Самые страшные войска - Скутин Александр Витальевич - Страница 35

Трофимов вальяжно вышел из уазика, его водитель Ласин глядел на нас с ухмылкой: «Попались, голубчики!». Я еще подумал тогда: «Сейчас комбат орать на нас начнет». И не ошибся. Смерив нас долгим взглядом, комбат заорал на нас:

– Построиться!

Мы выстроились на лежневке в одну шеренгу, только гражданский Миша остался в сторонке.

– А тебе, Гаджилаев, что – отдельное предложение? Становись в строй! Ты в армии, а здесь порядок и дисциплина прежде всего. И пока я здесь командир отряда, ты у меня тоже будешь соблюдать порядок!

– Я вообще-то, гражданский. И не у вас в отряде служу, а в комбинате работаю.

Мы слушали эту перепалку с большим интересом. Мишу Гаджилаева у нас в дурколонне недолюбливали, мужик он был гнусный, но сейчас мы все были на его стороне.

Полкан вскинул руку под козырек и, грозно сверля глазами Мишу, приказал:

– Гаджилаев, я вам приказываю: становитесь в строй:

О как, комбат даже на Вы вдруг перешел. Миша было дернулся с места, но Леха Сулейманов с Кизляра сказал ему тихо:

– Махмуд, не позорь Кавказ. Если ты встанешь в строй, я всем твоим родным в Кизляре расскажу об этом, когда на дембель уйду.

Сулим угадал безошибочно – позора, осуждения своих родных на Кавказе боятся больше смерти. И Миша остался на месте, ответив Трофимову с усмешкой:

– Не могу я встать в строй, одет не по форме. Это нарушением дисциплины будет.

– Ладно, – проскрипел зубами Трофимов. – На получку ты у меня вместо денег будешь лапу сосать.

– Не беда, – огрызнулся Миша, – я уже итак второй месяц с солдатами питаюсь, у них же и живу в вагончике.

– Так, – продолжал Трофимов, – куда это вы едете?

Командир отделения Гена кратко доложил ему положение.

– Что!? – Опять заорал Трофимов, вращая глазами. – Оставили работу? Бросили производство? Да это же дезертирство! Да на фронте вас бы за это – расстреляли бы на месте! Па-чему? Я спрашиваю – па-ачему? Почему не приняли меры для доставки продуктов? Кто у вас кашеварит?

Игорь Савельев сделал шаг из строя.

– Я готовлю.

– Почему не поехал на Хапу за продуктами, когда ваш взводный не вернулся в тот же день?

– Я поехал на следующий день, но вы же сами приказали мне вернуться обратно в карьер.

– Ты мне голову не морочь, я спрашиваю, почему не привез тогда продукты с Хапы?

– Так вы же сами мне запретил на Хапу ехать!

– Значит надо было вернуться и снова ехать на Хапу за продуктами. Да на фронте старшина под огнем термосы с горячим обедом на передовую доставлял, под пулями! Я спрашиваю, почему ты не вернулся обратно на Хапу, а пошел в карьер?

Всем нам было понятно, что полковник говорил очевидную ерунду. Он приказал тогда вернуться Игорю в карьер и теперь его же обвиняет в выполнении собственного приказа. Очевидно, комбат и сам понял, что катит что-то неколесное, и переключился на меня:

– Ну а ты, военный строитель, как это ты взял самосвал и поехал на нем на Хапу? Это тебе что? А? Я тебя спрашиваю, это что? Это где? Частная лавочка, твой собственный велосипед? Вот просто так сел на МАЗ и поехал, куда захотел? Это государственная техника, она выполняет в карьере задание, военное задание. Потому как мы – военные строители. Ты присягу давал? И что, просто так – захотел и ушел с работы? Да еще и МАЗ угнал? А ведь у нас любая работа – это боевая задача, любая машина – боевая техника. И ты – дезертировал с боевой задачи, украв боевую технику! Да на фронте тебя расстреляли бы за это. А здесь с тобой знаешь что будет? В глаза, я сказал – в глаза мне смотреть! А здесь вместо дембеля поедешь лес валить. Только не в Карелии, как солдаты нашего отряда, а в Сибири, под конвоем!

Все с интересом посмотрели на меня, ожидая, что ляпну в ответ свое обычное: «Я сам родом из Сибири, вы меня Родиной не пугайте!» Но я лишь пожал плечами и буркнул:

– В Сибири на морозе – водка легче пьется.

У комбата аж перехватило дыхание, он побагровел и я приготовился к новому залпу его луженной пропитой глотки. Но Гена вдруг сказал:

– Смотрите, еще уазик едет!

Мы повернули головы на дорогу, к нам подъехал уазик начальника комбината. Но вместо полковника Хацкевича из него вылез незнакомый нам щеголеватый, во всем новом, майор. Он подошел, представился, это был проверяющий из Москвы.

Вот оно что. Комбат, зная о приезде проверяющего, решил перед ним проехаться по делянкам, проверить все и предупредить всех, подготовиться. И тут вдруг такое ЧП. То-то он и орал на нас так, зная, что ему самому за это достанется еще больше, чем нам.

Майор коротко выслушал нас, и сказал комбату:

– Ну что ж, я думаю, пусть они сейчас едут в гарнизон, поедят там, отдохнут, поспят, а завтра уже поедут в карьер работать. А за это время разберемся, куда делся их взводный с продуктами. Как вы думаете, товарищ полковник?

И Трофимов, поскольку он все же был командир, а не проверяющий майор из Москвы, хмуро мотнул нам головой:

– Езжайте на Хапу, воины.

…

А куда же пропал тогда Серега-взводный? Он решил, что на Хапу еще успеет, и поехал с лесовозом в Тунгозеро, поселок в 35 километрах от Хапы. Там он, затарившись основательно водочкой, навестил одну веселую вдовушку, которая не имела привычки отказывать военным, особенно если у них с собой были выпивка и деньги. И от любви и водки Серега позабыл про все на свете, для него начался многодневный сексуально-водочный марафон. Нелегко ему было, ну да и здоровье у могучего уральского парня было крепкое, а стройбатовской работой прапорщик себя не утруждал, командир все-таки.

Брали его классически, как в кинофильмах. Поздним вечером к дому, где он чахнул все эти дни, подъехал комендатурский ЗИЛ-130, из кузова высыпали и неслышно рассеялись вдоль забора солдаты-комендачи, вооруженные автоматами. Начальник губы подошел к двери и негромко постучался:

– Хозяюшка, водички попить у вас можно?

Серега, увидев в окно комендатурский ЗИЛ, мгновенно протрезвел и все понял. Он распахнул окно и как был – выскочил в огород. Из одежды на нем был только презерватив, да и тот использованный. Таким его и взяли.

Полковника Трофимова вскоре сняли. Нет, не тогда же, а через несколько месяцев. Дело в том, что ему понравилось каждый выходной объявлять «Ударным коммунистическим воскресником», и солдаты работали без выходных уже два месяца. И не пожалуешься никуда. «Солдат, ты не работаешь – ты служишь Родине. А Родине служат не пять дней по восемь часов, а ежесекундно, ежечасно, не взирая на трудности и лишения». Комбату это понравилось – перевыполнение плана, премии, благодарности. Но потом он увлекся, и заставил нас работать 7 и 8 ноября – в годовщину Великой Октябрьской революции, главный политический праздник в СССР. Замполиты моментально настучали об этом в ГлавПУР. Работу в праздничные дни признали политической ошибкой Трофимова, и его тут же ушли на пенсию.