Рассказы о живой природе - Яковлев Петр Иванович - Страница 16

– А ну-ка, кто его погладит,-пошутил дядя Тима, но когда Витя протянул было руку, чтобы потрогать взъерошенный хвост, резко остановил смельчака: – Не тронь!

И это было как раз вовремя. Заметив движение мальчика, зверек сразу же кинулся на него, и лишь капкан помешал хищнику выполнить злое намерение.

– Злой он сейчас, даром жизнь свою не отдаст. Он ведь чувствует, что смерть ему приходит,- пояснил дядя Тима,- потому и взъярился так. В жизни он порядочный трус, но до чего ж хищный и коварный. Лиса, хотя и больше его, а по сравнению с ним – просто шутница. Вот ведь она не пришла за курами, хотя и любит курятинку не меньше его, а этот пришел – кровожаднее и нахальнее его, пожалуй, зверя нет. Ну, опять же: голод – не тетка, а хорек мал, зайца или белку ему не изловить, как это делают лиса или куница, вот и идет на пакость. Летом он совсем смирный – пищи ему тогда вдоволь. Питается он, главным образом, лягушками и мышатами, а также птенцами различных птиц. Иногда нападает на змей или выслеживает кротов и крыс, а то и рыбу ловит. Живет он в норе или в расщелинах камней, где самка рождает слепых детенышей. Хорек не боится крупных хищников, так как для самозащиты природа наделила его мешочком с мускусной жидкостью. Эта зловонная жидкость отравит аппетит любому зверю. Да и охотники не очень-то уважают эту тварь. Бьют, когда он сам в гости к курам пожалует. А мех у него, хотя и не такой уж красивый, но зато дешевый и теплый. На воротник или рукавицы – любо-дорого… Ну, мне, однако, на работу пора.- И Тимофей Семенович потащил свою добычу в сени, приговаривая:- Съел двух курочек – хватит. Сейчас тебя самого старухе на воротник пущу.

Еще любитель курятинки

В тихий июльский вечер со своим дружком Ефимом Ивановичем (юные читатели тоже знакомы с ним) мы поставили сети в проливе между двумя островами и тихонько плыли на ночлег к западному скалистому берегу. Сидя на веслах, я любовался красотой ясной вечерней зари. Чуть потревоженное зеркало воды отражало все тона пылающей глубины неба, и казалось, что лодка плывет в беспредельном межпланетном пространстве, и только отраженная водой темная полоска леса на другом берегу нарушала волшебную прелесть этого миража.

Мы подъехали к устью безымянного ручья, и Ефим Иванович скомандовал:

– Стоп! Суши весла. Давай-ка, Петр Иванович, закинем здесь на ершей. Тут их раньше тьма-тьмущая водилась.

Опустив камень-якорь за борт, мы забросили все удочки, и не прошло получаса (даже стоявший над лесом золотой шар солнца не успел закатиться в то место, где он ночует), как мы натаскали полный солдатский котелок крупных, словно окуни, и колючих, как ежи, ершей.

С заходом солнца клев внезапно прекратился, рыба отошла.

Старый рыболов хитро прищурил левый глаз, а правый зорко нацелил на темнеющие заросли камыша в устье ручья, отыскивая подходящее место для ночлега.

– Ну, поехали, однако, уху варить. Ох, и уха будет – не уха, а объеденье,-приговаривал он, сматывая свои бесчисленные удочки.

В устье ручья мы обнаружили уже опередивших нас ночлежников. Это были два мальчика-Коля и Ваня, соседи Ефима Ивановича.

– Дедушка Ефим, Петр Иванович, посмотрите, каких окуней мы на луде наловили! – наперебой шумели ребята, показывая свой улов – две больших корешковых корзины окуней, килограммов по пятнадцать каждая.

Артелью мы вытащили обе лодки на берег и вынесли снасти к старому огнищу.

– Ну, вы варите тут ушицу, а я пойду кое-чего попро- мышляю,- хитровато подмигнув мне, буркнул старый охотник, и не успели мы осведомиться, куда и зачем собрался дедушка,- он уже скрылся в зарослях прибрежных кустов.

Мы развели жаркий костер и навесили чайники, потом мальчики почистили рыбу, и вскоре над костром потянуло тонким запахом кипящей ухи.

