекидывая с ладони на ладонь, чтобы не сжечь кожу, бросил в круглое отверстие. И стал дуть в рог. Тоненькая струйка голубоватого дыма потянулась из дырки, поднимаясь в неподвижный воздух по мере того, как внутри рога тлели душистые травы.

Как только «трубка» ровно задымила, О-хва поднялся на ноги и встал позади сидевших на корточках женщин. Приложив губы к отверстию, втянул в себя целый клуб дыма и выдохнул его на женщин. Дым был едким и страшно неприятным, отчего в горле у Сантен появился горьковатый привкус, и сразу защипало. Она запротестовала и попыталась встать, но Х-ани усадила ее снова. Между тем О-хва продолжал попыхивать трубкой, вдыхая и выдыхая дым. Спустя некоторое время девушке показалось, что дым не так уж и мешает. Расслабившись, она оперлась о Х-ани, и та обняла ее за плечи. Мало-помалу Сантен начала понимать, что чувствует себя изумительно хорошо. Во всем теле ощущалась такая легкость, что она, пожалуй, взлетела бы, как птичка, и парила бы в воздухе вместе с этими кольцами голубоватого дыма.

— Ах, Х-ани, мне так хорошо.

Казалось, что воздух вокруг нее искрится необыкновенной чистотой, зрение стало вдруг необычайно острым, словно она смотрела на мир сквозь увеличительное стекло и могла теперь видеть каждую расщелину и каждый уступ в окружавших скалах. Почудилось, что листочки на деревьях в роще сделаны из зеленых кристаллов, ибо солнечный свет отражался от них, сверкая неземным блеском.

Потом она поняла, что О-хва склонился перед ней, и улыбнулась ему, как во сне. Он протягивал ей что-то, держа это в обеих руках.

— Это для ребенка. — Голос долетал откуда-то издалека, отдаваясь в ушах гулким эхом. — Чтобы он родился на этом ковре. Об этом следовало позаботиться его отцу, но этого никак не может быть. Вот, держи, Нэм Чайлд, и роди на нем храброго сына.

О-хва наклонился и положил подарок ей на колени. Потребовалось несколько долгих секунд, прежде чем Сантен поняла, что это шкура антилопы, над которой охотник трудился столь долго и упорно. Она так осторожно развернула ее, словно боялась повредить. Шкура была выделана до такой степени тщательно, что была невероятно гибкой и мягкой, а на ощупь тонкой, как шелк, из-за чего хотелось гладить и гладить ее без конца.

— Спасибо, старейший. — Собственный голос казался Сантен чужим и звенящим.

— Это для ребенка, — повторил О-хва, продолжая потягивать свою трубку.

— Для ребенка, да, — кивнула она. Показалось, что голова существует у нее отдельно от тела. О-хва сделал легкий выдох, голубой дым окутал ей лицо, и Сантен совсем не противилась этому, наоборот — наклонилась вперед и заглянула в глаза старику. Зрачки у него сузились и превратились в две черные, как ночь, мерцающие точки, а радужная оболочка была цвета темного янтаря с черными линиями, веером расходившимися от зрачка. Эти зрачки гипнотизировали ее.