Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Библейские мотивы в русской поэзии (Сборник)

Анненский Иннокентий Федорович

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Библейские мотивы в русской поэзии (Сборник) - Анненский Иннокентий Федорович - Страница 16

Изменить размер шрифта:

Из Апокалипсиса

Я новое небо и новую землю увидел…

Пространство далекое прежних небес

миновало,

И прежней земли преходящей и тленной

не стало,

И моря уж нет… Новый город священный

я видел,

От Бога сходящий в великом,

безбрежном просторе,

Подобный невесте младой в подвенечном

уборе,

Невесте прекрасной, готовой супруга

принять.

«Се скиния Бога с людьми. Обитать

Здесь с ними Он будет», – я слышал

слова громовые,

«Сам Бог будет Богом в народе Своем, —

И всякую с глаз их слезу Он отрет.

И земные

Печали исчезнут. В том граде святом

Не будет ни плача, ни вопля, ни горьких

стенаний,

Не будет болезни, ни скорби, ни тяжких

страданий,

И смерти не будет. Таков Мой обет;

Прошло все, что было, и прежнего нет!»…

Семен Яковлевич Надсон

1862–1887

Желание

О, если там, за тайной гроба,

Есть мир прекрасный и святой,

Где спит завистливая злоба,

Где вечно царствует покой,

Где ум не возмутят сомненья,

Где не изноет грудь в борьбе, —

Творец, услышь мои моленья

И призови меня к Себе!

Мне душен этот мир разврата

С его блестящей мишурой!

Здесь брат рыдающего брата

Готов убить своей рукой,

Здесь спят высокие порывы

Свободы, правды и любви,

Здесь ненасытный бог наживы

Свои воздвигнул алтари.

Душа полна иных стремлений,

Она любви и мира ждет…

Борьба и тайный яд сомнений

Ее терзает и гнетет.

Она напрасно молит света

С немой и жгучею тоской,

Глухая полночь без рассвета

Царит всесильно над землей.

Твое высокое ученье

Не понял мир… Он осмеял

Святую заповедь прощенья,

Забыв Твой светлый идеал,

Он стал служить кумирам века;

Отвергнув свет, стал жить во мгле, —

И с той поры для человека

Уж нет святыни на земле.

В крови и мраке утопая,

Ничтожный сын толпы людской

На дверь утраченного рая

Глядит с насмешкой и хулой;

И тех, кого зовут стремленья

К святой, духовной красоте, —

Клеймит печатью отверженья

И распинает на кресте.

«Я не Тому молюсь…»

Я не Тому молюсь, Кого едва дерзает

Назвать душа моя, смущаясь и дивясь,

И перед Кем мой ум бессильно замолкает,

В безумной гордости постичь Его стремясь;

Я не Тому молюсь, пред Чьими алтарями

Народ, простертый ниц, в смирении лежит,

И льется фимиам душистыми волнами,

И зыблются огни, и пение звучит;

Я не Тому молюсь, Кто окружен толпами

Священным трепетом исполненных духо5в

И Чей незримый трон за яркими звездами

Царит над безднами разбросанных

миров, —

Нет, перед Ним я нем!.. Глубокое сознанье

Моей ничтожности смыкает мне уста, —

Меня влечет к себе иное обаянье —

Не власти царственной, но пытки

и креста.

Мой Бог – Бог страждущих, Бог,

обагренный кровью,

Бог-человек и брат с небесною душой, —

И пред страданием и чистою любовью

Склоняюсь я с моей горячею мольбой!..

Федор Сологуб

1863–1927

Пилигрим

В одежде пыльной пилигрима,

Обет свершая, он идет,

Босой, больной, неутомимо,

То шаг назад, то два вперед.

И, чередуясь мерно, дали

Встают всё новые пред ним,

Неистощимы, как печали, —

И всё далек Ерусалим…

В путях томительной печали

Стремится вечно род людской

В недосягаемые дали

К какой-то цели роковой.

И создает неутомимо

Судьба преграды перед ним,

И всё далек от пилигрима

Его святой Ерусалим.

«Зелень тусклая олив…»

Зелень тусклая олив,

Успокоенность желания.

Безнадежно молчалив

Скорбный сон твой, Гефсимания.

В утомленьи и в бреду,

В час, как ночь безумно стынула,

Как молился Он в саду,

Чтобы эта чаша минула!

Было тёмно, как в гробу.

Мать великая ответила

На смиренную мольбу

Только резким криком петела.

Ну так что ж! как хочет Бог,

В жизни нашей так и сбудется,

А мечтательный чертог

Только изредка почудится.

Всякий буйственный порыв

Гасит холодом вселенная.

Я иду в тени олив,

И душа моя – смиренная.

Нет в душе надежд и сил,

Умирают все желания.

Я спокоен, – я вкусил

Прелесть скорбной Гефсимании.

«Под сению Креста рыдающая Мать…»

Под сению Креста рыдающая Мать.

Как ночь пустынная, мрачна ее кручина.

Оставил Мать Свою, – осталось ей обнять

Лишь ноги бледные измученного Сына.

Хулит Христа злодей, распятый вместе

с ним:

– Когда ты Божий Сын, так как же ты

повешен?

Сойди, спаси и нас могуществом твоим,

Чтоб знали мы, что ты всесилен

и безгрешен. —

Любимый ученик сомнением объят,

И нет здесь никого, в печали или злобе,

Кто верил бы, что Бог бессильными распят

И встанет в третий день в своем

холодном гробе.

И даже сам Христос, смутившись наконец,

Под гнетом тяжких дум и мук изнемогая,

Бессильным естеством медлительно

страдая,

Воззвал: – Зачем меня оставил Ты,

Отец! —

В Христа уверовал и Бога исповедал

Лишь из разбойников повешенных один.

Насилья грубого и вечной мести сын,

Он сыну Божьему греховный дух свой

предал.

И много раз потом вставала злоба вновь,

И вновь обречено на казнь бывало Слово,

И неожиданно пред Ним горела снова

Одних отверженцев кровавая любовь.