Мегрэ и убийца - Сименон Жорж - Страница 17

— Ваш брат любил животных?

— Это уже почти прошло. Раньше он притаскивал сюда всяческую живность: ворону со сломанным крылом, хомяков, белых мышей, метрового ужа. Собирался их приручить, но ничего не выходило.

В комнате стоял также огромный глобус на ножке, на маленьком столике лежали флейта и ноты.

— Он играл на флейте?

— Взял несколько уроков. Где-то тут должна быть еще электрогитара… Учился он играть и на рояле…

— Наверное, недолго? — улыбнулся Мегрэ.

— Все его увлечения длились недолго.

— Кроме магнитофона.

— Вы правы. Он занимался им уже больше года.

— Он строил планы на будущее?

— Нет. Во всяком случае, ни с кем не делился. Папа хотел, чтобы он записался на естественнонаучный факультет, занялся химией и продолжил отцовское дело.

— Антуан не согласился?

— Торговля внушала ему отвращение. Мне кажется, он стыдился, что он — сын фабриканта духов «Милена».

— А вы?

— Мне все равно.

Было приятно находиться в этой комнате, среди вещей хоть и разношерстных, но, казалось, знакомых. Чувствовалось, что здесь жили долго и устроили все по-своему. Мегрэ взял наудачу с полки одну из кассет, но на ней был только номер.

— Здесь где-то должна быть тетрадь, в которой он вел каталог, — сказала Мину. — Погодите.

Она принялась выдвигать ящики стола, в большинстве своем набитые всякой всячиной. Некоторые бумаги и вещи лежали здесь, видимо, с первых лет лицея.

— Вот. Надеюсь, здесь записано все: он вел каталог очень тщательно.

Простая школьная тетрадь в клеточку. На обложке цветными карандашами Антуан прихотливо вывел: «Мои опыты».

Первая запись гласила: «Кассета 1. Семья за воскресным столом».

— Почему воскресным? — поинтересовался Мегрэ.

— Потому что в другие дни отец редко завтракает с нами. А по вечерам они с матерью часто обедают в городе или принимают гостей.

Значит, первую запись он все-таки посвятил семье.

«Кассета 2. Южная автострада в субботу вечером».

«Кассета 3. Лес Фонтенбло, ночью».

«Кассета 4. Метро в 8 вечера».

«Кассета 5. Полдень на площади Оперы».

Дальше шли антракт в театре Жимназ, кафе самообслуживания на улице Понтье, аптечный магазин на Елисейских полях.

«Кассета 10. Кафе в Пюто».

Любопытство юноши росло, и незаметно для себя он изменил социальную сферу своих исследований: проходная завода, танцульки на улице Лапп, бар на улице Гравилье, окрестности канала Сен-Мартен, бал цветов в Лавиллет, кафе в Сен-Дени. Его интересовал уже не центр Парижа, а окраины, почти трущобы.

— Это в самом деле было опасно?

— Более или менее. Ходить туда, скажем так, не рекомендуется; он был прав, что не брал вас с собой. Люди, которые бывают в этих местах, не любят, когда в их дела суют нос чужаки, тем более с магнитофоном.

— Думаете, из-за этого..?

— Не знаю… Не уверен… Чтобы ответить определенно, нужно прослушать все кассеты. Судя по тому, что я вижу, это займет часы, если не дни.

— Так вы не будете их слушать?

— Если бы можно было забрать их на время, я поручил бы одному из своих инспекторов…

— Я не могу взять на себя такую ответственность. Понимаете, после смерти брат стал чем-то вроде святыни, и все его вещи приобрели новую ценность. Раньше с ним обращались, как со взрослым мальчишкой; это его страшно злило. Но он и в самом деле в некоторых отношениях оставался ребенком.

Взгляд Мегрэ скользил по стенам, по фотографиям обнаженных красоток из американских журналов.

— И в этом смысле, — прервала она, — брат тоже был совсем мальчишкой. Убеждена, что он ни разу не спал с девушкой. Ухаживал за некоторыми из моих подруг, но дело ни до чего не доходило.

— У него была машина?

— На двадцатилетие родители подарили ему небольшой английский автомобиль, В течение двух месяцев он проводил все свободное время за городом и оборудовал машину всеми мыслимыми приспособлениями. После этого потерял к ней всякий интерес и ездил лишь по необходимости.

— А в свои ночные экспедиции?

— Никогда… Пойду спрошу у мамы, можно ли отдать вам кассеты. Надеюсь, она уже встала.

Была половина одиннадцатого. Девушка отсутствовала довольно долго.

— Разрешила, — сообщила она, вернувшись. — Единственное, о чем она просит, — это чтобы вы поймали убийцу. Отец, кстати говоря, подавлен еще больше, чем она. Это его единственный сын. С тех пор, как это произошло, он перестал с нами говорить, уезжает в контору ни свет ни заря. Как бы нам все это упаковать? Нужен чемодан или большая коробка. Лучше чемодан… Постойте, я, кажется, знаю, где его взять.

На чемодане, который она принесла через минуту, была золотая корона торговца кожаными изделиями с улицы Руайаль.

— Вы знаете Филиппа Лербье?

— Его знают родители. Они обедали у него несколько раз, но дружбой это назвать нельзя. Это человек, который занимается в основном разводами, да?

— Этой ночью едва не ограбили его загородный дом. Вы не слушаете радио?

— Только на пляже, музыку.

Она помогла Мегрэ уложить кассеты в чемодан и сунула сверху каталог.

— Больше вас ничего не интересует? Можете приходить и спрашивать в любое время, а я обещаю отвечать так же искренне, как до сих пор. — Она явно была воодушевлена тем, что помогает полиции. — Я вас не провожаю: в таком виде я не могу пройти мимо комнаты, где лежит брат. Люди сочтут это неуважением. Почему, когда человек умер, его начинают уважать, хотя при жизни только третировали?

Мегрэ вышел, немного стесняясь чемодана, особенно когда проходил мимо привратницы. Ему посчастливилось: только что вышедшая из такси женщина расплачивалась с водителем, так что ловить машину не пришлось.

— Набережная дез Орфевр.

Он стал размышлять: кому поручить заняться записями Антуана Батийля. Это должен быть кто-то, кто хорошо знает места, где делались записи, а также людей, которые там бывают. В конце концов в глубине коридора он наткнулся на коллегу из отдела охраны нравственности — так теперь называлась бывшая полиция нравов. Тот, увидев Мегрэ с чемоданом, иронически поинтересовался:

— Пришли попрощаться перед переездом?

— У меня здесь записи, сделанные в основном на окраинах Парижа: в танцевальных залах, кафе, бистро.