Пареньки села Замшелого - Упит Андрей Мартынович - Страница 21

Красному бору тоже не было ни конца ни краю. Он показался куда скучнее и однообразнее, чем Большой лес: сосны да сосны, стволы за стволами, ни одного лиственного деревца, а понизу все ровно да гладко, ни кустика, ни кочки. Сделали привал, покормили кобылу и опять тронулись в путь.

Небо сплошь затянуло тучами, ни проблеска солнышка, никак нельзя было определить, то ли еще день, то ли время к вечеру.

Все потонуло в сером сумраке, словно над головой у них огромный мешок. Впереди на корке наста протоптана одна-единственная стёжка следов — верно, вчера после оттепели остались. Лошадь понюхала их, понюхала, замахала ушами и отфыркнулась.

— Она что-то чует, — смекнул Ешка, — Может, это следы папаши Таукиса? Где корчма, там и Таукиса ищи.

У Букстыня на этот счет были иные соображения. Внимательно оглядев следы, он объявил:

— И вовсе не Таукис. Он в сапогах, а тут, похоже, след от лаптей.

— Может, от лаптей, а может, и от сапог. — Андр рассудил неопределенно, но именно поэтому его ответ показался самым умным. — Видно, в оттепель следы расплылись. Ямки — они ямки и есть: что от сапог, что от лаптей.

Немного поодаль рядом с первой стежкой появилась вторая. Теперь уж насчет Таукиса ничего определенного нельзя сказать, и все трое примолкли. Лошадь трусила размеренной рысцой — кто ж его знает, сколько еще придется этак бежать, уж лучше поберечь силы…

Похоже, что дорога теперь спускалась в низину: в лесу появились кочки, меж красных сосновых стволов кое-где белела береза. Одна стежка шла дальше, по зимнику, а другая круто свернула направо, в чащу. Чуть в стороне возвышалось большое лиственное дерево. Лошадь хотела было обойти его и свернуть, но Ешка удержал ее, оглянулся и уставился на две обращенные к нему спины.

— Вот тебе и раз! — сказал он. — Одни следы уходят туда, а другие сюда — поди разберись, куда сворачивать.

— Только сюда. — И Букстынь махнул варежкой. — Ты что, ослеп? Вот же она, осина.

— И вовсе не осина, — уперся Ешка, — а вяз.

Андр, прищурившись, оглядел дерево с видом знатока:

— Ясное дело, вяз. Сразу видать по коре да по сучьям.

Портной не стал спорить: раз друзья-приятели заодно, так с ними лучше не заводись.

Ешка дернул вожжи.

— Она же ясно сказала — осина, а не вяз. Придется ехать дальше по зимнику, покуда не доедем до осины. Неужто уж такая девка осины от вяза не отличит?

— Отличит она, дожидайся! — презрительно проворчал Букстынь. — Полагайся на девок.

— Да уж вернее, чем на портных! — бросил Андр.

Букстынь умолк, но выражение его лица было весьма красноречивым: «Что ж, поезжай, еще посмотрим, куда выедем!»

Лошадь трусила все ленивей и неохотней. Но вдруг дорога оборвалась. Впереди была глубокая, запорошенная снегом канава, за ней — топкий лес: ель вперемежку с черной ольхой и густыми зарослями крушины. Следы скрылись где-то в чащобе. Уже смеркалось, дорогу в самом конце пересекла сова; хлопая крыльями, она взлетела на ель. Ешка соскочил с дровней, поелозил ногой по насту с одной, с другой стороны, словно этак можно было отыскать следы.

— Вот она, твоя Большая осина! — злорадствовал Букстынь.

— Вылезай! — приказал Ешка. — По бездорожью дальше ехать ни к чему. Разведем костер, обогреемся, лошадь отдохнет, а там видно будет.

Лошадь легко перетащила порожние дровни через канаву и принялась обгрызать голые прутья на кустах крушины. Андр наломал сухих еловых ветвей, Букстынь высек огонь, и все трое, кружком усевшись на корточки, поучая и браня друг друга, старались раздуть трут. Вдруг они разом подняли головы. Между ними, в самой середке, очутился приклад ружья, выше — тонкий ствол его сжимала широкая рука, а еще выше чернела борода лопатой и сквозь мохнатые ресницы сверкали насмешливые глаза. Это был лесник.

— Откуда пожаловали, лесные гости? — спросил он, сверкнув белыми зубами. — В Красном бору таких не видывали. В Арциеме тоже. Издалека ли прибыли?

