Мелкий Дозор (сборник) - Лукьяненко Сергей Васильевич - Страница 39

– Кира!

Когда вокруг тебя ломается мир, выбирать проще. Жизнь и смерть, старание и спасение – как легко среди этих глыб принять решение. Правильное или нет – другой вопрос. Это решение тяжело, весомо, заметно. Оно – судьбоносно и потому дается так нереально легко, как камень из пращи, пущенный в лоб великану. Но чаще всего жизнь напоминает разборку картошки, мелкой и грязной, с долгим рассматриванием на ладони: совсем горох – на свиноферму, в кормушку, покрупнее – сами съедим, хотя чистить замучаешься.

Мы привыкаем к счастью калибра этой средненькой картошки – добывается оно не тяжело, но муторно, ежедневной суетой, готовкой, стиркой и дежурным поцелуем в лоб перед уходом на работу. Мы привыкаем считать светом спичку, зажженную в темноте, – и день за днем зажигаем ее заново, лишь бы не допустить, чтобы полночь, страшная, безысходная, обрушилась на нас, залепив глаза своей мазутной чернотой.

Мы обманываем себя, называя эти слабые проблески счастьем. И так привыкаем ко лжи, что, когда наступает утро и над краем горизонта появляется солнце, зажмуриваемся от боли в глазах…

– Ты никогда не обманывала? – Оля подтянула край одеяла к подбородку. – Всегда-всегда говоришь правду?

– Я стараюсь, Лёля. – Кира села на край дочкиной кровати. Глаза слипались. День в поликлинике выдался трудный, а потом, до половины девятого вечера, – по вызовам. И по рабочим, и по… служебным.

На Ленина поскользнулась и сломала каблук, подвернула ногу. Каблук уже пару дней шатался, и Кира дважды просила Сергея починить, подклеить, сделать хоть что-то, что обычно делают мужья, которым не плевать на своих жен. Сережа был занят. Последние пару лет он все время был занят.

– И ты ничего никогда не скрываешь? – не унималась Оля. Глаза у нее были отцовы – большие, серые, умные. И очень виноватые.

– Только если плохое. Но исключительно для того, чтобы уберечь тебя и папу. А что скрываешь ты?

– Плохое, – покорно призналась Лёля, села на кровати, повернулась боком, чтобы маме удобнее было расплести ей волосы. – Я вчера забыла папе записку показать от Натальи Васильевны, ну, насчет экскурсии, что нам разрешение от родителей надо. А сегодня был последний день. Ну, я и попросила Катьку Скворцову за тебя написать, а потом сама расписалась. Я же знаю, как ты расписываешься. Я плохо поступила?

– Не слишком хорошо, но разумно, – усмехнулась Кира. Еще вчера она и мысли бы не допустила, что может сказать дочке такое. «Не очень хорошо, но разумно», – прозвучал, вырвавшись из воспоминаний, мужской голос.

Голос – бархатный и густой, как горячий шоколад. Запах дорогого парфюма – непривычно резкий, с легкой горчинкой; на шее темная прядь, в которой серебром сверкнул седой волос.

Незнакомый мужчина просто подхватил ее на руки, слишком крепко прижав к груди.

– Так нельзя. Ведь это… плохо. – Кира усмехнулась, понимая, как глупо, по-детски, прозвучали ее слова.

– Не слишком хорошо, но разумно. Вы не можете идти самостоятельно. Но если расслабитесь и покрепче обнимете меня за шею, то вполне может оказаться, что подвернувшаяся лодыжка – это не так уж плохо. Если вы не станете вырываться и сцепите руки, я смогу освободить одну свою, достать мобильный и вызвать такси.

В вечерней полутьме спаситель выглядел демоном. На мгновение показалось – его глаза сверкнули желтым. Кира могла поклясться, что разглядела вертикальные зрачки. Оборотень!

– Какие испуганные глазки, леди, – расхохотался незнакомец и, склонившись к самому уху Киры, прошептал: – Кажется, вы едва не заподозрили меня в человеколюбии. Не тревожьтесь, я никогда не ел человеческого мяса и не чувствую особенного желания пробовать. Я обычный мужчина, хотя и несколько… Иной, и в этой ситуации вижу свою выгоду. Там, за углом, прячется девушка, которая не дает мне прохода уже третий день, и мне невероятно хочется сделать так, чтобы она перестала мне досаждать. Вы привлекательная женщина, моя дорогая леди, и прижимаетесь ко мне вполне достоверно. – Кира попыталась упереться руками в грудь наглецу, но он только крепче прижал к себе нечаянную жертву. – Я вызову вам такси и со всей возможной нежностью вас в него посажу. Но в ответ попрошу об одной услуге – я поеду с вами. Нет-нет, не протестуйте, ровно до ближайшего перекрестка. Вы же Светлый маг, моя дорогая, неужели вам жаль немного волшебства для того, кто в нем действительно нуждается? Вы же не бросите несчастного на растерзание жуткой нимфоманке с когтями, как у росомахи.

