Повести - Голицын Сергей Михайлович - Страница 71

Вася и Вова на палке несли кастрюлю с пирожками. От их быстрого бега пирожки подпрыгивали — трух-трух.

Первые крупные капли дождя застучали по моей спине. И через пять секунд ударил ливень, — страшный, всесокрушающий.

— Го-го-го! — загремел Миша.

Девочки взвизгнули, захохотали. Лариса Примерная на ходу бросила свою розовую прозрачную накидку Гале.

Галя бежала вприпрыжку, нарочно разбрызгивая лужи, хохотала громче всех.

Сумасшедшая! Что тут смешного!

Я торопился, спотыкаясь на каждом шагу, ноги мои разъезжались в разные стороны. Дождь больно хлестал по лицу, слепил глаза. С Таниной широкополой шляпы, с моей соломенной стекали потоки. Ленечкину панамку сорвало ветром и понесло по полю: он не стал ее догонять.

Скорее, скорее!

«Аи, аи, аи! — Струйка ледяной воды потекла вдоль моего позвоночника. — Бр-р! Как холодно! Чему эти дураки смеются!»

— Николай Викторович! Николай Викторович! — вопил Ленечка. — Вода с головы течет на глаза. Я ничего не вижу, я до нитки промок!

Кастрюлю с пирожками теперь несли Николай Викторович и Вася, но пирожки больше не подпрыгивали — трух-трух.

Ливень не затихал. Вихрь заставлял нас нагибаться, леденил кровь.

Мы бежали, бежали… Давно уже никто не смеялся.

Сквозь полосы дождя проступили очертания деревни. В стороне от дороги в палисаднике показался первый дом, обширный, не похожий на жилой. Над крыльцом мы увидели зеленую вывеску. «Начальная школа».

— Сюда, сюда! — задыхающимся голосом закричал Николай Викторович. Даже его измотала эта сумасшедшая скачка.

Мы вбежали на маленькое крыльцо.

— Теснее, теснее! Раз теснее, значит, теплее! — торопил он.

— Давайте замок ломать, — прохрипел Гриша.

Да, при таких более чем сверхисключительных обстоятельствах, кажется, мы имели право это сделать.

Уже Миша отстегнул от рюкзака топорик, уже Вова зацепил ручкой лопатки за пробой. Ребят не смутило, что замок был побольше кулачища Николая Викторовича.

— Сейчас, сейчас! — шлепая по лужам лодками-галошами, бежала к нам закутанная в платок седая женщина. — Я из окошка вижу: по дождю целый полк скачет. — Теряя галоши и задыхаясь, женщина засеменила по ступенькам на крыльцо, протиснулась между нами, всунула ключ в замок.

Всей толпой, толкая друг друга, мы ввалились в просторные сени школы.

К нашему удивлению, в школе было только два маленьких класса и совсем крохотная учительская.

— Учителка наша в отпуску. Ну да как вам не отворить! Матушки мои, да где же вы так загваздались? Голубчики, да куда же это вас гонят? Да как же это вас родители пустили? — причитала старушка сторожиха.

Надо было немедленно переодеться, немедленно затопить печку, немедленно достать откуда-то живительное тепло, чтобы согреться, высушить одежду. Вдобавок мы были голодны, как самые голодные волки. (Ну, это уже во вторую очередь.)

— Мальчики, сюда! — показал Николай Викторович на тот класс, где была печка. — Девочки, сюда! — Он показал на другой класс, где была плита.

На наше счастье, в сарае оказалось полно сена, полно дров, правда неколотых. Миша с Васей в одних трусах побежали их колоть.

Но хорошо, сказать — «переодеться»! А во что?

У большинства все вещи и даже сами непромокаемые рюкзаки промокли насквозь.

— Бр-р-р! — В одних трусах пробирала дрожь. В два счета поставили мы парты друг на друга.

Николай Викторович сухой берестой разжег и печку и плиту. С чудесным треском вдоль поленьев побежало пламя.

Уходившая было нянечка вернулась обратно, принесла два одеяла, тулуп, валенки и снова исчезла.

В одеяла закутались я и Николай Викторович. Валенки и тулуп отдали Гале. Старый желтый тулуп был ей непомерно велик и волочился по полу. От него вкусно пахло овчиной. Галины мокрые волосы завились золотыми мелкими кудряшками. Она напомнила мне крестьянскую девушку с картины Сурикова.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил я ее.

