Мегрэ и труп молодой женщины - Сименон Жорж - Страница 8

— Я не люблю людей, которые нисколько не богаче, чем я, а изображают из себя бог знает каких важных.

— Вы думаете, она была бедной?

— Я видела ее всегда в одном и том же платье и пальто.

— В доме есть служанки?

— Для чего месье спрашивает? Три. Одна на втором этаже, потом та, с третьего, квартира направо, еще…

— Среди них есть совсем молоденькая, только что приехавшая из деревни?

— Месье имеет в виду Розу?

— Это которая?

— С третьего. В семье Лаше было двое детей. Два месяца назад мадам Лаше родила третьего и в помощь взяла девушку из Нормандии.

— У них есть телефон?

— Да. У месье Лаше хорошая должность где-то в страховой компании. Недавно купили автомобиль.

— Спасибо, мадам.

— Если можно, чтобы хозяйка дома не узнала…

— Еще одно. Когда вчера вы увидели в газете фотографию, вы ее узнали?

Она заколебалась на минутку и солгала:

— Не была уверена. Поверьте, это первая фотография в газете…

— К вам приходила мадам Кремье?

Консьержка покраснела:

— Зашла, возвращаясь с покупками. Сказала мне так: «Полицейским платят достаточно хорошо, чтобы люди не пытались им помогать!» Я поняла. А как увидела те, другие, фотографии, подумала, что до вас не дозвониться, и, по правде говоря, как хорошо, что господа пришли, будто тяжкий камень упал с моего сердца!

В доме был лифт. Мегрэ и Жанвье поднялись на третий этаж. Из-за двери справа доносились детские голоса, а потом голос, который Мегрэ узнал, произнес:

— Жанно! Жанно! Оставь в покое сестренку! Комиссар позвонил в дверь налево. Послышались легкие, еле слышные шаги. Кто-то из-за двери спросил:

— Кто там?

— Мадам Кремье?

— Что вам угодно?

— Полиция.

За дверью воцарилась тишина, потом комиссар услышал шепот:

— Минуточку…

Снова шаги. Наверное, пошла переодеваться. Когда возвращалась, звук шагов был иным. Видно, сменила шлепанцы на туфли. Дверь она отворила неохотно, поглядывая на пришедших маленькими проницательными глазками.

— Проходите, господа. Я еще не закончила уборку.

Несмотря на это, она была в черном, достаточно элегантном платье, старательно причесана. Ей было шестьдесят пять или семьдесят, это была маленькая, худая, удивительно живая и бодрая женщина.

— У месье есть удостоверение?

Мегрэ показал ей свой жетон, который она тревожно осмотрела.

— Это вы — комиссар Мегрэ?

Мадам Кремье проводила их в комнату, достаточно большую, но до того заставленную мебелью и безделушками, что в ней едва можно было передвигаться.

— Садитесь, пожалуйста. Чем обязана?

Она с достоинством уселась, но не могла сдержать волнения и крепко стискивала пальцы.

— Мы пришли по поводу вашей квартирантки

— Но у меня нет никакой квартирантки.

— Извините, мы знаем все.

Она не спешила закончить фразу и внимательно посмотрела на комиссара.

— Все о чем?

— Обо всем. Мы не из министерства финансов, и то, что мадам пишет в декларации о доходах, к нам не относится.

В комнате не было ни одной газеты. Мегрэ вынул из кармана фотографию незнакомки.

— Мадам ее знает?

— Она жила со мной несколько дней.

— Дней?

— Скажем, недель.

— Скажем, два с половиной месяца. Не так ли?

— Возможно. Жить мне осталось недолго. Не знаю, почему дни проходят так быстро!

— Как ее звали?

— Луиза Лабуан.

— Так было написано в удостоверении личности?

— Я его в глаза не видела. Она мне так сказала, когда пришла.

— А вы не знаете, это ее настоящее имя?

— У меня не было повода что-то подозревать.

— Она пришла по вашему объявлению?

— Вам консьержка сказала?

— Это неважно, мадам. Давайте не будем тратить время. И прошу запомнить, что вопросы задаю я.

— Хорошо, — ответила она с достоинством. — Слушаю вас.

— Луиза Лабуан пришла по вашему объявлению?