– Откуда вы знаете, кто я? Вы… посмотрели мою ауру? Вы тоже… – Кира не успела закончить. Незнакомец уткнулся лицом ей в волосы и жадно вдохнул, едва коснувшись губами кожи.

– Мне достаточно запаха, – пробормотал он почти смущенно и выдохнул сдавленным шепотом: – Сирень и самоотверженность. – И добавил громче: – Таким, как я, запах говорит о многом. Вы ведь детский доктор, леди. От вас пахнет как минимум четырьмя младенцами, одному из которых делают массаж с лавандовым маслом. Немного зеленки. – Он снова приблизился, и Кира невольно повернула голову так, чтобы незнакомцу было удобнее зарыться носом в ее волосы. – Чувствую тальк. Антибактериальное мыло. И шоколад. Леди-доктор любит горький. Неожиданно для такой Светлой овечки.

Молодой человек расплылся в улыбке. Кира хотела оттолкнуть его, но рядом неожиданно притормозил вишневый «опель». Его хозяин, добродушно улыбаясь, спросил, нужна ли помощь, и незнакомец тотчас уболтал его подбросить обоих до дома.

Что уж говорить о том, что на ближайшем перекрестке никто не вышел. Еще удивительнее было то, что незнакомец даже не попытался забраться к ней на заднее сиденье, а сел рядом с водителем, которого всю дорогу развлекал совершенно невероятными историями, ни одна из которых не могла быть правдой.

Он проводил Киру до подъезда, скромно поддерживая под локоть, придержал дверь. Но когда она добралась до лестничной площадки второго этажа и выглянула в окно, незнакомец уже садился в машину все к тому же добряку, и через стекло было видно, как он увлеченно рассказывает очередную историю, даже не повернув головы в сторону двери, за которой она скрылась. Только в последний момент, когда незнакомец, видимо, был совершенно уверен, что она не может его увидеть, взглянул на окна дома.

От этого стало неожиданно приятно и горячо в солнечном сплетении. Солнечно стало. Может, из-за этого Кира так и не рассказала ни мужу, ни Лёле об этой встрече. Не рассказала, потому что это было плохо? Или потому, что рядом с оборотнем было непривычно хорошо?

Внезапно в голове как красная аварийная лампочка зажглась мысль: «А что будет с хозяином синего “опеля”?» Бедолага оказался полностью во власти оборотня. Что, если Темный Иной с самого начала искал жертву, а Кира невольно помогла ему втереться в доверие?

Кира почти не пересекалась с Темными. Она знала, что у одной из Лёлиных подруг – Лены – отец из Темных Иных, но он так быстро устал от семьи и бросил жену и дочку, что Кира без сомнений отпускала Олю в гости к подружке. У них при донорском пункте время от времени появлялся кто-то из вампиров, но они быстро исчезали, и Кира благоразумно не спрашивала куда.

Кира старалась вовсе не использовать свою Силу. Потому что было это делом минутным, а сомнений в правильности поступка потом хватало на несколько бессонных ночей. Уж такова была Кира, даже когда училась в школе. Наставница и остальные сообща решили не мучить девочку и пойти навстречу ее желанию жить как «обычный человек». Кира не успела много пропустить, и повторять первый курс медицинского не пришлось. Поначалу она еще ощущала, что за ней «приглядывают» – и свои, и Темные. Но постепенно про нее как будто забыли, вызывая лишь в экстренных случаях, и то, чаще всего, когда она больше пользы могла принести как педиатр, а не как маг. Киру это устраивало.

Быть Иной оказалось страшно. Страшно было даже подумать, какую ответственность взвалили на себя маги уровня Гесера, Антона, Светланы. Каждое решение давалось Кире с трудом – выбрать цвет занавесок на кухню, туфли или кафе, в которое они пойдут в выходные. Как же, наверное, адово тяжело было выбирать, кому стоит жить, а кому – хватит, кто прав, а кто оступился, кому помочь, а кому позволить выбираться самому.