Я прилег у огня на своей телогрейке и слушал ребячий щебет о том, какой у кого сорвался окунь, у кого щука отхватила новую уду вместе с клюнувшим окунем. Рассказали также ребята презабавную историю о том, как приезжий приятель их, Ленька, прошлым летом ловил на луде окуней со своим дедушкой, которого все звали «дядя Федя», и как с тех пор ту луду прозвали «дяди-Фединой». Уха, меж тем, сварилась, и мы, покликав Ефима Ивановича, принялись за нее в три ложки, так и не дождавшись старого лесовика.

– Что-нибудь обязательно принесет, вот увидите. У него так, впустую, не бывает,- уверенно заключил Коля, знавший Ефима Ивановича, пожалуй, не хуже меня. И ребята стали гадать, что принесет так долго отсутствующий дедушка Ефим, но так ни на чем и не сошлись.

– Гроза будет,- заметил я, обнаружив на горизонте грозовые скопления облаков.- Что будете делать, рыболовы?

– А мы под лодку! Не впервые, Петр Иванович.

Да и с вами уж не первый раз… Помните, позапрошлым летом тоже в грозу попали…

– Во! Молния!-заметил Коля.

– А грома не слышно… Почему, Петр Иванович?

– Далеко. Не дошел звук, растворился.

И мы, действительно, никакого грома не услышали, а вместо этого из зарослей со стороны устья донесся вдруг необычный отрывистый лай, затем визг. Ребята оживились: что бы это могло быть? Уж не Шарик ли прибежал в такую даль и отыскал своего хозяина – Ефима Ивановича? Но вот из зарослей камыша на середину протоки выскочил целый выводок кряковых утят. Птенцы были явно чем-то напуганы; сопровождаемые встревоженно крякающей матерью, они улепетывали по воде, работая одновременно и лапками и еще не обросшими крыльями. В камышах же, откуда появился выводок, сначала послышался приглушенный визг, хлопанье крыльев, а потом и стон умирающего селезня…

– Кто это? – почти одновременно спросили ребята.

– Наверно, лиса. По лаю похоже,- предположил я.- В это время вода теплая, и лиса не боится смокнуть, потому она с удовольствием охотится за утятами. Плавает же она не хуже любой собаки. А утята – самое вкусное кушанье для молодых лисят.

В лесу, меж тем, все смолкло, зато ясно послышались отдаленные раскаты грома, и налетевший порывом ветер зашумел в верхушках деревьев, заиграл листвой в кронах стоявших рядом берез.

– Налетай на уху – гроза!-зашумели ребята и принялись за остывающую, позабытую на время уху.

– Съели, небось, и мне ничего не оставили,- раздался вдруг над костром нарочито сердитый голос Ефима Ивановича.- Ну, тогда и от меня вам ничего не будет…

Уха снова была забыта. Ребята обступили старого охотника, искали добычу и не находили. Наконец Ефим Иванович извлек из-за пазухи совсем крошечного, как котенок, рыжего зверька. Он еще не умел кусаться и чуть повизгивал от страха. Уставив на людей темные стеклышки глаз, он, казалось, просил о помощи, содрогаясь маленьким тельцем, покрытым редкой пушистой шерстью. Длинный, как у крысы, еще не обросший шерстью хвостик, едва поворачиваясь, дрожал, как от сильного озноба.

– Дедушка Ефим, а мы ухи тебе оставили – целый котелок,- заискивающе доложил Коля.- Самая вкусная.

– И ложку дадим самую большую,- в тон ему добавил Ваня.

– Ну, коли так, тогда забирайте себе это существо.

Только смотрите, чтоб не сгиб он у нас. Молоко-то с собой есть?

Мальчики вытащили бутылку, и все принялись кормить лисенка. Сначала он никак не хотел открывать рта, но вскоре разобрался, в чем дело, и с аппетитом стал лизать молоко, налитое в крышку котелка.

– Дедушка Ефим, расскажи, как ты его поймал? – допытывались мальчики. шо – Вы-то уж поели ухи, а я еще голодный. А, говорят, на голодные кишочки не захочешь и стишочки… Ты, Коля, дома незаметно подсунь лисенка к щенятам. Жучка не разберется сначала и покормит его, а потом уже будет считать своим.

А как подрастет – отсадите от щенков, а то драться будут.

Да и собака загрызет его,- поучал мальчиков старый охотник.- Хлеб или овощи он есть не будет, не то, что собака, придется кормить мясом и рыбой – тут уж вам заботы хватит.