Вторжение - Соколов Василий Дмитриевич - Страница 50

Нанимать плотников либо каменщиков Игнат и не думал. Он сам орудовал топором, лопатой, стамеской, фуганком не хуже заправского мастера — ловко и споро. Даже сегодня, хотя нежданно похолодало и дул со степной голызны сиверок, Игнат работал без устали, позабыв про обод и строго ограничивая себя в минутах отдыха. Он поджидал Митяя, норовя ужо теперь класть стены. Занятый на конюшне, Митяй дважды на дню урывал короткие часы: до обеда и в полдень, когда все лошади были в разгоне. Но сегодня, как назло, Митяй долго задерживался и приплелся только к вечеру.

— Я уж по тебе заскучал, — улыбнулся Игнат, протягивая ему шершавую от мозолей ладонь.

— Бывает… — неопределенно буркнул Митяй, не выразив на лице ни малейшей почтительности.

Игнат смерил его взглядом, понял: чем–то недоволен сват. Однако докучать не стал, а сразу позвал Митяя пройтись по новой усадьбе, чтобы подивить его своими дерзкими соображениями.

— У меня, сваток, думка засела в голову, — говорил Игнат. — Ежели порешились класть избу, то надобно удивить всех. И соседей, и самих себя! Ну, по правде говоря, на кой черт нужна обыкновенная изба? Хватит их, натыкали вон — курам на смех! Надо такую сложить, чтобы не только соседи, а начальники приезжие пялили глаза да приговаривали: "Ай да сваты, с понятием, башковиты! Ишь какой домище отгрохали!" Так что давай строиться на городской лад. Видел, какие там дома, а?

Игнат ждал, что на это ответит Митяй. Но тот стал почему–то молчаливым и встревоженным; глаза прищурены, и не понять — то ли подозрение, то ли недовольство закралось в них. "Не хочет раскошелиться. Боится в долги по уши залезть", — подумал Игнат и решил жалостью пронять свата, поведя речь с другого конца:

— Ну, ей–богу, есть же у нас люди… Добрые, щедрые — прямо человеки! Для своих деток не токмо денег, и жизнь не прочь положить. Вот и мы с тобой, сваток. Ну, потратимся маленько… Ну поднатужимся временно… А разве дети не вспомянут нас добром, не оценят наше радение? Еще как оценят! Придет из армии Алешка, и он для тебя станет самым родным, самым пригожим во всем свете сыном. Просто не сын будет, а ангел!.. И ежели всурьез посудить, то все мы бодримся, пока ноги нас носят да руки кормят. А случись несчастье… Не смейся… Лишимся того и другого — старость ведь не за горами! — кто будет тогда кормить да поить? Кто, я спрашиваю? Дети! Они не бросят на произвол судьбы, не обидят нас обоих. Но эдакого почета и уважения надобно заслужить у деток. Давай–ка и мы, пока не поздно, похлопочем о старости, а? — Игнат довольно погладил колючий, с неделю небритый подбородок и посмотрел на свата: тот будто и не слышал, стоял, глядя на крапиву, под которой сидела глазастая жаба.

— Откуда она, дьявол, взялась! — цыкнул Митяй и запустил в крапиву ком глины. Жаба как–то мокро пискнула и уползла.

— В сторожке за ночь я такую планировку обдумал, — не унимался Игнат. — Стены будут, как и задумано: низ кирпичный, а верх кизяковый. Но крышу погодим на эти стены класть. Приподнимем их вроде бы пирамидой. На юге я их видел, эти пирамиды. Сложу в точности… А в той пирамиде комнатку отделаем. Поверь мне, благодать–то какая будет, взлезешь туда — и хоть любуйся местностью, либо чаек попивай с вареньем! И еще… На кой леший простая печь? Много она места отнимет в избе, да и вечно чадит. Заместо ее мы сложим голландку, кафелем облицуем. Совсем иной уют, прямо на городской лад! Понимаешь, сваток? — Игнат подступил к нему, хотел было по рукам ударить, а Митяй, как нарочно, отошел, мрачно поглядел куда–то вверх. "Что это с ним? Белены, что ли, наелся? Или заважничал?" — Игнат подошел вплотную, потеребил Митяя за рукав.

— Ты чего, сват, такой несговорчивый? — громче обычного, под самое ухо, спросил Игнат.

— А, перестань! — отмахнулся Митяй.

— Сват, да ты что — осерчал?

— Отвяжись! Прицепился, как репей.

— В чем дело? Какая тебя муха укусила?

— Не муха, а змея! — сердито поправил Митяй, болезненно скривив лицо.

