Мегрэ и сумасшедшая - Сименон Жорж - Страница 8

— Да, его зовут Эмиль Луге. С тех пор, как он стал играть в кафе на гитаре, начал именовать себя Билли.

— У вас с ним хорошие отношения?

— Иногда он меня посещает, обычно когда у него нет денег. Живет по-цыгански, но парень хороший.

— Он тоже посещал вашу тетю?

— Приходил со мною, когда был ребенком. Кажется, с тех пор, как ему исполнилось пятнадцать-шестнадцать, он ее не видел.

— Ведь он мог у нее попросить денег.

— Это не в его стиле. У меня — да, я его мать, но ни у кого другого. Он слишком горд.

— Вы хорошо знаете квартиру тетки?

— Довольно хорошо.

— Где она любила сидеть?

— В том кресле около окна.

— Как она проводила дни, вечера?

— Сначала уборка, покупки. Потом приготовит еду. Она не довольствовалась проглоченным второпях куском холодного мяса. Хотя жила одна, ела всегда в комнате, за столом, покрытым скатерьтью.

— Она часто выходила из дома?

— Когда была хорошая погода, ходила в парк посидеть на скамейке.

— Читала?

— Нет. Она жаловалась на плохое зрение, чтение ее утомляло. Смотрела на прохожих, на детей, играющих в аллеях. Почти всегда немного грустно улыбалась. Наверное, вспоминала прошлое.

— А с вами она откровенничала?

— А что бы она могла мне рассказать? У нее была совершенно обычная жизнь.

— У нее не было подруг?

— Старые подруги поумирали, искать новых у нее не было охоты, и поэтому она даже сменила скамейку, как мне помнится.

— Давно?

— В прошлом году, под конец лета. Она всегда сидела на одной и той же скамейке в Тюильри. Однажды к ней подошла какая-то женщина примерно ее возраста и спросила, свободно ли место рядом. Ей пришлось ответить утвердительно. Ведь мест на скамейках не занимают заранее. Женщина стала рассказывать, что она русская, была знаменитой балериной… На следующий день тетка встретила ее на том же месте, и почти час иностранка рассказывала о своих давних успехах. Долгое время она жила в Ницце. Говорила об этом без перерыва, жаловалась на парижский климат… Вот одно из немногих событий, о которых рассказывала мне тетка. «Я так любила свою скамейку! — вздыхала она. — Пришлось не только ее сменить, но и перебраться в другую часть парка, чтобы она меня не нашла».

— Та русская никогда здесь не была?

— Об этом я ничего не знаю. Судя по характеру тетки, она наверняка ее не приглашала.

— Словом, вы понятия не имеете, кто может быть убийцей?

— Нет, господин комиссар. Как быть с похоронами?

— Оставьте свой телефон, мы вам позвоним. Кстати, есть у вас относительно недавний снимок тетки?

— Последний сделан двенадцать лет назад, ее сфотографировал дядя Антуан. Лучше звонить вечером, днем я обычно у клиентов.

Когда она ушла, Лапуэнт обратился к Мегрэ:

— Что вы о ней думаете, шеф?

— Говорит охотно и категорично, — ответил он и попросил: — Лапуэнт, поскольку ты уже немного знаешь дом, обойди все квартиры. Спроси жильцов, знали ли они старушку, в каких отношениях с ней были, видели ли людей, входивших в ее квартиру.

В гостиной был только один современный предмет — телевизор, стоящий против кресла, обтянутого тканью в цветочек.

Паркетный пол с покоробившимися от старости клепками был устлан не ковром, а дорожками, на одной из которых стояли три ножки стола.

— А теперь, — сказал Мегрэ, — надо все методично осмотреть, заметив положение каждой вещи. Она начала беспокоиться, когда заметила, что вещи передвинуты.

Круглый стол, покрытый вязаной скатертью, перенесли, сняли дорожку, убедились, что она ничего не прикрывала. Поставили на место стол. Старательно расставили мелкие предметы, которые осмотрели перед этим: большую раковину с надписью «Дьепп», фаянсовую пастушку, статуэтку школьника в матроске с ранцем за спиною.

На полочке камина стояли фотографии — снимки двух мужчин, двух мужей, которые, возможно, перепутались в памяти старой дамы. Один из них, с полным, почти одутловатым лицом без всякой растительности, перед съемкой принял позу, полную достоинства. Скорее всего, это был начальник отдела в мэрии.

Второй, попроще, носил седеющие усы. Он представлял собою тот тип мужчины, который чаще всего встречается в метро или в автобусе. С одинаковым успехом он мог быть чиновником, бухгалтером, мастером или продавцом из универмага, каковым и был на самом деле. На фото он улыбался, и его улыбка была открытой. Видно было, что он доволен жизнью.

— Кстати, Жанвье, как сюда вошла племянница? У нее был ключ?

— Нет, она позвонила, и я открыл дверь.

— Шкаф заперт на ключ. Он должен быть где-то здесь. Сначала Мегрэ начал искать ключ в белой кожаной сумочке, которую старушка, вероятно, вынула из шкафа в первые весенние дни. В сумочке была прессованная рисовая пудра с голубоватым оттенком и вышитый платочек с меткой «Л» — Мегрэ и Лапуэнт вскоре узнали, что госпожу Антуан звали Леонтина. Сигарет на было. Конечно, она не курила. Купленная на улице Риволи коробочка мятных лепешек — наверняка они лежали здесь давно, все склеились.

— Есть ключи.

Мегрэ был почти убежден, что найдет их в сумочке, которую она всегда носила с собой, — три ключа от шкафа, ключ от комнаты и ключ от входной двери.

— Отперев дверь, прежде чем толкнуть ее, она открыла сумочку и убрала ключи. Иначе они остались бы в замке или мы нашли бы их на полу. Она успела еще положить сумочку на кресло, и только тогда на нее напали.

Мегрэ говорил скорее себе, чем инспектору Жанвье. Он не мог избавиться от чувства вины. Но если бы он даже и пришел вчера, чтобы это изменило? Он не нашел бы достаточного повода, чтобы установить постоянное наблюдение за домом. А убийца, не зная о его визите, все равно проник бы в квартиру.

Мегрэ перебрал несколько ключей, вставляя их в замок шкафа, пока не нашел нужный.

Выдвижной ящик был полон бумаг и фотографий. Он заметил сберегательную книжку на имя Леонтины Антуан, набережная Межесери, с суммой вклада десять тысяч франков. Были только вклады и ни одной выплаты, а деньги начали вносить двадцать пять лет назад. И поэтому под фамилией Антуан была зачеркнута фамилия Караме.

Двадцать пять лет жизни, экономии. Утренние прогулки. Скамейки в парке после обеда, а когда шел дождь — может быть, кино?