Повести - Голицын Сергей Михайлович - Страница 58

Снова забулькали пузыри. Затаив дыхание мы ждали, следя за пузырями, передвигающимися куда-то влево. Дождь к этому времени перестал.

Скоро ли, скоро ли?

Пузыри беспрерывно булькали, теперь они передвигались вправо. Раз пузыри, значит, все в порядке, значит, человек дышит, человек живет… И все-таки невольно сжималось сердце.

Как невыносимо долго!

Наконец показалась голова, туловище… Николай Викторович, скользя по крутому откосу, вышел, что-то прижимая к груди. Мальчики тотчас же подхватили найденные предметы. Николай Викторович сорвал маску…

— Уф! До чего же там мерзко и холодно! — вздохнул он полной грудью и энергичными движениями стал растираться.

Профессор и мальчики занялись полосканием находок в озере.

Из-за голов наших ребят «русал» никак не мог рассмотреть пять белых камешков, рядком положенных на траву.

— Что они тут мешаются, уведите их отсюда! — раздраженно накинулся он на меня.

Мальчики и девочки испуганно отскочили, уступая место «русалу» и кинооператорам.

Увы, Николай Викторович не нашел берестяных трубочек, а только белые камни. Четыре из них оказались просто обломками, а пятый, самый большой, был вытесан в виде полуцилиндрика с выпуклыми поперечными поясками поверху и понизу. Профессор поднял этот камень к самому лицу, тщательно осмотрел.

— Пойдемте, — сдерживая волнение, позвал он и повел нас к самой церкви.

По алтарной стене храма, по трем апсидам, (Апсида — полукруглая выступающая часть здания). от подошвы и до крыши тянулись восемь тонких полуколонок. Именно эти прямые, устремленные вверх линии вместе с узкими щелями — окнами — создавали иллюзию особенной воздушности здания. Каждая полуколонка стояла на резном основании, диаметром чуть пошире, чем найденный нами полуцилиндрик.

— Знаете, откуда этот девятый — лишний? — сказал профессор. — Когда-то храм опоясывала с трех сторон белокаменная галерея. Несколько лет назад под моим руководством здесь велись раскопки, и мы нашли остатки фундамента, нашли несколько резных камней с изображениями грифонов, барсов, поднявшихся в прыжке, и других чудищ. Ну, а найденный полуцилиндрик — лишнее доказательство существования этой галереи… — Профессор говорил все живее, все увлеченнее. — Я так ясно представляю себе на ярком солнце тот первоначальный белый храм, «измечтанный всею хитростию», как выразился летописец. Он возвышался, окруженный белокаменной галереей, на белом холме между Клязьмой и Нерлью, на фоне зеленых лугов и деревьев. Иноземные послы, заморские гости-купцы, когда приплывали сюда на ладьях на поклон к великому князю Андрею, поражались и восхищались немеркнущей красотой и великолепием русского зодчества…

— Нам пора ехать, — бесцеремонно вмешался бывший «русал».

Все наши изыскатели плотной стеной тотчас же окружили профессора.

О, мы понимали, мы чувствовали: он так много знает, он сможет нам помочь. Стараясь говорить короче, я рассказал ему о цели нашего похода.

Профессор, не обращая внимания на бывшего «русала», задал мне ряд наводящих вопросов, откинул голову, задумался немного, прищурил свои живые глаза и наконец заговорил:

— Да, пожалуй, я согласен с вашей теорией. Да, книги из бересты некогда существовали, хотя в летописях только однажды встречается упоминание о них. Да, кроме «Слова о полку Игореве», русские люди двенадцатого века, несомненно, создали иные, не дошедшие до нас поэмы и сказания. А вот сохранились ли в каких-нибудь укромных тайниках спрятанные березовые сокровища — это вопрос другой.

Бывший «русал» снова перебил профессора:

— Послушайте, скоро вы?

— Ну так поезжайте без меня, а я приеду на поезде, — резко ответил тот и снова с тем же увлечением продолжал нам рассказывать и давать советы. — Непременно разыщите в Суздале археолога Курганова. Редкой души человек, старый коммунист, крупнейший знаток древнерусской истории. Он наверняка вам поможет.

И, пожелав нам счастливого пути, профессор легко вскочил в кузов, за ним вскочили кинооператоры, молодой человек в ковбойке. «Русал» полез в кабину.

