Ураган - Смирнов Андрей - Страница 50

– Я тебе покажу «за что»!!! – цедил Кларин, отпуская своему ненаглядному сыну одну затрещину за другой. – Я те покажу, как по чужим дворам шастать!!! Я тебе покажу, как соседских девок насильничать, говно сопливое, ворюга сраный, выродок… Своей жены мало, что ли? Девка соседская потребовалась?! Да что ты в ней нашел, в этой уродке?! На галеры захотел?! Вижу, зря я тебя тогда вытаскивал из тюрьмы, ох, зря!..

Гернут смог, наконец-таки, что-то сказать – почти неслышно, так как его губы в этот момент в амбарной полутьме больше всего походили на букет алых распускающихся роз.

– Батя, – сказал он, глотая кровь, – да кто ж вам такое про меня сказал?!.

– Дурак! – прорычал Кларин, прикладывая сынка об стену еще раз. – Вырос уже вроде, а все дурак дураком… Ты что, – спросил он почти ласково, – думал, что никто ничего не узнает? Думал, что так и надо, да? Как гадить – тут ты мастер! А расхлебывать кто за тебя будет?! Снова я? Ну нет уж, довольно!.. Хватит!..

– Батя, – захныкал Гернут, – да я ее… да я никогда… даже пальцем… Откуда она знает, она же слепая!..

– Слепая, значит… – повторил Кларин, нанося Гернуту страшнейший удар в висок, от которого тот потерял сознание. – Значит, слепая…

Выходило, что старуха все-таки была права. Эта слепая дурочка не обозналась. Гернут со своими дружками и правду побывал у нее… в гостях.

Он перевел дух, потер кулаки и задумчиво уставился на тело сына, валяющееся у его ног. Ну и дурак, прости Господи… Это ж надо – снасиловать слепую и при этом умудриться себя выдать! Он что, ей представлялся там, что ли? Вот балбес великовозрастный…

Разговор у Кларина с Элизой был тяжелым. Сначала, узнав о несчастье, Кларин даже проявил сочувствие. Но когда бабка начала верещать, что его сын был там – чуть не убил ее на месте. Да что она несет, дура старая, совсем из ума, что ли выжила?!. Однако бабка твердо стояла на своем. Объявила, что расскажет об этом всей деревне – а потом еще к бальи пойдет, и тот уж разберется – при чем тут Гернут или не при чем. Упоминание о бальи взвинтило Кларина еще сильнее, однако и заставило сдержать гнев и прислушаться к словам Элизы. Ведь пойдет же бабка, в самом деле пойдет, да еще и на весь мир опозорит! Доказывай потом, что Гернут чист как агнец… И вот тут Кларина взяло сомнение. А может Гернут и вправду… того? К тому же, кто-то из односельчан на днях видел его в компании старых дружков – о чем незамедлительно и донес Кларину, да только он, дурак, мимо ушей все это пропустил… Потому как думал, что Гернут вроде бы исправился. А что кого-то из своих прежних приятелей повстречал – не беда, быстрее поймет, что они ему не пара… Так размышлял Кларин, часто бывавший суровым со своими детьми, но всегда готовый защищать их от чужих. И вот, на тебе, пожалуйста!.. Ах, как подвел его Гернут, как подвел!..

Кларин сокрушенно покачал головой.

Старуху все-таки удалось уговорить повременить с жалобами. Пришлось наобещать с три короба – и что он с Гернута шкуру спустит, и что сами сообщников его куда быстрее найдут, чем сможет бальи. Но Элиза невысоко оценила его последнее обещание. «Все равно к бальи пойду! – уперлась она. – Пусть на весь свет опозорю, но нечего было Лию мою трогать!..» «Погоди, мать. – пытался урезонить ее Кларин. – Вместе пойдем. Дай я только сначала со своим разберусь… узнаю, что да как… И на весь свет позорить нас тоже погодь-ка. Потому как не только Гернут там был, и он-то уж никуда от тебя не денется, а вот дружков его спугнуть так ты можешь запросто. Ищи потом ветра в поле…»

Он уговорил Элизу отложить поход в город до завтра. Затем позвал Гернута, отвел на нем душу и стал думать, что делать дальше. Позориться из-за Гернутовской глупости ему совершенно не хотелось. Значит, надо будет умащивать старуху, везти ей деньги, жратву, просить, чтоб про Гернута бальи ничего не говорила. Ну, допустим, это устроить можно. Однако ежели Гернут тут ни при чем, то кого тогда бальи ловить-то?..

Он сходил к колодцу, набрал воды и опрокинул полное ведро на Гернута. Тот зашевелился, застонал, открыл глаза… попытался отползти. Кларин приподнял его и привалил к стене, придерживая за плечи, чтобы Гернут снова не упал.

– Кто с тобой был? – спросил он.

У Гернута больше не было сил сопротивляться. Соображал он не очень хорошо, в глазах двоилось, голова раскалывалась от боли – больше всего ему хотелось сесть и сидеть, не шевелясь. Он назвал имена – только чтобы его оставили в покое.

– Вот что, – сказал Кларин. – Я тебе сейчас дам денег. Пойдешь, отыщешь своих дружков. Скажешь – пусть сматываются с острова к чертовой матери, потому как бальи их уже ищет. И если их найдут, то вас всех – и тебя, слышишь, ты, придурок? – пошлют на галеры. Понятно? Понятно, спрашиваю?

– Д-да…

– Ну, а если понятно, чего стоишь, как пень?!. Пош-шел!.. – И, выдав сыну на прощанье здоровенного пинка, Кларин вышвырнул его из амбара.

Вечером он отправился к Элизе. Поехал на телеге, загрузив ее самой разнообразной снедью. Поехал не один – с Жаном. Тот помог ему перенести мешки, корзины и бочки в дом. Поначалу Элиза сопротивлялась, пыталась их остановить, но Кларин ее не слушал, а Жан, молча дивившийся отцовскому добросердечию, полагал, что Элиза противится так, для виду, и скоро перестанет возражать. Так и случилось. Потом Кларин отослал сына, зашел с Элизой в дом и поговорил с ней серьезно. У него тоже не было сомнений, что Элиза быстро смирит свою гордость. Поруганная девичья честь кое-чего, конечно, стоит, но едва ли она бесценна, как они, может быть, воображают. Натуральный товар всегда весомее гордости. Ему ли этого не знать.

Он держался обстоятельно, говорил размеренно, спокойно. Поначалу Элиза его и слушать не хотела. Но он был уверен – это тоже так, больше для виду. И продолжал говорить. О том, что никому пользы не будет, если Гернута на рудники пошлют. О том, что во всем виновны дружки его – споили, значит, сына, и с собой потащили, а он с ними и поперся, дурак… О том, что Гернут уже наказан лично им, Кларином, и наказан еще будет – ох, и не сладко же ему придется, ох, не сладко! О том, что Гернут уже во всем признался и дружков своих назвал – завтра, значит, как к бальи пойдем, про них ему все скажем. Не уйдут, мерзавцы, от суда праведного! Только просьба вот одна-единственная – не губить парня, ничего бальи про него не говорить, а уж мы бы вас, матушка Элиза, не забыли бы, век бы благодарили, и в долгу бы не остались… опять-таки, зима скоро. Как зиму зимовать будете, а, матушка Элиза?