Южный Крест - Бонч-Осмоловская Марина Андреевна - Страница 17

- Я полагал, ты мне предложишь тысяч двадцать-тридцать, тогда мы бы могли что- то обсуждать, - сказал он с неуловимым оттенком издевательства. Но твоя сумма звучит просто смехотворно.

- Такие деньги! Чтобы ты просто не трогал мою бабу! - взвизгнул Шустер, испытывая острое желание вцепиться в это надменное лицо ногтями, как это умеют делать женщины.

- А что, - с живым интересом повернулся Илья, - она уже твоя?

- Я подарками ее забросал, куда же она от меня денется... - масляно пропел Шустер.

Илья приблизил к нему лицо и, с наслаждением расчитывая удар, зашептал:

- Я ее полапал немного, а после она, тепленькая, сказала, что не спала с тобой. Если бы этого гуся не вынесло, я бы довел дело до конца - прямо на травке!

- Падла ты! - убежденно сказал Шустер.

- От такого же слышу.

- Нет уж, извини, у меня есть какие-то принципы!

- Неужели? - с комизмом осведомился Илья. - Ты - ничтожество, невероятно оскорбительно-спокойно сказал он и задумчиво посмотрел на приятеля. Шустер неожиданно для себя задрожал.

- Ладно, твою мать, кончилась наша дружба, - он сидел с помутившимся взором. - Берегись, теперь я тебя накажу!

Илья брезгливо рассмеялся:

- Давай, попробуй! Все равно все будет так, как я хочу, - небрежно бросил он и легкой походкой быстро направился к двери, но неожиданно обернулся и, увидев опрокинутое лицо друга, доброжелательно сказал:

- Зря расстраиваешься! Подумай о нормальных деньгах - с тебя не убудет.

* * *

Стеная от раздирающего ее восторга, с трудом распрямляя затекшие коленки, из смежной с комнатой кладовки выбралась Ирка. Подслушанный разговор возродил в ней поистине страстные чувства. Она почувствовала бурю "настоящей" жизни, которая обыкновенно обходила ее стороной, а сейчас влила взаправдашний огонь в ее жилы. "Война из-за женщины! О-о-о!" - голова ее кружилась. Давясь новостями, кипя пламенным нетерпением, так освежающими ее, Ирка побежала к Анжеле. Томно раскинувшись на подушках, та излагала Оле и Саше свою непростую теорию трансформации духовной материи, обильно посыпая пеплом окружающие предметы. Молодая пара, ко всему в новой для них стране относившаяся с умилением, разиня рот слушала монолог, изредка вставляя легкие междометия. Ирка потопталась около них, но не осмелилась прервать сестру.

В изнеможении от доставшейся на ее долю удачи, не в силах более сдерживать гремевшую внутри бурю, она бросилась на розыски Светы, решив взять от жизни сразу все, что удастся. Она нашла ее в ванной перед зеркалом. Приседая, хватая подругу за плечи и захлебываясь, Ирка немедленно с наслаждением пересказала весь подслушанный разговор с прикрасами и дополнениями.

- Вот так они тебя поделили, представляешь! - радостно заключила она, жадно разглядывая следы огорчения на красивом лице.

К ее глубокому разочарованию, Света не только ни обиделась, но была заметно польщена, легко и беззаботно смеялась и, видимо, чувствовала себя на высоте. Это уязвило Ирку. Добрая по натуре, она все-таки ожидала большего. Стараясь выжать еще какие-то упущенные возможности, Ирка с детской жестокостью добавляла все более и более фантастические детали, казавшиеся уже вконец нереальными. Но Света только похваливала Ирку за расторопность.

Вдруг, в самый интересный момент, она обернулась и беспечно спросила:

- А что это за крем у тебя?

Ирка остановилась в крайнем изумлении, словно ударилась лбом в стеклянную стенку.

- Вот - крем, - наивно повторила она, но сердце ее застучало, глаза сверкнули.

- Я хочу себе что-нибудь подобрать, - ласково и просительно протянула Света, мгновенно оценив свой промах и твердой рукой выравнивая оплошность. Вообще-то я раньше не пользовалась, а теперь жарко и, наверное, надо... Ирочка, ты так хорошо во всем разбираешься - помоги мне найти что-нибудь подходящее...

