Повести - Голицын Сергей Михайлович - Страница 70

Николай Викторович подошел к ней, что-то шепнул на ухо. Лариса вздрогнула, сжала тетрадку и ринулась куда-то прямо в темноту.

Кто-то хлопнул два раза в ладоши. Спящие впереди девочки не шевельнулись. Из дальнего угла послышался откровенный размеренный храп. Сейчас выступать мне. Какой ужас!

Храп раздавался уже с нескольких сторон. Беленькая девочка заскулила во сне, повернулась и легла на бок, подперев кулачком щечку; ее подруга положила свою чернокосую голову ей на плечо…

Как выражаются школьники, я понял, что «влип». Однако взял себя в руки и вышел вперед. Я начал издалека: о Всеволоде Большое Гнездо, о его сыновьях. Я заикался, мял слова… Провал, позорный провал! Вот как отблагодарили мы пионерлагерь за гостеприимство!

Кое-как я докончил рассказ о Липецкой битве и почувствовал, что больше не могу сказать ни слова. Я поклонился и исчез в темном зале.

Надо обладать чрезмерным самомнением и беззаветной храбростью, чтобы после всего этого посметь выступить. Но Миша выступил.

Бочком, потихоньку он вышел на освещенный пятачок, поставил свою самодельную клетку на пол, вытащил из-за спины свой бараний рог и голосом, громким и призывным, протрубил:

«Ту-ту! Ту-ту! Ту-ту!» Так некогда славные богатыри в пылу битвы призывали друг друга.

Все встрепенулись. Храп теперь доносился только из одного угла. Беленькая и черненькая девочки проснулись, сели и широко раскрытыми, непонимающими глазами уставились на Мишу.

— Начинаем, начинаем представленье для ребят! — громко пропел Миша и открыл клетку.

Оба грачонка выскочили и отчаянно запищали.

— Э-э-э! Этого зовут Гриша, этого — Ленечка, — показывал Миша. — Сейчас уважаемые зрители увидят, что умеют делать пернатые артисты.

В зале задвигали скамьями, захохотали.

— Тише, тише, уважаемые зрители! Прошу вас, не смейтесь. А теперь смотрите…

Миша на расческе, обернутой бумажкой, заиграл стремительную польку. Грачата под неистовые, восторженные вопли всего зала принялись танцевать на крышке клетки. Миша замолчал, грачата вспрыгнули ему на плечи, потом на голову и поцеловались клювами.

Вот почему Миша на каждом ночлеге, на каждом привале все возился с грачатами. Я думал: он их кормит, играет с ними, а он, оказывается, их дрессировал настойчиво и терпеливо.

Под гром аплодисментов, под крики и хохот ребят Миша закончил представление. Его вызывали пять раз, он выходил с грачатами на плечах и кланялся.

Ко мне подошла начальница лагеря, крепко и сердечно пожала руку.

— До чего же я вам благодарна! Огромное вам спасибо! Как умело вы развеселили ребят! Сперва выступления серьезные, а напоследок такое комическое! Разговоров теперь хватит до самых школьных занятий.

Два мальчика подошли ко мне и к Николаю Викторовичу.

— Дяденька, какие у вас хорошие грачата, — жалостным голосом начал один.

— Куда вам их нести столько километров, — вторил другой. Николай Викторович оглянулся, ища Мишу. Миша, только что стоявший возле нас, сейчас, расталкивая толпу, торопился к выходу.

Ночевали мы очень хорошо на душистой сенной подстилке. Утром по требованию Ларисы Примерной было срочно созвано заседание штаба. Выступила Лариса:

— Я отказываюсь вести дневник похода. Никто не ценит и не понимает моего творчества, — сказала она дрогнувшим голосом.

— Ну и не пиши, все равно твою скучищу никто читать не станет. — Миша насмешливо посмотрел на Ларису.

Постановили: «С сегодняшнего дня вести дневник всем по очереди, а Ларисе за ее усердный труд вынести благодарность».

Нас позвали завтракать, а после завтрака собралась торжественная линейка. Три стороны площадки заняли шеренги лагерных ребятишек, на четвертой — выстроились мы.

Под торжественные звуки горна на мачте взвился алый флаг. Начальница лагеря сказала краткую напутственную речь. Маленькие девочки преподнесли нам букеты цветов, пожелали нам счастливого пути.

