Последнее лето - Арсеньева Елена - Страница 100

Неизвестно... Одно известно: Дмитрий прав, сто раз прав. Если бы не он...

процитировал вдруг Дмитрий из Саши Черного, и Саша Русанова посмотрела на него дикими глазами: не сошел ли с ума? Или испугался больше, чем хочет показать? А уж она-то как перепугалась!

– Не думайте, что я вам не благодарна, – выдавила, дрожа распухшими, нацелованными губами: маскировался Дмитрий на славу, изо всех сил маскировался! – Только что же нам теперь делать?

– Как что? – пожал он плечами и отошел к своим вещам. Нагнулся над ними, подбирая с пола.

Саша против воли посмотрела ему между ног.

Зажмурилась...

– Как что? – повторил Дмитрий, выпрямляясь. – Одеваться и быстренько отправляться домой. И молчать, молчать, делать веселую мордашку и радостно смеяться. Понятно? Боже сохрани хоть словечком обмолвиться о том, что тут сегодня происходило! – Он ткнул пальцем в окно, а потом – в сторону дивана. – Особенно об этом, а то... – усмехнулся, отводя глаза. – А то мне, как порядочному человеку, придется жениться на вас!

Саше показалось, что в лицо ей выплеснули кастрюлю кипятку.

– Вы что?! – вскрикнула в ужасе. – Никогда! Я люблю другого, я на все готова, чтобы быть с ним! Я выйду замуж только за него!

Дмитрий глянул исподлобья и снова прижал платок к носу.

– Да я и не претендую, – буркнул неразборчиво. – Только, видно, он-то вас не больно любит, коли вы к колдуну притащились. Впрочем, ваше дело. Я вообще, как вы знаете, сговорен с мадемуазель Савельевой. Правда, в последнее время наши отношения несколько охладели, но сейчас я понял, что ошибался, их надобно наладить вновь.

– Ну и налаживайте что хотите и с кем хотите! – взвизгнула вдруг Саша так, что Дмитрий покачнулся. – А меня оставьте в покое! И подите вон отсюда! Вы что, думаете, я буду при вас одеваться?

Дмитрий вспомнил, с какой скоростью слетала с нее одежда четверть часика назад – ну конечно, она не сама раздевалась, он осуществлял маскировку... Однако не поздно ли строить оскорбленную невинность после того, как они на глазах столпов самодержавия, полицейских, разыгрывали пылких любовников – он впивался в ее губы и мял ее плечи и груди? Между прочим, хоть разум его был настороже, но плоть разыгралась не на шутку, и, будь он менее благородным человеком, кто знает, что могло бы произойти здесь – опять же, в целях маскировки!

И ради чего он так страдал? Ради кого рисковал? Ради какой-то дуры, которая до полного отупения влюблена в другого дурака, не ведающего, какое счастье ему привалило?

– А ну-ка, возьмите! – Он собрал, комкая, с пола ее штучки-тряпочки и швырнул в лицо. – И вечно вы жеманитесь, как поповна... Сейчас вовсе не до этого! Быстро одевайтесь, и я отвезу вас домой.

Это был удар...

Это был удар, какого Андрей не ждал и даже представить не мог, что такое может грянуть.

О смерти Бориски и аресте Марины Аверьяновой он узнал вечером от одного своего осведомителя, служившего в жандармском управлении. Да, слежку за опасной фигурой вели сотрудники как охранки, так и сыскного, поэтому об убийстве Бориски, Мурзика и товарища Виктора в одном лице, о кровавой сцене на улице Канатной, а также об аресте Аверьяновой стало известно и там, и там враз.

К Андрею на его сормовскую квартиру вечером примчался связной, которому поступил телефонный звонок от осведомителя (к своему-то телефону Туманский по-прежнему не подходил), и доложил о случившемся.

Туманский думал ровно три минуты (он вообще был человек, умевший мгновенно просчитать ситуацию и принять решение), потом приказал связному немедленно по возвращении домой позвонить по такому-то номеру, такому-то человеку и передать то-то и то-то. Заставил трижды повторить, убедился, что путаницы не будет, затем дал еще одно поручение. Опять заставил повторить, одобрительно кивнул и закрыл за товарищем дверь. Вошел в кабинет, достал из-под пола загодя приготовленный саквояж (не первый раз случались в его многотрудной революционной биографии аналогичные моменты, не первый... хотя всегда была надежда, что в последний!), рассовал по карманам деньги и документы, которые вынул из другого тайника, устроенного за стенкой шкафчика с лекарствами, добавил в саквояж еще сверток с продуктами (прислуга как раз нажарила ему котлет, которые Туманский обожал и бросить которые не мог, просто не мог!), большую белую сайку и термос с чаем, а потом надел летнее пальто и вышел из дома, где прожил почти полгода и куда возвратиться сможет только после победы мировой революции.

Впрочем, товарищ Павел очень рассчитывал, что после победы мировой революции для Всеволода Юрского отыщется более подходящее место жительства, чем покосившийся, с мышами под полом домишко сормовского врача. А тополь, старый тополь, росший рядом, – как ужасно, как грозно скрипел он по ночам! Того и гляди обрушится и раздавит дом!

Ну, теперь пускай давит. Доктор Туманский тут больше не живет. Apre?s nous le de?luge, как сказал кто-то из французов – классово чуждый элемент, конечно, – при короле Людовике, вот только Андрей запамятовал, котором именно: четырнадцатом, самонадеянно считавшем себя Солнцем, шестнадцатом, коему отрубили голову возмущенные народные массы, или каком другом супостате. Скоро и у нас в России, скоро и мы... кишкой последнего царя последнего попа удавим, как пророчил поэт Пушкин. Ну что ж, за эти строки, очень может статься, мы возьмем его в светлое будущее. Ну и за: «На обломках самовластья напишут наши имена!» Не за эту ведь ерунду: «Я вас любил. Любовь еще, быть может...»

Может быть. А может и не быть! Никогда нельзя гадать. Нужно все знать наверняка. Малейший просчет, малейшая попытка положиться на непроверенные факты чреваты серьезными опасностями.

Хотя... элемент случайности тоже нельзя сбрасывать со счетов.

Что-то участился он, этот элемент роковой случайности! Провал акции в Волжском промышленном банке. Провал покушения на Смольникова. Фокус, который выкинул Аверьянов. Арест Марины. И гибель Бориски...

Причем еще неизвестно, что хуже. Мертвые молчат все-таки. А живые...

Скоро улица, на которой жил Андрей, осталась позади, и он пошел бодрей.

Извозчика своего брать не стал, не поленился дойти пешком до ближней деревушки и там попросился на подводу, идущую в город. И дешевле, и безопасней. А то вдруг уже Марина выдала его и слежка установлена за всеми, кто мог быть с ним связан, в том числе и за партийным, доверенным кучером? Марина знала очень, очень много, а в том, что она его непременно выдаст, Андрей не сомневался. Брошенная женщина... Черт бы ее подрал!

И еще одной женщины он опасался – Лидии Шатиловой. Узнав о смерти Бориски, она может попытаться освободиться от власти Туманского. Черт ее знает, еще пойдет в полицию или прямиком в жандармское управление... Конечно, не будь он вынужден бежать в такой спешке, следовало бы разобраться с ней, замести следы, но... повезло Лидии Николаевне, поживет еще, так и быть.