Свободный и раб - Андерсен Лайф Эспер - Страница 8

— Но тебя же никто не заставляет возиться с этим сейчас, — допытывался Арн.

— А он? — Угль показал на ежа.

— Что «он»? — Арн ничего не понимал.

— Нужно его выпотрошить, а то он к завтрашнему дню протухнет. Поэтому я должен заточить наконечник, чтобы было чем вспороть ему брюхо.

Ну конечно, все правильно. Арн был вынужден снова признать свое поражение. Сам-то он об этом не подумал.

— А как же иголки? — спросил он. — Не станем же мы есть его вместе с иголками?

— Это-то как раз самое простое. Завтра ты все увидишь.

Угль провел по лезвию большим пальцем и, похоже, остался доволен.

— Слушай, у нас тут торчит пенек. Может, ты обложишь его раскаленными углями из костра, пока я буду чистить этого зверя, — попросил он Арна. — Пенек за ночь сгорит, а нам будет теплее спать.

Арн встал и огляделся по сторонам, отыскал топор-тесло и, орудуя им, как лопатой, натаскал из костра головешек и уложил вокруг пня.

Угль тем временем разрезал ежу брюшко, вынул внутренности и дочиста выскреб его изнутри. Работа у него спорилась, она ведь была ему не внове.

Расправившись с ежом, он повесил тушку на дубовый сук.

— Вообще-то надо бы его как следует промыть, да неохота тащиться к фьорду или роднику, до того умаялся.

И он упал на свое тростниковое ложе и завернулся в парусину. Арн все тем же топором подгреб золу вокруг обоих костров, присыпал угли, чтоб огонь за ночь не потух, и тоже лег.

Сонным голосом Угль пробормотал:

— Знаешь, а ведь ты первый, кто меня спросил, не устал ли я, за те пять лет, что я был рабом!

Арн был ошарашен и не сразу нашелся, что ответить.

— Первый? — переспросил он наконец.

Но Угль уже спал.

А Арн лежал и думал. Что же такое сказал ему Угль? Что-то очень важное, но что именно? Какие-то слова, которые его поразили.

Ах да, вот какие слова: «…за те пять лет, что я был рабом». Но Углю ведь, наверно, уже четырнадцать, как и ему. Или, может, пятнадцать. А как же первые девять или десять лет?

Что же, рабами люди становятся, а не родятся? И, значит, его мать и сестра…

Ему непременно нужно в этом всем разобраться.

В конце концов Арн забылся беспокойным сном. За какие-то сутки привычный ему мир треснул по всем швам.

Глава 8

Проснулся Арн оттого, что солнечный свет бил ему в глаза. И, по-видимому, уже давно. Во всяком случае, солнце стояло уже довольно высоко в небе.

Арн потянулся и невольно охнул. Все тело у него болело. Он с досадой вспомнил про тростник, про илистую топь и ужаснулся при мысли о том, что опять чуть ли не целый день уйдет у них на резку тростника. Вчера он ни за что не хотел отстать от Угля, хоть это было трудно. Но что будет сегодня? Как бы не пришлось ему все же сдаться.

Угль… Арн лежал, раздумывая обо всем, что произошло за короткое время с момента внезапного нападения на их селение и до вчерашнего вечера, когда он на ночь присыпал костры золой. Впечатлений было столько, что у него все перемешалось в голове, но о чем бы он ни вспоминал, в центре всякий раз оказывался Угль. Похоже, что ему, несмотря ни на что, все-таки посчастливилось. И счастье его в том, что у него есть этот раб. Раб?

На память пришли вчерашние мысли, вызванные словами Угля: «…за те пять лет, что я был рабом».

Надо будет его порасспросить. Как-нибудь при случае.

А Угль все спал, измотанный вчерашним многотрудным днем и предыдущей бессонной ночью. Арн ему сочувствовал, но все же не мог удержаться от искушения его разбудить. Так неохота сидеть одному!

Перевернувшись на живот, Арн взял сломанную метелку тростника и кончиком ее осторожно провел по верхней губе Угля. Тот, не просыпаясь, досадливо отмахнулся.

Арн продолжал его щекотать, и в конце концов он пробудился, вялый, совсем не похожий на того деятельного и неутомимого Угля, каким Арн узнал его вчера. Он лениво потянулся, потер кулаками глаза. Потом прокашлялся и сплюнул. Судя по его виду, у него нигде ничего не болело. Просто он расслаб со сна.

— Доброе утро, — с улыбкой сказал Арн.

— Здорово, — буркнул Угль и зевнул во весь рот.

— Как тебе спалось в новом доме?

