Снайперы - Симонова Мария - Страница 57

— Не надо, Савелич, — неожиданно попросила Кэт. — Я знаю о них главное. И больше ничего не хочу накручивать. Мне так проще.

— Простите меня, Катенька, — помолчав, сказал Савелич дрогнувшим голосом. — Я ничем не смог вам помочь. Даже советом. Больше всего я хотел бы уйти отсюда вместе с вами. Но я боюсь. Тридцать лет страха… Я не оправдываюсь, это просто боль… Наверное, от бессилия. Простите меня.

Глава 13

А ТЫ ВСЕ ЛЕТИШЬ, И ТЕБЕ…

Надо сказать, что кабина околозвездного корабля «Минин» была устроена весьма своеобразно: она представляла собой круглое помещение, где по стенам были расположены шесть пилотских кресел, так что команда сидела не перед лобовым стеклом или, как водится, большим экраном, а по кругу — друг против друга, и сверху перед каждым висел большой индивидуальный экран.

Ян раньше никогда не летал в космос — так уж сложилось или, вернее, не сложилось в его судьбе. Теперь, сидя в одном из кресел и глазея то на экран, то на людей напротив, он с трудом сдерживал позыв почесать в затылке: если он недавно и предполагал улететь с Земли, то на чем-то вроде круизного лайнера. Да, и кстати, почесать в затылке он все равно бы сейчас вряд ли смог, поскольку вес его составлял на данный момент не один центнер. Это было главное неудобство, но имелись и еще. Например, у него очень мерзли конечности. Нет, все остальное тоже мерзло, но конечности почему-то особенно — и это при том, что корабль вот уже с четверть часа как находился в короне звезды, а указанная на экране температура за бортом выражалась столькозначной цифрой, что Яну даже страшно было ее сосчитать. Благо хоть, что экран не показывал окружающего пейзажа, а давал компьютерное изображение происходящего — для удобства зрителя в приглушенных красках и с искаженными пропорциями величин и расстояний.

«Минин» находился в двойной звездной системе — специалисты решили, что таким образом прореха в надвигающемся смерть-поле разойдется пошире, и рассчитали лучшее при этом положение для корабля. На экране двумя желтыми шариками были показаны две звезды, синей точкой рядом с одной из них — маленький корабль, а роковую стену-ликвидатор изображала едущая на них полупрозрачная плоскость.

Судя по показаниям, им предстояло ждать ее «наезда» еще около семи минут. Корабль был полностью стабилен. Если ему и предстояло вскоре погибнуть, то в единый миг, и любые трепыхания команды будут бессильны — оставалось только ждать. А еще молиться и верить в удачу. Но, видимо, трое других членов экипажа, а именно — капитан корабля Станислав Тропилин, известный не только в России, но и за ее пределами космический ас, его помощник Юрий Жарков и второй пассажир Валентин (да-да, тот самый, «можно без отчества»), воспринимали перспективу собственной близкой гибели без проблесков энтузиазма — тишина в кабине висела плотная, гнетущая.

Чтобы немного сбавить ее накал, Ян решил задать капитану насущный вопрос, действительно его занимающий.

Перед стартом лично Тропилин провел инструктаж для пассажиров, и в частности объяснил, что пара-тройка центнеров веса — это еще цветочки, поскольку рядом со звездой они должны весить на самом деле не менее трех тонн. «Так что, чем ругаться на тяжесть в членах, скажи спасибо антигравитатору, что он делает тебя здесь легче в сотню раз».

А вопрос был, как нетрудно догадаться, по поводу температуры на борту — не то чтобы морозной, но ощутимо ползущей к нулю, к счастью, не к абсолютному, а пока только к точке замерзания по Цельсию.

— Капитан, разрешите спросить! — сказал Ян в лингафон, тяжело и с шумом вдыхая воздух (одышка — бич тяжеловесов). — Мы что, по принципу (вдох)… холодильника работаем? — Перед полетом Ян пребывал в уверенности, что возле звезды у них на борту если и не наступит испепеляющая жара, то по крайней мере будет жарковато. Перспектива обрасти сосульками, находясь в короне звезды, ему в голову тогда еще не приходила.

