Мистер Ф. это мистер Ф. (пер. В.Гольдича) - Баллард Джеймс Грэм - Страница 2

Во время очередного похода по магазинам (Элизабет всегда брала Фримена с собой и интересовалась его мнением, как если бы ему самому предстояло носить крошечные пальтишки и костюмчики) продавщица, очевидно не подумав, обратилась к Элизабет как к его «матери». Потрясенный Фримен увидел очевидное несоответствие между ними – округлые плечи, пухлое лицо и шея Элизабет, и его гладкая, без единой морщинки кожа.

Вернувшись домой, Фримен начал беспокойно метаться по дому – из гостиной в столовую и обратно – и вдруг понял, что мебель и книжные полки кажутся ему больше, чем раньше. Наверху, в ванной комнате, он в первый раз встал на весы и обнаружил, что похудел на один стон и шесть фунтов.

Раздеваясь вечером, чтобы лечь спать, он сделал еще одно удивившее его открытие.

Оказывается, Элизабет ушила его пиджаки и брюки. Она ничего ему об этом не говорила, и, видя ее с иголкой в руках, Фримен думал, будто она делает что-то для ребенка.

В течение последующих дней возбуждение, охватившее Фримена по случаю наступления весны, пропало. Он вдруг почувствовал, что его тело, кожа, волосы, мускулатура претерпевают какие-то необъяснимые изменения. А из зеркала на него смотрело совсем другое лицо: челюсти и нос больше не выступали вперед, кожа стала гладкой и чистой.

Разглядывая свой рот, Фримен заметил, что почти все металлические пломбы исчезли, а на их месте появилась безупречно белая эмаль.

Он продолжал ходить на работу, хотя и отдавал себе отчет в том, что его вид вызывает любопытные взгляды коллег. Но когда он заметил, что не может дотянуться до справочников, стоявших на полке позади кресла, он решил на следующий день остаться дома, заявив, что заболел гриппом.

Казалось, Элизабет все отлично понимала. Фримен ничего ей не сказал, опасаясь, что у нее произойдет выкидыш, если она узнает правду. Закутавшись в старый халат, обмотав горло и грудь шерстяным шарфом и подложив на стул подушку, чтоб выглядеть повыше, он сидел на веранде, прячась под несколькими одеялами.

Фримен теперь старательно следил за тем, чтобы не стоять, когда Элизабет находилась рядом, а если избежать этого не удавалось, не переставая расхаживал по комнате, встав на цыпочки.

Тем не менее через неделю он уже не доставал ногами до пола, если сидел за большим обеденным столом в столовой, и тогда Фримен решил больше не выходить из своей спальни.

Элизабет не стала возражать. Все это время она равнодушно и холодно наблюдала за мужем, спокойно готовясь к появлению ребенка.

«Черт побери Хансона! – подумал Фримен.– Уже 11.45, а его все нет». Он листал журнал, не обращая ни малейшего внимания на содержание, зато каждую секунду бросая раздраженный взгляд на часы. Ремешок был ему слишком широк, так что пришлось проделать две новые дырочки. Как он объяснит Хансону, что с ним происходит, Фримен еще не решил, поскольку его мучили всевозможные сомнения. Он и сам толком не знал, что с ним происходило. Действительно, он терял вес, и довольно заметно, – около восьми или десяти фунтов в день, – а еще стал ниже на целый фут, но здоровье у него в полнейшем порядке. По правде говоря, он выглядит как четырнадцатилетний мальчишка.

«Так в чем же тут дело?» – не раз спрашивал себя Фримен. Возможно, его омоложение явилось следствием какого-либо психосоматического расстройства? Хотя он и не испытывал неприязни к будущему ребенку, может быть, его подсознание оказалось в тисках безумной попытки осуществления возмездия.

Именно эта мысль, логическим продолжением которой стали бы зарешеченные окна и люди в белых халатах, испугала Фримена настолько, что он решил помалкивать. Доктор Элизабет, человек резкий и холодный, конечно же, отнесется к Фримену как к невротику, старающемуся отыскать хитроумный способ занять в сердце жены место своего еще не родившегося ребенка.

Фримен знал, что существуют еще какие-то неясные, неуловимые причины происходящих с ним изменений. Но начал читать журнал, страшась даже предпринять попытку докопаться до этих причин.

