Собрание сочинений в 14 томах. Том 5 - Лондон Джек - Страница 2

После этого я при первом же удобном случае подарил Беллону Джону Клэверхаузу. Я знал, что делал, так как мне была известна его маленькая слабость, страстишка, которой он предавался постоянно и неистово.

– Нет, – сказал он, когда я вложил конец веревки ему в руку. – Нет, неужели вы всерьез?

Он разинул рот, а потом осклабился во все свое проклятое лунообразное лицо.

– А… а мне казалось, что вы меня недолюбливаете, – пояснил он. – Ну, не смешно ли с моей стороны так ошибаться? – И при этой мысли он принялся хохотать, держась за бока. – Как ее зовут? – умудрился он выдавить из себя между двумя приступами веселья.

– Беллона, – сказал я.

– Хи-хи-хи! – захихикал он. – Какая смешная кличка!

Новый взрыв веселья привел меня в неистовство, я заскрежетал зубами и процедил сквозь них:

– Как вам известно, она была женой Марса.

Тут лицо его снова засияло, как полная луна, и его прорвало:

– Так вы говорите о том псе, который был у меня до нее? Выходит, она теперь вдова. Ох-хо-хо-хо! Эх-хе-хе-хе!

Я повернулся и быстро побежал через холм, а он гоготал мне вслед.

Неделю спустя, в субботу вечером, я спросил его:

– Вы уезжаете в понедельник?

Он кивнул и ухмыльнулся.

– Значит, у вас уже не будет случая половить форель, которую вы так «обожаете».

Он не заметил насмешки.

– Отчего же, – кудахтал он, – как раз завтра я собираюсь порыбачить вволю.

Эти слова окончательно убедили меня, что мой план близок к осуществлению, и я вернулся домой вне себя от возбуждения.

На следующий день ранним утром я увидел, как он прошел мимо моего дома с сачком и рогожным мешком. У ног его трусила Беллона. Зная, куда он направился, я, крадучись, проскочил луг позади дома и через заросли поднялся на гору. Стараясь не попасться на глаза, я прошел по гребню мили две и спустился к естественному амфитеатру, образованному холмами, туда, где из узкого ущелья выбегает речка, и остановился перевести дух у большой и спокойной заводи. Здесь! Я уселся на вершине холма, откуда мог наблюдать все, что будет происходить, и закурил трубку.

Прошло несколько минут, и, бредя вверх по течению речушки, появился Джон Клэверхауз. Беллона бежала рядом. Оба они были в прекрасном настроении, и в ее живой, отрывистый лай то и дело вплетались низкие, грудные ноты его голоса. Подойдя к заводи, он швырнул наземь сачок с мешком и достал из кармана брюк что-то похожее на длинную толстую свечку. Но я знал, что это динамитная палочка, ибо таков был его способ ловли форели. Он глушил ее взрывами. Бумажной тряпкой он накрепко привязал к палочке фитиль, зажег его и бросил взрывчатку в заводь.

Беллона стремглав бросилась за ней в воду. Я чуть не вскрикнул от радости. Клэверхауз кричал ей, но она не слушалась. Он швырял в нее комья земли и камни, но она продолжала плыть, пока не схватила динамитную палочку, и только потом повернулась и поплыла к берегу. Тут он впервые понял грозившую ему опасность и побежал. Как было предусмотрено и запланировано мною, она выбралась на берег и помчалась следом за ним. Вот это, скажу я вам, было зрелище! Как я уже говорил, вокруг заводи было нечто вроде амфитеатра. Выше и ниже нее были набросаны камни для перехода через речку. Клэверхауз и Беллона, прыгая с камня на камень, делали все новые и новые круги вокруг заводи. Никогда бы не подумал, что такой неуклюжий человек способен бежать с такой быстротой. Но, несмотря на всю свою резвость, от Беллоны он не ушел. Он несся во весь опор, но собака догнала его, ткнулась носом ему в ноги, и в тот же момент сверкнула яркая вспышка, появился дымок, раздался страшный взрыв, и на том месте, где только что были человек и собака, не осталось ничего, кроме большой воронки.