— Так, извиняюсь, откуда же они взялись, эти самые змеи в наших краях? Окромя ящериц, вроде бы никакие гадюки в садах не водятся, — развел руками Игнат.

— Водятся. — Митяй пронзил свата своим серым глазом, выпалил напрямую: — Чем твоя Наталья промышляет? Стыд потеряла!..

Игнат хотел было спросить что–то, но голоса не получилось.

— Ка… ка–ак? — через силу выдавил он.

— А так! — громко ответил Митяй, косясь на Игната. — Спуталась с этим гусаром… И шито–крыто… Но шила в мешке не утаишь!

— Ты, сват, чего–то умничаешь, — насмешливо поддел Игнат. — Гусары встарь водились. При Екатерине, положим…

— Ты меня не отсылай к своей Екатерине. На хрен она сдалась! отрубил Митяй и снова покосился на Игната гневно сощуренным глазом. — А Наталье своей хвост прищеми! А то — ишь снюхалась с этим военкомовским гусаром! Вся деревня заговорила. Гадючьи слухи ползут… И ты, сват, хорош… Нет чтобы пресечь, так норовишь потакать.

В это время на стройку прибежала Верочка. Легко, босыми ногами она пробежала по толстой слеге, подошла к отцу и сказала:

— Идите уж полудновать, что ли?

— Погоди, дочка, делом заняты, — уклончиво ответил Игнат.

— Все погоди да постой, — посетовала Верочка и, враз позабывшись, стала прохаживаться по бревну.

— Батя, а где же они будут спать? — по простоте душевной спросила Верочка.

Отец посмотрел на нее злыми глазами.

— Кому сказано — не мешай! Убирайся вон! — указал он рукой, и Верочка, опустив голову, нехотя побрела в избу.

Оставшись наедине, Игнат и Митяй глянули один на другого, вздохнули и разом отвернулись, будто догадываясь, что добрая их затея пошла насмарку. Впрочем, у Игната, видно, теплилась надежда, что дело еще поправимо.

— Я с нее востребую! По всем статьям востребую! — погрозился он кулаком в сторону старой избы, а свату сказал миролюбиво: — Ты поменьше слухай… Собака лает, ветер носит! Много у нас пустомель, языки бы им поотрубать!.. Наталья моя хоть и, по правде сказать, внутренний огонь имеет, а вольности не позволит. А ежели — не дай и не приведись! оступится, так я ее сумею поставить на место. — Потом тяжко вздохнул и добавил: — Значит, разлад у нас? Супротив стройки идешь? А я‑то думал, чего это стекло не привез… Про разные мне болезни толковал… Тоже хорош сват!

— Не возводи тень на плетень, — ответил Митяй. — Строить я согласный, и даже супротив пирамиды не встану. Только глаз не спускай с молодайки…

— Говорю тебе, хвост прищемлю! — сердито буркнул Игнат. — А ежели не слажу, тебя позову. Вдвоем–то управимся! Сообща суд учиним! — После таких грозных слов, долженствующих положить конец всяким разногласиям, Игнат взял в руки топор и начал тесать бревно. Но теперь работа подвигалась медленно. Покалывало спину, зудели от усталости натруженные руки. К тому же вечер наступал стылый, совсем весенний.

За Митяем скоро пришла жена. Зябко кутаясь в черную шаль, Аннушка обвела сватов пытливым взглядом и вдруг всплеснула руками:

— Мужики, да вы окосели? Пожар вон, а они…

— Брось беду накликать, — буркнул Митяй. — Похолодание идет, солому жгут на бахчах, чтоб не померзло.

— А я‑то думала — пожар, — немного остепенясь, сказала Аннушка и, точно бы в свое оправдание, продолжала: — Бывалыча, коль пожар — так чисто праздник. По улицам — тройки с колокольцами да бубенцами. Со звоном. На передней сам начальник: "Эй, граждане, выходи пожар тушить!" — Аннушка передохнула. — А нынче не пожары, а черт те што! Проедут, а куда едут никто не знает. Может, сосед горит, а ты спишь, тебя не тревожат. Нервную систему берегут. А что мне нервы, если телок в хлеве сгорит…

— Ну, хватит, мать, хватит. Пойдем рассаду прикроем, — перебил Митяй и как можно вежливее попрощался с Игнатом, ушел.

Погода и вправду испортилась. Низкий, со степи дующий ветер был колючим, острым. И травы, будто чуя холод, свертывали в трубочки листья, клонились к земле.

"Того и гляди, ударит мороз", — тревожно подумал Игнат, чувствуя озноб и видя, как на бревна, на травы ложится мглисто–седая пелена поздних заморозков.