Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Дневник советского школьника. Мемуары пророка из 9А - Федотов Лев Федорович - Страница 32


32
Изменить размер шрифта:

– И на нас будешь жаловаться? – спросила М. Ив.

– Вас могу пощадить, вы мне еще не так докучаете. А вот моя мама, да еще моя тетушка, так те мне совсем жить не дают! Ну, что я буду с ними делать?!

Дома я узнал сегодня нечто ужасное: оказывается, что Сарра, достав билет, уехала с новорожденной домой в Ленинград, а тетя Бетя и шалун Витторио остались здесь.

– Проклятие! – простонал я. – Все, на кого я не посмотрю, спокойно улаживают дела с билетом и уезжают, а я, как несчастный мученик, смотрю на это издали и никак не могу вырваться из Москвы!

– Ничего, поедешь, – сказала мама.

– Хотел бы я это видеть!.. – с горькой усмешкой сказал я.

Вечером, отправляясь к Олегу, чтобы вместе с ним провести время, я зашел проведать нашу церквушку. Я завернул на церковный двор, обогнул церковь, проскользнул мимо гор всякого хлама и очутился перед беленой лестницей, уходящей куда-то вглубь. Теперь я был не слишком осторожен, так как странное спокойствие овладело мною. Я, не медля ни минуты, спустился по кривым ступеням и, вытянув руки, дотронулся до пыльных дверных досок… На дверях я нащупал огромный кованый замок.

8-го сентября. И вот наступил первый выходной день. Конечно, я не зевал, твердо решил провести его по-человечески. Полдня мы с Мишкой толкались в спортивных магазинах, выуживая гантельки для гимнастики, но ничего не нашли, и я решил утопить свое горе, отправившись вечером вместе с мамой к Гене.

Первым делом я взялся за альбом с фотографиями и с любовью стал рассматривать облики моих далеких родственников, живущих где-то далеко в Одессе и в недоступном Ленинграде. Собственно говоря, я только ради этого альбома пришел сегодня к Гене, чтобы вспомнить свою родню.

10-го сентября. Ввиду того, что у нас не работала вторая линия, по которой передавали «Аиду», то мне пришлось отправиться к Мишке, где я и прослушал всю оперу. Ну что это за опера? Ведь в ней участвуют прямо-таки живые люди! Это не те картонные куклы, о которых говорил Чайковский! Завидовал он, что ли, подлец? Думаю, что завидовал: ведь не каждый композитор мог бы написать оперу так, как написал Верди свою «Аиду». Да! Только благодаря «Аиде» я понял оркестровку. Верди не совал (так! Изд.) инструменты один за другим, лишь бы, чтобы сказать, что, дескать, его опера заключает в себе всевозможные формы оркестровки, а он подбирал инструменты со вкусом и удивительной тонкостью.

Трудно описать мои чувства, когда в оркестре и на сцене проводится сцена появления пленных эфиопов. Слушая всегда этот отрывок, я начинаю дрожать, как дрожит бедный щенок, попавший под дождь. Я не могу спокойно слушать эту сцену. Разве это не душераздирающий момент, когда предстают перед фараоном униженные, связанные пленники, и Аида, увидев среди них своего отца, эфиопского властителя Амонасро, с криком бросается к нему, оплакивая обезглавленную отчизну. Амонасро грубо схватывает ее и шепчет, чтобы она не предавала его!.. Да, это одно из лучших мест оперы.

Да и вообще я не могу себе представить, как это только люди (а их немало), вдобавок даже люди, понимающие музыку, могут равнодушно относиться к такой опере.

12-го сентября. Сегодня мы получили письмо от Лили, где она пишет, что благополучно доехала до Николаева. Короче говоря, все обошлось как нельзя лучше. Она также касалась в письме и того, что зимой к нам, может быть, приедут дядя Марк и их Люся. И это уже, кажется, решено!

14-го сентября. Будучи сегодня у М. Н., я случайно посмотрел на висевший на стене рисунок Исаакиевского собора, вспомнил, что я когда-то ходил по этой площади, когда-то взбирался на вышку, когда-то непосредственно созерцал золотой купол собора, и я вспомнил о трудностях, которые должны будут мне помешать поехать зимой в Ленинград.

– Смотрю я на этот рисунок и думаю, – обратился я к М. Н. – удастся ли мне увидеть этой зимой этот собор и эту площадь наяву или нет?