— Сначала она позвонила, чтобы узнать о цене, спрашивала, не могла бы я уступить. Я ответила: «Приходите, тогда и поговорим».

— Вы согласились на меньшую цену?

— Да.

— Почему?

— Потому что я всегда на этом попадаюсь.

— На чем?

— Они всегда сначала выглядят очень порядочными, послушными и предупредительно вежливыми. Я спросила, часто ли она выходит по вечерам. Она ответила, что нет.

— Мадам знает, где она работала?

— Кажется, в конторе, только не знаю в какой. Я лишь через несколько дней поняла, что это за зелье!

— Зелье?

— Ужасно скрытная, из тех, кто будто поклялся не открывать рта.

— Вы ничего о ней не знаете? Она что, вообще с вами не разговаривала?

— Почти. Вела себя так, будто жила в отеле. Утром одевалась и уходила, довольствуясь мимолетным «Здравствуйте», когда меня видела.

— Выходила всегда в одно время?

— О да. Но тут было чему удивляться. Первые два или три дня она уходила в полдевятого. Значит, работает с девяти, подумала я. Через несколько дней начала уходить в десятом часу. Тогда я спросила, не сменила ли она работу.

— И что она вам ответила?

— Ничего. Это было в ее стиле. Когда не хотела отвечать, притворялась, что не слышит. А по вечерам старалась меня избегать.

— Но чтобы дойти до своей комнаты, она должна была пройти через гостиную?

— Да. Я чаще всего здесь сижу. Предлагала ей, чтобы взяла себе стульчик и выпила со мной кофе или отвара из трав. Один раз она снизошла до меня, и помню, что за час сказала фраз пять.

— О чем вы разговаривали?

— Обо всем. Я пыталась что-нибудь узнать.

— О чем?

— Кем была, откуда родом, из какой семьи?

— И ничего из нее не вытянули?

— Поняла только, что она неплохо знала юг. Я рассказала о Ницце, где каждый год мы с мужем проводили две недели, и почувствовала, что она тоже там бывала. А когда я спросила о родных, она сделала отсутствующее лицо. Если бы месье видел это лицо, тоже потерял терпение.

— Где она ела?

— Обычно в городе. Я не позволяю готовить в комнате, а то не миновать пожара. С этими их примусами никогда не известно, что может случиться, не говоря о том, что у меня есть вещи особой ценности, они достались мне в наследство. Она прибегала к различным уловкам: я находила у нее в комнате крошки хлеба, а один раз она пыталась сжечь какую-то жирную бумагу. Наверное, из-под ветчины.

— По вечерам она бывала одна?

— Чаще всего. Выходила из дома два, три раза в неделю.

— Переодевалась перед выходом?

— Во что она могла переодеваться, если у нее было одно платье и одно пальто на все случаи жизни. А в прошлом месяце случилось то, что я предвидела.

— А что мадам предвидела?

— Что в один прекрасный день ей нечем будет платить за комнату.

— Не заплатила вообще?

— Дала мне сто франков аванса, пообещала остальное в конце недели. А в конце недели начала меня избегать. Я загородила ей дорогу. Тогда она сказала, что через день-другой у нее будут деньги. Пусть месье не думает, что я скупая и только и делаю, что считаю деньги. Конечно, мне они нужны, как и любому человеку. И если бы она вела себя, как все нормальные люди, я была бы терпеливее.

— Вы ей все это сказали?

— Три дня назад, за день до исчезновения. Попросту поставила ее в известность, что жду приезда родственницы из провинции и мне будет нужна комната.

— Как она отреагировала?

— Сказала только: «Хорошо.»

— Мадам не может показать нам квартиру? Старая дама встала.

— Прошу сюда. Вы увидите, что нигде в другом месте она не нашла бы такой комнаты.

В самом деле, комната была просторная, с большими окнами, обставленная, как и гостиная, в стиле XIX века. Солидная кровать красного дерева, между окнами бюро в стиле ампир, которое, наверное, принадлежало покойному месье Кремье, а тут стояло только потому, что в других комнатах уже не было места. На обоих окнах висели тяжелые бархатные портьеры, на стенах — старинные фотографии в черных и позолоченных рамках.