— Ничего. — Угль покрутил головой, стряхивая с себя остатки сна. — Я бы и еще повалялся. Да, кажется, уже поздновато, пора и честь знать, — сказал он, взглянув на солнце, ярко сиявшее над фьордом.

— Да, — сказал Арн. — Денек у нас будет — скучать не придется. Но только для начала неплохо бы поесть.

— Верно говоришь. И попить. У меня внутри все пересохло. Давай пожуем мяса, а потом сбегаем к роднику. Заодно и голову окунем. А то я все никак не проснусь.

— Давай! — Арн вскочил, принес кусок горелого мяса и вонзил в него зубы.

Это был самый длинный разговор из всех, какие они вели между собой. За ночь словно частично рухнула та стена, которая их разделяла и мешала нормально общаться друг с другом.

Угль неторопливо встал со своей подстилки и подошел к Арну.

— На, держи! И грызи на здоровье, — сказал Арн с полным ртом, бросая Углю окорок.

Тот поскреб копьем горелую корку, оторвал зубами хороший кус и попробовал его разжевать.

— Ну нет, — сказал он, — натощак такое не полезет, слюней не хватит. Пошли к роднику. Надо его немножко размочить.

— Ага, пошли. А то у меня уже челюсти заболели. Надо нам раздобыть какой-нибудь другой еды.

— Неплохо бы, — согласился Угль. — А эти окорока припрячем на черный день, когда совсем ничего не будет. Я уверен, что они не испортятся, таким лакомством мясные мухи и те не соблазнятся. Но на всякий случай можно завернуть их в листья белокопытника. Возле родника его много, надо прихватить на обратном пути.

— Вот если б еще прихватить с собой водички, — сказал Арн. — А то надоест таскаться туда и обратно каждый раз, как захочешь пить.

— Да. Жаль, что там нет деревьев, а то бы я обязательно построил хижину возле воды. Но, может, нам удастся раскопать на пожарище какой-нибудь горшок или кувшин?

— Это было бы здорово, — сказал Арн. — Но представляешь, как мы вывозимся, когда будем рыться во всех этих угольях.

— Наплевать, — сказал Угль. — Зря меня, что ли, прозвали Углем? Зато, если мы найдем горшок, нам и с едой будет легче: всегда можно будет что-нибудь сварить. Я умею готовить вкусную похлебку из зелени и всяких кореньев. Не каждый ведь день нам будет попадаться по ежу.

За разговорами они незаметно дошли до родника, бросились на землю и с жадностью принялись пить, Потом Угль окунул в воду голову и, отфыркиваясь, как лошадь, умыл лицо.

— Ух! — сказал он, вытащив наконец голову из родника и выпустив изо рта струйку воды. — Вот теперь я проснулся. Теперь и поесть можно.

Он отодрал зубами кусок окорока и окунул его в воду. Потом улегся на траву и стал жевать. Арн последовал его примеру. Так они и лежали, молча жуя жесткое мясо.

— Слушай, ты мидий любишь? — спросил Угль немного погодя.

— Мидий? Нет уж, спасибо! Ну их.

— А ты пробовал?

— Не пробовал, но я же их видел. На дне фьорда. А иногда мы разбивали их камнями и смотрели.

— Ну, раз не пробовал, откуда же ты знаешь, любишь ты их или нет? Мидий можно и варить и жарить. И добывать их легко. А главное, их можно есть прямо сырыми.

— Сырыми? Но ведь они живые?

— Само собой, — ухмыльнулся Угль. — Живые, пока их не съешь. А еда, между прочим, очень хорошая. И вкусная. Найти бы нам глиняный горшок, я из них такой суп сварю — язык проглотишь. А неприятно тебе на них смотреть, так можешь на первых порах есть с закрытыми глазами.

— Ну уж нет! Не уговаривай, я все равно их в рот не возьму, — решительно заявил Арн.

— Еще как возьмешь, — сказал Угль. — Погоди, вот проголодаешься, за обе щеки уписывать будешь. Ты ведь и ежей никогда не пробовал, а сегодня у нас на обед еж.

— А как же ты все-таки избавишься от иголок? — спросил Арн. — Есть с иголками я не согласен.

— Потерпи, скоро увидишь, — поддразнил его Угль. — Если рассказать, ты не поверишь, до того это просто. Но только сперва ты чуток попачкаешься — нам понадобится здоровый ком глины. Знаешь яму, где девушки копали глину для кувшинов? Вот оттуда и возьмем… Ну ладно, пора приниматься за дела. Нас же еще хижина ждет, надо ее поскорее достраивать. Но сначала давай нарвем листьев белокопытника.