Ирка мгновенно растаяла, открыла шкафчик с принадлежностями, и вскоре две женщины самозабвенно разглядывали баночки, оживленно судача на совершенно особом диалекте.

* * *

Праздничная ночь медленно перетекала в предутреннюю бессонную дрожь, гости, позевывая, разместились там и сям с чаем и сластями, когда дверь отворилась, и в гостиной появилось новое лицо.

- Николай Николаевич, с Новым Годом!

Вошедший сразу привлек взгляды своей необычайной фигурой огурцом, с плавным расширением на уровне талии. Наверху возвышалась закругленная голова, завершающая эту идеальную элипсовидную конструкцию. Голову, в свою очередь, венчала седая, ровненько подстриженная челка, очевидно привнесенная сюда из подросткового возраста и навечно украсившая эту запоминающуюся личность. Однако, известное легкомыслие в оформлении головы составляло только часть правды, ибо в целом фигура Николая Николаевича выглядела необыкновенно солидно. Добавив сюда только достоинство хороших очков, Николай Николаевич мог немедленно быть принят за профессора университета, если бы не неприлично-простоватый его взгляд, которые некоторые находили простодушным, а иные - глупым.

В русском обществе Николая Николаевича любили и охотно звали, потому что с ним можно было оставаться самим собой, но, одновременно, не относились к нему как к равному. В русском обществе сильна иерархичность: каждый чувствует свое социальное место и играет в свои маленькие игры. С Николаем Николаевичем это было не нужно. Кроме того, он многим помогал, хорошо зная условия страны и свободно владея двумя языками. Только удивительным образом и на английском, и на русском он говорил с одинаковым акцентом, так что австралийцы принимали его за иностранца, а русские - за инородца.

Небывалая простота и легкость участия в чужих трудностях мало помогли Николаю Николаевичу в завоевании достойного места в обществе, а, может быть, и явились для него роковыми, ибо его не уважали. Николай Николаевич помогал слишком легко и часто, слишком не ценил своих усилий, а это между нами как раз и почитается за глупость.

Тем временем вошедший с достоинством поздоровался со всеми, только что не расшаркиваясь, и, оглядев компанию, сказал:

- Я к вам на полчасика: решил, Ирочка, вас и Боба с праздничком поздравить! Давайте расцелуемся! - и он трижды облыбызал смеющуюся Иркину мордашку и довольного Боба, который, в свою очередь так же аккуратно и смачно облыбызал его.

- Николай, у тебя Пасха на Новый Год наехала! - раздался голос Ильи.

- Я, Илюша, люблю традиции соблюдать. Мы, кто давно здесь, их бережем: чем дальше от Родины, тем лучше в сохранности их надо пользовать.

На его оборот речи на лицах замелькали улыбки, а Николай Николаевич, не замечая их, подошел к Илье и открыл было рот что-то сказать, но внезапно разглядел через полумрак гостиной новую женщину. Она показалась ему столь соблазнительной, что он остановился на полуслове и изумленно взглянул на Илью:

- Какая красотка... Замужем?

- Такие не бывают замужем, - откликнулся Илья. - Ты старожил, Николай. Она дочь Королькова Леонида...

- Конечно, знаю! Он в Дарвине мыкался, работал, где ни придется и хлебнул порядочно. А что, семья к нему приехала?

- Света и ее мать, Нина Ивановна.

- Погоди-ка, погоди-ка... - Николай Николаевич что-то соображал, глаза его зажглись интересом: - Мне Леня рассказывал, давно... - начал он с солидной допропорядочностью, - жена его имела роман. А потом это всплыло, ну он тихий, конечно, обида, а он терпит да прощает, только, говорит, ты решай что-нибудь, потому что так невозможно нам счастье поддерживать. Ждал он, ждал и дождался. Она, как прошло такой жизни пол-года, из дома-то его и выгнала! "Иди, - говорит, - я с другим теперь буду счастье строить. Ты недотепа, что моему ребенку дать можешь!" - приглашая разделить его чувства, улыбаясь, докончил Николай Николаевич - в точности так, как многие, рассказывая печальные истории и ужасаясь подробностям, случившимся с другими, не могут, хоть и в самый последний момент, скрыть удовлетворенной и радостной улыбки, пусть и еле заметной.