«Смерть от несчастного случая во время незаконной рыбной ловли». Таково было заключение следователя. Теперь я могу гордиться тем ловким и искусным способом, с помощью которого я прикончил Джона Клэверхауза. Чистая работа, никакой жестокости, во всей операции не было ничего такого, за что потом можно было бы краснеть, и я уверен, что вы согласитесь со мной. И его проклятый смех больше не разносится по холмам, и его жирное лунообразное лицо больше не стоит перед глазами и не приводит меня в ярость. Теперь дни мои протекают мирно, а по ночам я сплю как убитый.

Рассказ укротителя леопардов

(перевод Д. Жукова)

Взгляд у него был мечтательный, отсутствующий, а в его печальном и в то же время настойчивом голосе, нежном, как у девушки, казалось, звучала какая-то безмятежная, затаенная меланхолия. Он был укротителем леопардов, но по его внешнему облику сказать этого было нельзя. Его основное занятие в жизни, где бы он ни жил, заключалось в том, что он на глазах у многочисленных зрителей входил в клетку с леопардами и вызывал у публики нервную дрожь своими дерзкими трюками, за которые его хозяева платили ему тем больше, чем больше страха он нагонял на зрителей.

Как я уже говорил, с виду он никак не был похож на укротителя. Он был узок в плечах и бедрах, анемичен и погружен не то чтобы в уныние, а скорее в легкую и приятную грусть, которая, по-видимому, совсем не тяготила его. Целый час я пытался выудить у него что-нибудь интересное, но он, казалось, был лишен воображения. Он не видел в своей замечательной профессии ни романтики, ни подвигов, ни ужасов… ничего, кроме будничного однообразия и бесконечной скуки.

Львы? Да, он укрощал их. Это пустяки. Не надо только входить к ним в пьяном виде. Любой человек может осадить льва с помощью простой палки. Однажды он укротил льва за полчаса. Бейте его по носу всякий раз, когда он изготовится для прыжка, а если он схитрит и захочет броситься с опущенной головой, что ж, выставьте вперед ногу. А когда он попытается схватить вас за ногу, уберите ее и снова бейте по носу. Вот и все.

Все с той же отрешенностью в глазах, продолжая говорить все так же мягко и тихо, он однажды показал мне свои шрамы. Их было немало, самый свежий был на плече, которое тигрица прокусила до кости. Я заметил на его куртке тщательно заштопанные дыры. Его правая рука до самого локтя выглядела так, словно ее пропустили через молотилку, клыки и когти не оставили на ней живого места. Но это пустяки, сказал он, только вот старые раны немного беспокоят в дождливую погоду.

Вдруг он что-то вспомнил, и лицо его прояснилось, потому что он и в самом деле так же горячо хотел рассказать мне что-нибудь интересное, как и я услышать его рассказ.

– Вы, наверное, слышали об укротителе львов, которого ненавидел один человек? – спросил он.

Укротитель замолчал и задумчиво поглядел на больного льва, сидевшего в клетке напротив.

– У него болят зубы… – пояснил он. – Так вот лучшим номером этого укротителя было, когда он засовывал голову в пасть ко льву. Человек, который ненавидел его, посещал каждое представление в надежде когда-нибудь увидеть, как лев сомкнет челюсти. Он ездил за цирком по всей стране. Годы шли, он постарел, постарел укротитель львов, состарился и лев. И вот однажды, сидя в первом ряду, он увидел то, что ожидал. Лев сомкнул челюсти, и доктора звать не потребовалось.

Укротитель леопардов мельком посмотрел на свои ногти, и взгляд этот можно было бы назвать критичным, если бы он не был таким грустным.

– Вот это, я считаю, терпение, – продолжал он, – у меня такой же характер. Но я знал одного парня, у которого был совсем иной нрав. Это был маленький, тощий, плюгавый французик, шпагоглотатель и жонглер. Де Виль – так он называл себя. И у него была хорошенькая жена. Она работала на трапеции и прыгала из-под купола на сетку, делая на лету сальто. Красивый номер!

Де Виль был горяч и скор на расправу, как тигр. Однажды, когда инспектор манежа обозвал его то ли лягушатником, то ли еще чем похуже, француз толкнул его к щиту из мягких сосновых досок, в который метал ножи, и, не дав тому опомниться, тут же на глазах у всех стал с необычайной быстротой метать ножи, вгоняя их в дерево так близко к телу, что они пронзали одежду и прихватывали кожу.