Вдруг открылись двери кухни, и двое мальчиков в белых поварских колпаках вынесли огромный ящик, наполненный горячими румяными пирожками. Несколько девочек бросились спешно перекладывать их в нашу большую кастрюлю. Такого изумительного подарка мы никак не ожидали.

Ответное слово взял Николай Викторович. Он заговорил о широком и незабываемом русском гостеприимстве, о нашей благодарности…

— А мы их ничем не отблагодарили, — шепотом подсказал я.

— Миша, — тихо произнес Николай Викторович, — выручай нас — подари им грачат.

Миша надулся, покраснел, опустил глаза, вышел из строя, нагнулся над клеткой и, не говоря ни слова, начал сыпать туда через щелки хлебные крошки.

Мы стояли шеренгой с увязанными рюкзаками у ног, с засученными шароварами и ждали Мишу.

— Мишенька, пожалуйста, подари грачат пионерлагерю, — тихим голосом попросила Галя.

Миша молчал.

— Очень тебя прошу, для меня. — Галя шепнула еще тише, но я стоял рядом и слышал.

Миша молча взял клетку и, ни на кого не глядя, поставил ее под мачтой.

— Спа-си-бо! — сказали мы.

— Спа-си-бо! До сви-дания! — сказали хозяева.

Гриша дал команду вскинуть рюкзаки за плечи, и мы пошли по глинистой, хлюпающей дороге.

Миша понурив голову двигался позади замыкающего. Он явно нарушал походный порядок, но никто не делал ему замечаний.

Мы шли молча один за другим. Нижние листья березок и осинок вздрагивали, когда ветерок сдувал на них с верхних веток дождевые капли.

Глава четырнадцатая

ОТКУДА ВЗЯЛАСЬ ПИРОЖКОВАЯ КАША?

Солнце играло на мокрых еловых иглах, алмазики горели на каждой тонкой былинке. Но грязь на дороге почти не сохла. Идти по густому лесу было трудно. Мы двигались медленно, опираясь на палки, но все равно наши ноги скользили, кеды намокли, отяжелели, на них налипла глина. Три дырочки сбоку подошв на сухой дороге создавали вентиляцию, а сейчас через них свободно проникала вода. Двое или трое успели упасть.

Наконец елки поредели, и вскоре мы вышли на поле. Впереди, километра за три, показалось большое село.

В поле дорога успела мало-мальски просохнуть. Решили этот трудный перегон взять без привала. Ведь он же последний.

Вперед, вперед! Мы зашагали веселее. Настроение сразу поднялось. Время от времени по цепочке пробегал смешок. Дорога стала спускаться под гору, идти было все легче.

Задерживала движение тяжелая большая кастрюля, наполненная пирожками из пионерлагеря. Ее поочередно несли вдвоем на палке. И пирожки в кастрюле мерно подпрыгивали — трух-трух.

Вдруг вдали что-то глухо заворчало. Я оглянулся и вздрогнул — серая лохматая туча медленно выплывала из-за леса.

— Ребята, скорее ходу! — крикнул Николай Викторович. Настала минута, когда ему надо забыть об отпуске и взять всю власть в свои могучие руки. — Скорее ходу!

Гром ударил вторично; туча темнела, надвигалась…

Мы бежали беспорядочной толпой; прыгали за нашими спинами рюкзаки, звенели ведра… Это была бешеная скачка.

Скорее, скорее!

Николай Викторович пропустил мимо себя всех. Он кричал, подгоняя задних:

— Палкой буду бить по пяткам!

А туча все надвигалась. Клочья свинцовых облаков низко нависли над лесом, молния тонкой трещинкой проскочила между облаками, ударил оглушительный гром, светло-серая пелена дождя закрыла елки позади нас.

Скорее, скорее!

До села было еще так далеко! Налетел вихрь, холодный, резкий, сшибающий с ног. Было страшно глядеть на небо. Черная низкая туча охватывала небосклон справа и слева, неслась со стремительной быстротой. Скрылся из виду лес. Нас догоняла сплошная серая завеса дождя.

Снова сверкнула молния, тут же ударил гром, послышался глухой шум. Я оглянулся — дождь настигал. Под ударами капель шумели и пригибались кукурузные стебли.

Скорее, скорее!