Он держал в руках детский комикс. Разозлившись, Фримен посмотрел на обложку, а затем на гору журналов, которые Элизабет заказала сегодня утром. Все одно и то же.

Его жена вошла в свою спальню, располагавшуюся на другой стороне лестничной площадки. Теперь Фримен занимал комнату, которая со временем станет детской, – с одной стороны, чтобы иметь возможность спокойно и в одиночестве думать о происходящем, а с другой, чтобы не ставить себя в неловкое положение перед Элизабет, демонстрируя ей свое усохшее тело.

Она появилась в дверях, держа в руках маленький поднос со стаканом молока и двумя бисквитами. Хотя Фримен и терял вес, у него был прекрасный, как у ребенка, аппетит. Он взял бисквиты и быстро их съел.

Элизабет присела на кровать и достала из кармана передника рекламный проспект.

– Я собираюсь заказать детскую кроватку, – сказала она ему.– Ты не хочешь выбрать?

Фримен беззаботно от нее отмахнулся:

– Подойдет любая. Выбери ту, что попрочнее и помассивнее, чтобы малыш не мог из нее вылезти.

Задумчиво глядя на него, Элизабет кивнула. Весь день она приводила дом в порядок, гладила, складывала стопки чистого белья в шкафы, дезинфицировала посуду и все, что могло ей пригодиться после рождения ребенка.

Они решили, что она будет рожать дома.

Четыре с половиной стоуна!

Фримен с ужасом смотрел на весы. За два последних дня он потерял больше одного стоуна и шести фунтов. Достать до ручки шкафа и открыть дверцу он мог, только встав на цыпочки. Фримен старался не смотреть на себя в зеркало, но все равно знал, что у него худая грудь, тонкая шея, маленькое личико и тело шестилетнего ребенка. Халат волочился за ним по полу, а продеть руки в огромные рукава удавалось лишь с огромным трудом.

Когда Элизабет принесла ему завтрак, она критически оглядела его, поставила поднос и подошла к одному из шкафов. Затем, достав маленькую спортивную куртку и пару вельветовых шорт, она спросила:

– Ты не хочешь переодеться, дорогой? В этом тебе будет удобнее.

Фримен молча покачал головой, он старался как можно меньше использовать свой голос, который превратился в ноющий дискант. Однако когда Элизабет ушла, он сбросил тяжелый халат и надел оставленные ею вещи.

Подавив сомнения, он стал раздумывать над тем, как добраться до врача, не прибегая к помощи телефона, находившегося внизу. До сих пор ему удавалось не вызывать подозрений у жены, но теперь надежды на благополучный исход развеялись: он едва доставал головой до пояса. Если она увидит его во весь рост, она может от потрясения умереть на месте.

К счастью, Элизабет надолго оставляла его одного. Как-то раз, после ленча, двое мужчин на фургоне доставили из универмага голубую кроватку и детский манеж, но Фримен решил притвориться, будто спит, пока они не уедут. Несмотря на снедающее его беспокойство, он легко заснул – теперь Фримен часто чувствовал усталость после еды – а проснувшись через два часа, обнаружил, что Элизабет застелила кроватку и спрятала голубые одеяла и подушку в пластиковый пакет.

Еще он заметил белый кожаный ремешок – чтобы ребенок не вывалился из кроватки, – пристегнутый к прутьям.

На следующее утро Фримен решил сбежать. Он весил всего лишь три стоуна и один фунт, а одежда, которую ему вчера дала Элизабет, оказалась велика на три размера, штаны едва держались на тонкой талии. В зеркале ванной Фримен увидел маленького мальчика, глядящего на него широко раскрытыми глазами. Он вспомнил свои фотографии из далекого детства.

После завтрака, когда Элизабет вышла в сад, он спустился вниз. В окно он увидел, как жена открыла мусорный ящик и засунула туда костюм и черные кожаные туфли, в которых он ходил на работу.

Фримен некоторое время стоял, беспомощно размахивая руками, а потом поспешил вернуться в свою комнату. Подниматься наверх по огромным ступенькам оказалось намного труднее, чем он себе представлял. Поэтому он так устал, что не смог даже залезть в кровать – просто стоял, прислонившись к ней, и тяжело дышал. Если даже и удастся попасть в больницу, как без помощи Элизабет, которая могла бы подтвердить его слова, он убедит врачей в том, что говорит правду?