– Да, – согласился М. Н. – для тебя это не очень-то приятный вопрос! Но ничего, может быть, попадешь туда!

18-го сентября. Еще 15-го числа, встав как можно раньше, я начал писать в Ленинград письмо. Было 6-ть часов утра, мама спала, и в комнате было тихо. Так постепенно, за эти три дня я написал все письмо, уделяя ему внимание, главным образом, по утрам до школы. Я решил написать все и обо всем, ответить на все вопросы, которые Рая задавала мне в предыдущем письме и, так как на меня вдруг напало желание закатить Рае художественно обработанное, богатое письмо, то я и написал его… Скорее всего, это был у меня целый рассказ. Я взял для этого письма целую тетрадь, хотя и не думал над тем, что это письмо у меня займет ее всю; но вот письмо я окончил, и от моей тетради осталась одна обложка с промокашкой. Все письмо у меня уместилось на 25-и страницах, и к тому же я писал его, как обычно, очень мелко и в каждую клетку. Окончив его, я был рад, как не знаю кто! Именно поэтому я и разглагольствую сейчас так пышно! Я писал его по краткому плану, который я составил для того, чтобы не упустить ни единой мысли. Я, конечно, потом вложил этот план в конверт, где хранится последнее Раино письмо, которым я пользовался при своем писании, и конверт сунул в обложку истраченной тетради. Это я решил оставить себе как добрую память, в честь такого гигантского письмеца. Я даже и не собрался переписывать его в дневник, как я обычно делаю, – ведь это адский труд! Я просто попросил Раю сохранить его с тем намерением, что я зимой (если буду у них) спишу себе наиболее нужные мне места.

Написал я Рае положительно все! Я объяснил, почему долго не мог писать; описал ей всю историю моего старания попасть в Ленинград; описал, как я был в Звенигороде; ответил ей на ее вопросы о моих взглядах на будущее и о многом другом.

Я еле-еле запихал все письмо в конверт. Боясь, что его могут не принять на почте (я, безусловно, думал послать его), я сунул конверт под тяжеловесные тома «Истории Земли» и поставил наверх всего этого настольную лампу; все это я проделал с тем, чтобы мой конверт принял более или менее приличный вид.

В школе сегодня ничего особенного не было. Правда, на истории мне вздумалось разработать финальную иллюстрацию к моему Итальянскому докладу и я набросал чернилами набросок будущего рисунка, который должен был изображать в конце доклада нечто торжественное, подчеркивающее. Я изобразил овальную картину Везувия, наполовину накрытую материей, рядом торчали у меня ноты, лавры и смычки, а из-за всей кутерьмы виднелись сверкающие спартаковские мечи и шлемы.

Вот примерно какой я хочу сделать заключительную иллюстрацию в Итальянском докладе. Посмотрим, как все это получится!

19-го сентября. Письмецо всю ночь пролежало у меня под томами геологии, но я решил продержать его еще до вечера, а нынче же вечерком отпустить его в путь-дорогу.

Погодка была сегодня прекрасная. Когда я шел в школу, то я заметил, как Кремль отражал от себя ярко-желтые лучи восходящего солнца. Дворец и церкви его, казалось, были выкрашены в густую, яркую желтую краску. Тени на них были истинно голубого, как лазурь, цвета, ибо холодный воздух раннего утра давал о себе знать. Ярко-желтые освещенные места и небесно голубые тени вместе казались чем-то необыкновенным, и весь Кремль был похож на театральную декорацию. Короче говоря, освещение пейзажа было прямо-таки сказочным.

Вечером я извлек конверт на свет, и, отправившись на почту, сдал его, полагаясь на честность наших железнодорожников. Ничего особенного не случилось, и письмо было принято без какого-либо рода указаний или замечаний на внушительный вид конверта.

22-го сентября. Сегодня я встретился с Женькой Гуровым, чтобы снова поболтать о прошедшем, поговорить о настоящем, помечтать о Ленинграде. Я рассказал ему, что теперь из-за школы совершенно перестал рисовать, возиться с докладами и вести дни по намеченному плану. Очень трудно все это ставить наравне со школьными уроками; а мой планчик, очевидно, пойдет у меня в «архив древностей». Мы начали строить планы на нашу поездку, и я, между прочим, заявил ему: