Невские берега (СИ) - "Арминьо" - Страница 21

Дальше все было очень весело. Она просияла, взвизгнула “Сэнушка, ты прелесть!” и развила бурную деятельность. Выяснилось, что в Москве у нее есть вписка, так что вообще все без проблем, а на собаках сейчас очень холодно - и огромные перерывы, долго будет. Пока зима не пришла, можно быстро долететь. Она уже договорилась с одной герлой из Саратова, но та внезапно зависла у Джима и как-то обломала ее с этим, а одной ей стремно, потому что… ну потому что. А у нее в Москве очень важное… личное дело. Так что мы просто супер скатаемся, в пятницу выйдем, чтоб по первой волне пойти, а в понедельник уже вернемся, ну да, со школой напряги, но школу она прогуляет, да блин, она однажды недели две просто туда не ходила, как-то так опротивело все… и ничего за это не было.  Внезапно Чудо насторожилась, подняла пальчик, мол, тише, стой тут - и нырнула куда-то вбок. Появилась она обратно, таща за собой какого-то белобрысого пацана. Я и слова сказать не успел, а тот улыбнулся и вывалил целую кучу информации - типа как нам собираться, откуда выходить, что делать, что не делать по дороге. Через какое-то время мы уже втроем пили кофе, парнишка оказался настоящим гуру трассы, я было хотел записывать, что он говорит, но заломало. По его словам выходило, что он чуть не до Байкала дошел, а будущим летом планировал махнуть в Самарканд - и дальше. Чуда сияла влюбленными глазами, а парнишка сыпал какими-то географическими названиями, километражем, байками, и вскоре мы втроем пошли курить, а потом решили еще чуть-чуть погулять, пошли провожать Чудо, она жила где-то на “Технологическом”, мы все трое обменялись телефонами и расстались уже совсем друзьями... Звали его Карычем, а так тоже Сашей.      Домой я вернулся совсем поздно, мать уже волновалась, и к тому же ей адски не понравилась идея моего внезапного вояжа куда-то в другой город. Конечно, про трассу я ей ничего не сказал, но и так хватило. Я не очень понимал, что буду делать, когда увижу комиссара, если вообще увижу. Еще сто раз не факт, что в огромной Москве он прямо так выйдет меня встречать на Красную площадь с хлебом-солью. И все же парадоксальным образом, стоило мне решить, что я все же двигаю в свой крестовый поход на Москву, тут же меня и попустило от злой тоски. Зато сам я попал в какую-то струю, жизнь вокруг обострилась, что, в сущности, меня очень устраивало. Даже солнце над Питером проглядывало сквозь октябрьскую привычную хмарь. Ниночка в школе обратила на меня милостивое внимание, задержала на большой перемене и долго говорила о том, куда я хочу поступать, да что меня в жизни привлекает, да как я вижу свое грядущее. Я отвечал в том смысле, что будущее вижу гадательно, как бы сквозь мутное стекло, а поступать хочу в… Московский университет. На русский и литературу. И даже в эти выходные еду, чтобы на месте все заранее выяснить с общагой, с подготовительными курсами. Я врал ей прямо в усталые подведённые глаза с голубыми тенями, врал и сам себе удивлялся, экий во мне Штирлиц скрывается. Или Остап Бендер? Поди узнай. А заодно испросил позволения пропустить занятия в пятницу, потому что… на субботу уже не было плацкарта, не удалось купить. Что бы я стал делать, если бы Ниночек попросил меня предъявить билет, я не знаю, но она как-то мелко суетливо закивала, конечно, Саша, конечно… А потом, смущаясь, спросила, зачем я хожу в кафе “Сайгон” на Невском? Разве это приличное место для советского школьника? Я объяснил, что туда совсем почти и не хожу, только кофе попить, когда возвращаюсь от репетиторши… Там кофе вкусный, и дешево… Она просто недалеко живет. По английскому. А то ведь надо сдавать, если в универ хочу, сами понимаете… Это мне Тимур Славко посоветовал, он у нее занимался. Аделаида Сигизмундовна, старенькая такая. “Ах так, - рассеянно протянула Ниночка, - ну да, да. Но ты все же учти, Саша, ладно? Наш разговор учти на будущее…” Я учел. В общем-то, многие говорили, что “Сайгон” караулят и, если тебя застукают, могут прилететь неприятности. Хорошо, что мы с комиссаром так до него и не добрались, а то папаша бы ему потом прописал кофейную кантату. Вечером звонила Чудо, тараторила в трубку, проверяла по списку, выданному Карычем, все ли у нас есть для похода. Не было велосипедных катафотов, чтобы нашить на рюкзаки, если задержимся на трассе до ночи. Но мы решили, что не задержимся. Еще позже меня опять позвали к телефону. Звонила Фира, дочка Ароновны. Она извинилась, что поздно и, всхлипнув, сказала, что у них горе… Альмочки не стало. Нет-нет, все хорошо, уже приехали из ветлечебницы, забрали… Мама очень вам благодарна, Саша, если мы возьмем... собачку, то очень бы хотели опять с вами сотрудничать… Но пока мама и слышать не хочет… возраст, знаете ли… Еще раз извините, и всего вам доброго…

Я вернулся в комнату. Честно говоря, даже не думал, что так расстроюсь из-за чужой собаки. Все вспоминал ее седую мордочку, одышливую походку, жирные старые бока. Она была хорошая собака. И очень жалко Елю. Отчего-то показалось, что старуха и Альма были сестрами, и вот теперь одной из них нету. Наверное, в такие моменты надо бы помолиться, и я бы непременно, если бы знал можно ли молиться за собаку. Наверное, Франциску можно, он же вроде хиппи был, ему всех тварей было жалко. Инка про него рассказывала. Телефон зазвонил опять. Я подумал, это снова Фира, что-то еще вспомнила… “Ответьте Москве”, - сказала женщина-телефонистка, и почти сразу же: “Сэн?.. Ты?.. Ты получил мое письмо?..”

В первый момент я обалдел. Потому что не сразу узнал голос, потому что не ожидал ну никак, потому что потому. И тут комиссар, не переводя духа, не дожидаясь ответа, попросил: “Сэн… скажи мне что-нибудь… ну хоть сказку расскажи?” Коммунальный облезлый коридор. Из кухни несет холодом и простывшей едой. Мне 16 лет. Я говорю по телефону с абсолютно ебанутым чуваком, который внезапно стал моим лучшим другом, который любил меня запретной любовью, а потом предал нас обоих. Я сочиняю ему сказку прямо на ходу, привязанный к телефонной трубке. “Жил был человек, у которого… все получалось. Ну вообще все. За что ни возьмется - все выходит. И вот однажды достало его, что все у него так круто, так пучком. И стало ему скучно. Захотел он тогда от тоски повеситься… И что ты думаешь? Отлично получилось!” На том конце провода раздался короткий смешок Ривареса. “Знаю я эту сказку, как ты начал рассказывать, уже знал, чем кончится”. Да на здоровье, я еду к тебе, чучело, мы выходим с Чудой на трассу, только дождись, только попробуй исчезнуть, вот специально еду дать тебе в морду за все твои выебоны… Ничего этого я сказать не успел. Где-то там в Москве его окликнули: “Ти-мур! опять на те-ле-фоне ви...сишь!” И из трубки потекли короткие гудки, он опять свалил и не оставил номера. Но у меня была эта чертова бумажка с адресом Мозжинки.

16т

В Москву я притащился в понедельник, сразу поехал в школу, домой не заходя. Меня особо никто не искал, я отсидел уроки, и мы по обыкновению пошли гулять с Серегой. Все выходные я честно просидел под облетающей березкой у нас в саду, трепался с лохматым-бородатым и время от времени кидал ему облезлый резиновый мячик, завалявшийся со времен босоногого детства. Ждал чего-то, что ли? Кругом идиот, да. На станцию лохматый-бородатый со мной не пошел, точнее, проводил до поворота, вильнул хвостом и отвалил по своим делам. Наверное, чуял, что я не могу его с собой взять.

Серега радостно сиял, обсуждал со мной последний журнал «Вокруг света» и делился планами на жизнь. Он хочет быть международным обозревателем, везде ездить. «Ты, Фрунзе, тоже мог бы, вместе мы бы дел наворотили!». Я как-то криво усмехнулся и вдруг брякнул, что вообще никем не хочу быть. Жизненный кризис, мол. Серега засмеялся, будто хорошей шутке, махнул рукой, и мы свернули с Поварской, по нашему обычному гуляльному маршруту. Я, наверное, был не в ударе, потому что Серега поглядывал на меня странновато, потом прямо спросил – какая буржуазная падла меня укусила.