— В какой-то мере да, — ответил капитан, тоже дыша, как после спринтерской дистанции. — Но я понимаю ваш вопрос… И отвечаю — холодно у нас не поэтому.

— А почему? — спросил Ян, пока капитан переводил дух. Ей-богу, им здесь только клубочков пара с губ не хватало.

— Корабль, по сути, обернут в фезолин… А это, как вам известно (вдох)… абсолютная изоляция. Температура нас как бы обтекает… А поскольку у нас на борту… еще и свой реактор… то со стороны мы сейчас светимся… чуть ли не вдвое ярче этой звезды. Короче, проблемы как таковой… не существует. Просто надо немного подкорректировать… кондиционерную систему. Но это не теперь… А когда потеряем в весе… До нормы.

— Как бы до тех пор… не замерзнуть, — подключился и Валентин к очень актуальной на первый взгляд теме. Однако стоит ли говорить, что на протяжении разговора они не отрывали глаз от экранов и на самом деле холода как такового уже не ощущали: барьер надвигался, миллионами поглощая километры нашей космической территории, — в этот момент он миновал первую звезду двойной системы, и счет до столкновения с ним пошел уже не на минуты, а на десятки секунд, на секунды…

Дыхание людей замерло — из звуков остался только глубокий гул реактора, всеобъемлющий и надсадный, словно этот маленький холодильник, в котором они скрывались от адского пламени, вот-вот готовился взорваться.

Однако ничего похожего не происходило: обратный отсчет закончился, на экране вторая звезда прошла сквозь барьер, и синяя точка корабля оказалась вместе с ней невредимой по ту сторону чужой границы.

Четыре тяжеловеса вновь шумно задышали, но пока еще не спешили открыто радоваться и поздравлять друг друга с успехом: компьютер свидетельствовал, что убийственное поле их миновало и уходит дальше, но его показания базировались на чистых расчетах, поскольку барьер приборами не фиксировался…

Ян только собрался сказать первую фразу — о том, что, кажется, проскочили, как вдруг в единый миг его обдало нестерпимым жаром, одновременно душа его словно провалилась в черный узкий колодец, сама суть которого была — смерть, как будто она его проглотила, и стенки чудовищной кишки, где он оказался, судорожно сжались, чтобы раздавить оцепеневшую от ужаса душу.

Он рванулся, распахнув рот в беззвучном крике, — сведенная гортань не в состоянии была издать ни звука. В следующее мгновение он понял, что смерть отпустила — как будто отрыгнула его и исчезла, ей не хватило какого-то последнего мизерного усилия, чтобы завершить глоток.

Дернулось остановившееся было сердце и принялось испуганно колотиться, как заяц, выскочивший только что из волчьих зубов. Лицо и обнаженные кисти рук жгло, как будто его засунули в остывающую печку, но куда сильнее обжигала одежда, прикасавшаяся к телу. А первая порция воздуха, схваченная легкими, напоминала хорошую дозу кипятка. Однако почему-то совершенно исчезла тяжесть, давившая раньше наподобие бетонной плиты, но столь резкий переход к легкости был вовсе не радостным — казалось, что все его внутренности, включая мясо и кровь, избавившись от гнета, рвутся наружу, и его сейчас просто-напросто вывернет наизнанку.

С выпученных, слезящихся от жара глаз медленно уходила застлавшая их багровая пелена, позволяя увидеть другие изменения, произошедшие в близлежащем жизненном пространстве: нормальный свет погас, но как раз в тот момент, когда к Яну стало возвращаться зрение, в помещении вспыхнули аварийные лампочки. Скудную подсветку давали еще и экраны, живые, но забранные рябью — они кидали мерцающий отсвет на три неподвижных тела, раскинувшихся в креслах по кругу в странных позах — подняв руки перед лицом и приподняв ноги.

Ян не знал, в порядке ли попутчики, и уже намеревался их окликнуть, но тут звон в ушах стал проходить, и он осознал главное — вместо гула двигателей помещение наполнял непрерывный, словно бы отдаленный рев. Это, очевидно, было не что иное, как приглушенный голос звезды, сливавшийся ранее со звуком работающего реактора и оттого неслышимый.