— Лучше всех! — звонко засмеялась она, приплясывая огромными подшитыми валенками.

Вова, Вася и Миша отправились за водой. Это был настоящий подвиг — идти к колодцу в дождь, в одних трусах.

Наши скатанные палатки почти не промокли. Расстелили по полу сено, поверх сена — палатки. Все ребята залезли под брезент и тесно прижались друг к другу.

По мнению штаба турпохода, нормально одеты были только я и Николай Викторович — это в одеяла! — поэтому дежурство на сегодня приняли мы. Он будет за старшего, я — за помощника. А ребята пусть лежат под брезентом и согреваются.

О, мы покажем, как выразился Николай Викторович, класс дежурства!

Раньше, когда дежурили ребята — каждый день по два мальчика и по две девочки, — обед частенько бывал не совсем того… То каша подгорала, то макароны слипались в комок или суп пересаливался, а картошка хрустела на зубах. Однажды Ленечка даже бухнул мясные консервы в компот.

— Да, теперь мы покажем класс дежурства! — бодро ответил я.

Прежде всего мы поставили ведра с водой на плиту. За луком, за картошкой не пойдем — увольте, пожалуйста; сварим суп вермишелевый с мясными консервами, на второе — манную кашу, на третье — чай.

А где кастрюля с пирожками? Николай Викторович оставил ее в сенях. Пирожков было четыре сорта: с мясом, луком, рисом и с повидлом. Я выскочил в сени, открыл крышку. Какой ужас! Пирожки, политые дождевой водой, превратились в одно сплошное липкое тесто…

— Что же с ними делать? — спросил я Николая Викторовича.

В этот момент вновь явилась сторожиха тетя Настя.

— Вот вам от колхоза гостинец, — сказала она и поставила на пол целое ведро молока. — А это от меня — одежду сушить. — Она положила рядом большую связку веревок.

— Что делать с пирожками? — переспросил меня Николай Викторович. — Ручаюсь, получится великолепная каша! — немного поразмыслив, воскликнул он.

Не успел я возразить, как он вылил все молоко в кастрюлю с пирожками.

— Доктор, отыщите в сарае подходящую палку и не переставая помешивайте и следите, чтобы не подгорело, — сказал он и поставил кастрюлю на плиту.

Тем временем дождь перестал. Миша, Вова и Вася совершили второй героический подвиг: они отправились на пруд полоскать все шаровары.

Лариса Примерная и Танечка решились выползти из-под брезента в одних купальниках. Под руководством тети Насти они протянули веревки с одной стены на другую и начали вешать все подряд — шаровары, куртки, майки, трусы, одеяла, даже сами рюкзаки. Над плитой повесили, как флажки на новогодней елке, гирлянды разноцветных носков, платочков, документы и деньги из Васиной сумки.

Грязные кеды свалили в кучу. Утром разберемся и вымоем их, а на сегодня у каждого есть запасные тапочки.

Я все стоял у плиты и мешал палкой пирожковую кашу. Девочки высунули носы из-под брезента и — такие негодницы! — потешались надо мной, сравнивали меня, закутанного в тогу, с древним римлянином.

Мне досталась хлопотливая работа — мешать кушанья по очереди во всех трех посудинах. Честное слово, я не виноват, что прозевал: убежало молоко из пирожковой каши, и то самая капелька — не больше двух стаканов. А девчонки подняли отчаянный крик. Ну что ж тут такого — не очень густые клубы не очень удушливого чада заволокли весь класс.

Я попробовал пирожковую кашу. Вкус был какой-то необычный, возможно лук и мясо плохо уживались с повидлом.

— Попробуйте вы, — попросил я Николая Викторовича. Он тут же зачерпнул ложкой и таинственно мне шепнул:

— Прибавьте два стакана сахарного песку.

Наконец все поспело. Кто мог встать, ел, сидя за партами. Кто не мог, тому миску подали прямо в постель.

Вермишелевый суп и манную кашу все проглотили молча, зато каша пирожковая имела заслуженный успех. Все восторгались, просили по добавке, еще раз по добавке, — хвалили толстого повара из пионерлагеря. Ну и меня тоже немножко хвалили.

Улеглись мы очень рано, еще до захода солнца, и спали не просто крепко, а крепчайшим сном, как обитатели королевского дворца из сказки «Спящая красавица».