Машина поехала в сторону Боголюбова.

Пора было и нам двигаться в путь. Все стали в ряд. Гриша, как полагается, сбоку. Он провел перекличку, проверил имущество.

— У кого топоры, поднимите руки. У кого лопаты, поднимите руки. Покажите ведра и кастрюли. Покажите палатки…

Солнце раздвинуло облака, дождевые капли заблестели на каждой былинке. Оглянулись мы в последний раз на златокудрую царевну — белокаменную Покрова на Нерли — и пошли лугом по вчерашней тропинке.

Сегодня луга были иные — по всей Нерльской пойме начался сенокос. Народу было сравнительно немного. Тракторы на высоких колесах с веселым пыхтеньем тащили косилки, а высокая, как башня, машина захватывала охапки сена и навевала очередной стог.

Путь наш теперь лежал в город Суздаль. И сторожиха в Боголюбове и профессор — оба, не сговариваясь, назвали нам суздальского археолога Курганова. Нам обязательно нужно его отыскать.

Мы пересекли железную дорогу, пересекли шоссе и пошли отмахивать километры вдоль голубой тихоструйной Нерли.

Глава восьмая

ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ

Нет отдыха прекраснее, здоровее, интереснее и привольнее, чем дальний пеший туристский поход! Как тут красиво и просторно! Какие леса раскинулись на той стороне Нерли! Они начинались корявыми ветлами и серо-зелеными ольховыми зарослями у самого берега. На песчаных гривах их сменял медноствольный сосновый бор, а дальше уже не поймешь, какие породы лесов заслоняли редкие деревеньки. А еще дальше лесное море переходило в голубовато-лиловые тучи.

Мы двигались цепочкой по самому краю знаменитого Владимирского Ополья. Деревни следовали одна за другой, но мы проходили их стороной — возле крайних домов, вдоль берега реки.

Еще во времена Андрея Боголюбского Ополье славилось плодородием. Далекие предки здешних жителей вырубили леса, раскорчевали пни и занялись тут хлебопашеством и разведением овощей. Здесь даже кустарника было мало. С холма на холм перекидывались волнистые, лоснящиеся на солнце колхозные поля поспевающей ржи, еще зеленой пшеницы, тучные, черноземные, лучшие во всей Владимирской области…

— Галя! — негромко позвал Николай Викторович. — Подойди сюда.

Галя вышла из цепочки.

Я уже успел подметить: начальник похода очень любит разговаривать со своими питомцами наедине, по душам.

Николай Викторович и Галя шли в сторонке. Он — высокий, широкоплечий, она — тоненькая, словно травка-овсяница. Остальные девочки с явной завистью поглядывали на свою подругу.

Но на этот раз, пожалуй, завидовать не стоило бы: слышался только приглушенный голос Николая Викторовича. А Галя шла, крепко закусив губу, вцепившись руками в лямки рюкзака. Кажется, она раскаивалась. Впрочем, у кончиков ее губ нет-нет да мелькала неожиданная озорная смешинка.

Какие же тут признания! Просто очередная, самая настоящая проборка. Нечего мне любопытничать! Я ускорил шаг и перегнал даже направляющего, Мишу. Он хихикнул. Я оглянулся. Вот он, быстроглазый, показал свои крепкие белые зубы и кинул выразительный взгляд в сторону Николая Викторовича и Гали.

— За то, что в поезд прыгнула, — не станет. — Миша поправил свой трофей — бараний рог, накрепко привязанный к верху рюкзака, покосился на меня и доверительно шепнул: — Знаю: за манную кашу.

Николай Викторович все читал Гале нравоучения, а Галя все вздыхала. Мы по-прежнему шли молча, невольно стараясь прислушаться к убеждающему шепоту начальника похода.

Возле старой мельницы выбрали место для большого обеденного привала.

Только мы скинули рюкзаки, как Николай Викторович неожиданно объявил, что с этого часа он в отпуску, он отдыхает и приказывать больше не станет, если только не произойдет какого-нибудь исключительного безобразия. Есть же штаб и командир отряда Гриша.

Гриша, услышав такую неожиданную, приятную для себя новость, тут же подтянул шаровары, вздернул чубчик и завертелся вокруг Танечки. Кажется, он не совсем был равнодушен к черным Таниным глазам… А еда? Едой пусть занимается Вова — он сегодня дежурный.