Уэверли, или шестьдесят лет назад - Скотт Вальтер - Страница 59

Глава 33. Наперсник

Уэверли проснулся утром после тяжелого сна и беспокойных сновидений, нисколько не освеженный, и осознал весь ужас своего положения. Чем все это кончится, он не знал. Его могли предать военному суду, который в разгар гражданской войны вряд ли стал бы особенно затруднять себя выбором жертв или оценкой достоверности свидетельских показаний. Столь же не по себе становилось ему и при мысли о суде в Шотландии, где, насколько ему было известно, законы и формы судопроизводства во многих отношениях отличались от английских и, как он с детства привык, пусть ошибочно, думать, свобода и права граждан охранялись не так заботливо, как в Англии. Чувство озлобления поднималось в нем против правительства, в котором он видел причину своего теперешнего тяжелого и опасного положения, и он внутренне проклял излишнюю щепетильность, из-за которой он не последовал приглашению Мак-Ивора и не отправился с ним в поход.

«Почему я не последовал примеру других честных людей, – говорил он себе, – и при первой возможности не приветствовал прибытие в Англию потомка ее древних ко» ролей и законного наследника ее престола? О почему

Я не видал очей восстанья грозных, Не отыскал законного монарха И не поклялся в верности ему?

Все, что в доме Уэверли было хорошего и достойного, было основано на их преданности династии Стюартов. Из писем моего дяди и отца, как они были истолкованы этим шотландским судьей, ясно, что они и указывали мне путь моих предков; и только моя тупость да туманный язык, которым они из осторожности излагали свои мысли, сбили меня с толку. Если бы я поддался первому благородному порыву, узнав, как попирают мою честь, как сильно отличалось бы мое положение от теперешнего! Я был бы свободен, у меня было бы оружие, я сражался бы, подобно моим предкам, за любовь, за преданность и за славу. А теперь я сижу в западне, в полной зависимости от подозрительного, сурового и безжалостного человека, а впереди у меня лишь одиночество заключения или позор публичной казни. О Фергюс! Как прав ты был в своих пророчествах! И как быстро, как ужасно быстро исполнилось то, что ты предвидел!»

В то время как Эдуард предавался этим тягостным размышлениям и весьма естественно, хоть и не слишком справедливо, сваливал на правящую династию все бедствия, которыми он был обязан случаю, а частично по крайней мере и собственному легкомыслию, мистер Мортон воспользовался разрешением майора Мелвила и нанес нашему герою ранний визит.

В первую минуту Эдуард хотел было попросить, чтобы его не беспокоили вопросами или разговором; но при виде почтенного пастора, который спас его от немедленной расправы толпы, и его благожелательного выражения он подавил в себе эти чувства.

– Полагаю, сэр, – сказал несчастный молодой человек, – что при любых других обстоятельствах я выразил бы вам всю благодарность, которую вы заслуживаете за то, что спасли мою жизнь, сколько бы она ни стоила, но в голове у меня сейчас творится такое и ожидаю я еще таких ужасов, что едва ли могу выразить вам признательность за ваше вмешательство.

Мистер Мортон ответил, что пришел сюда отнюдь не за благодарностью и что его единственным желанием и исключительной целью является заслужить ее в будущем.

– Мой достойный друг, майор Мелвил, – продолжал он, – как человек военный и должностное лицо имеет определенные взгляды и обязанности, от которых я свободен. И в мнениях мы с ним далеко не всегда совпадаем, поскольку он, быть может, недостаточно принимает в расчет несовершенство человеческой природы. – Он помолчал, а потом продолжал:

– Я не напрашиваюсь к вам в наперсники, мистер Уэверли, с целью выведать от вас какие-либо обстоятельства, которые могут быть использованы во вред вам или другим лицам, но я от всей души желаю, чтобы вы доверили мне все подробности, которые могли бы привести к вашему оправданию. Торжественно обещаю вам, что все ваши признания попадут в руки верного и, насколько позволяют ему силы, усердного заступника.

– Вы, я полагаю, принадлежите к пресвитерианской церкви, сэр?

Мистер Мортон утвердительно кивнул.

– Если бы я руководился предрассудками, в которых меня воспитывали, я бы усомнился в вашем дружелюбном участии к моей судьбе; но я заметил, что подобные предрассудки имеются в Шотландии по отношению к вашим собратьям епископального толка, и я готов считать, что они в равной мере необоснованны.

– Горе тем, кто думает иначе, – сказал мистер Мортон, – или кто видит в форме духовного управления и в церковных обрядах исключительный залог христианской веры и нравственного совершенства.

– Но, – продолжал Уэверли, – я не вижу, почему я должен утруждать вас изложением подробностей, которыми, как бы я ни перебирал их в своей памяти, я не в состоянии объяснить и части возведенных на меня обвинений. Я прекрасно знаю, что я невиновен, но не представляю себе способа, которым мог бы надеяться оправдать себя.

– Именно поэтому, мистер Уэверли, – сказал священник, – я и осмелился просить вас быть со мной откровенным. Мое знание здешних жителей достаточно широко, а если в том представится нужда, его можно еще расширить. Ваше положение, боюсь, будет мешать вам принимать деятельные меры к отысканию доказательств или изобличению обмана, которые я с радостью взял бы на себя, и, если даже они не принесут вам пользы, они по крайней мере не смогут вам повредить.

Уэверли на несколько минут задумался. В конце концов, если он доверится мистеру Мортону, размышлял он, в том, что касается лично его, это не сможет повредить ни мистеру Брэдуордину, ни Фергюсу Мак-Ивору, поскольку они уже выступили с оружием в руках против правительства. Что же касается его, то если заверения его нового друга были такими же искренними, как был серьезен и его тон, вмешательство священника могло принести ему известную пользу. Поэтому он бегло пересказал мистеру Мортону большую часть событий, с которыми читатель уже знаком, опустив свои чувства к Флоре и не упоминая в своем рассказе ни о ней, ни о Розе Брэдуордин.

Священника особенно поразило сообщение о том, что Уэверли посетил Доналда Бин Лина.

– Я рад, что вы не говорили об этом майору. Этот факт может быть весьма превратно истолкован теми, кто не считает, что любопытство и страсть к романтическому могут повлиять на поступки юноши. Когда я был так же молод, как вы, мистер Уэверли, всякое такое сумасбродное предприятие (простите, пожалуйста, это выражение) имело бы для меня неотразимую прелесть. Но на свете много людей, которые никак не могут поверить, что человек способен пойти на опасное и утомительное предприятие без достаточных на то оснований, и поэтому приписывают эти действия побуждениям, весьма далеким от истины. Этот Бин Лин слывет по всей стране своего рода Робином Гудом, и рассказы о его ловкости и предприимчивости являются излюбленной темой бесед зимними вечерами у очага. Он, несомненно, обладает способностями, выходящими за пределы той дикой среды, в которой он вращается, и, будучи честолюбив и неразборчив в средствах, вероятно, попытается всеми доступными способами выдвинуться во время этой несчастной смуты.

Мистер Мортон затем тщательно записал для памяти все обстоятельства свидания Уэверли с Доналдом Бин Лином и прочие сообщенные им подробности.

Явное участие, которое этот достойный человек выказывал к его злоключениям, а главное, то, что он выразил Уэверли полную уверенность в его невиновности, естественно смягчили сердце Эдуарда, поскольку холодность майора Мелвила внушила нашему герою мысль, что весь мир ополчился против него. Он горячо пожал руку мистеру Мортону, заверил его, что проявленная им доброта и сочувствие сняли с него тяжелый груз, и добавил, что, как бы ни сложились обстоятельства, он принадлежит к семье, умеющей чувствовать благодарность и располагающей возможностями выказать ее.

Задушевность, с которой Уэверли благодарил его, вызвала слезы на глазах достойного пастора. Он вдвойне заинтересовался судьбой своего юного друга, видя, с какой искренностью и чистосердечием тот принял предложенные ему услуги.