Уже успевший вскочить Ешка торопливо стал рассказывать, кто они, откуда и куда путь держат. Лесник хорошенько оглядел всех троих, потом, ухмыляясь, обошел вокруг саней, поднял мешок с овсом, топор и особенно внимательно осмотрел кобылу и упряжь. Как видно, он не верил ни единому слову, которые горохом сыпались из Ешкиного рта.

— Замшелое? — переспросил он, снова сверля глазами Ешку и почесывая подбородок. — Слыхать слыхали, а видать не привелось. Верно, тоже в сказках оно, все равно как твоя лягушка-великанша. Ну какой же разумный человек поверит этаким бредням?

Ешка закусил губу. И какой леший дернул его с ходу все выболтать!

Лесник покачал головой:

— На дровнях мешок с овсом, а кобыла гложет голые прутья, упряжь пеньковая, подхомутник из ржаной соломы, уздечка без железных удил, на дровнях вязья ивовые, хотя всяк разумный мужик гнет их из черемухи.

Больно часто он поминает про разумных, — Ешка почувствовал себя чуть ли не круглым дурнем. А раз уж так, то и дальше ничего умного у него не получалось. Паренек опять затарахтел про Черный лес и про Большую осину, у которой им надо было сворачивать, да никак ее не сыскать.

Лесник снова осклабился:

— Ага! Так вы, значит, осину искали? А у самих в санях топор и заехали в самый дальний конец Красного бора, где растут самые что ни на есть тонкие вязы, пригодные на дуги, да прямехонькие березы — на оглобли, да еще самый гибкий орешник — на обручи для бочек и ведер. Да притом в сумерки, когда честный человек распрягает коня и ведет к кормушке.

Лесник и слушать не стал Ешкиного бормотания, вскинул ружье на плечо и махнул рукой:

— Поезжайте за мной следом, в лесу нам говорить нечего. Поедем домой, а там разберемся, что к чему.

Оказалось, что до жилья лесничего рукой подать, оно спряталось за густыми елками, и оттуда с легкостью можно было видеть всех проезжих даже в сумерки. Домик лесника был поменьше Ведьминой корчмы, но очень походил на нее. С крыши до самых сугробов свисали сосульки. Когда кобыла отфыркнулась, несколько ледышек со стеклянным звоном тотчас отломились и рухнули, а остальные так ярко сверкали и переливались в светящемся пятне окошка, что у Букстыня глаза заслезились.

Лесник повелительно махнул рукой и сказал:

— Заходите в дом, все! И ты, с кнутом. Да поживей!

Ешка неохотно поплелся следом. С какой это стати лесник ведет его кобылу так, словно он ее хозяин? Но ничего не поделаешь, ведь они у него в доме, да к тому же у лесника ружье за плечом…

Они вошли в маленькую комнатку, очень походившую на кладовую, если б не сложенная из кирпичей печь. В комнатке было тепло и светло от свечи, прилепленной на краю стола. Стены сложены из свежих тесаных бревен; в щелях над зеленоватой прокладкой мха застыли капли смолы, пахло дымом от можжевеловых веток, хвоей и лесом. Но Букстынь, задрав нос и принюхиваясь, должно быть, учуял еще какой-то запах и жадно облизнулся.

— Наконец-то хоть разок доведется в тепле выспаться, как положено крещеному человеку! — сказал он и скинул полушубок.

Но Андру было явно не по себе, он тихонько шепнул Ешке?

— Кто его знает, что он с нами сделает.

Ешку тоже мучило беспокойство, но ведь вознице, а тем более вожаку, не к лицу выказывать страх.

— Да что он нам может сделать? — храбрился он, так же шепотом отвечая товарищу. — Верно, принял нас за лесных воров. Пускай-ка докажет!

— Ни за что не доказать! — подбадривая себя и друга, сказал Андр.

Портной залез на печку и оповестил пареньков, что там теплынь, почти как на банном полке, потом вдруг, перестав возиться и укладывать свой полушубок, прислушался и понюхал стенку: за ней что-то преаппетитно шипело, словно бы сало на сковороде, и так приятно потрескивали еловые дрова.

— Вот помяните мое слово, ребята, ей-ей, мы сегодня еще оладий наедимся!

— Портной — он портной и есть! — презрительно скривив губы, отозвался Ешка. — Раз в доме что-то пекут, так уж никому другому, как только ему. Вконец разбаловался и распустился! А ты знаешь, Андр, какую он привычку завел?