Мегрэ и ленивый вор - Сименон Жорж - Страница 24

Лифта в этом доме не было. Пришлось подниматься по лестнице. Дом казался спокойным и опрятным, лестницы содержались в чистоте. Перед дверями квартир лежали соломенные коврики. Тут и там виднелись таблички с фамилиями, металлические или эмалированные. На третьем этаже жил зубной врач, на четвертом — акушерка. Мегрэ останавливался на каждой площадке, опасаясь одышки. Из-за запертых дверей доносились звуки радиоприемников.

На шестом этаже они остановились перед дверью с правой стороны. Мегрэ долго колебался, прежде чем нажал на кнопку звонка. И отсюда также доносились звуки музыки, но спустя минуту кто-то выключил радио, послышались шаги, и в открытой двери на пороге показалась маленькая блондинка, одетая не в халат, а в свободную блузку и брюки, с тряпочкой, которой стирают, пыль, в руках. Она смотрела на них широко раскрытыми глазами.

Мегрэ и Фумель чувствовали себя не менее смущенными, чем она. В ее глазах сначала отразилось удивление, а через мгновение беспокойство. Губы ее дрожали, когда она спросила:

— Вы принесли мне… печальную новость?

Жестом она пригласила их в комнату. Видимо, она занималась уборкой, поскольку пылесос еще рычал. Она выключила его и, проходя мимо, отодвинула ногой, чтобы он не заслонял дороги.

— Почему вы так думаете?

— Сама не знаю… Визит в такое время… И Оноре не приходит… Не знаю, что с ним случилось…

Она выглядела еще молодо, но было ей, пожалуй, за сорок. Кожа у нее была свежей, лицо округлое, черты его твердые.

— Господа… из полиции?

— Комиссар Мегрэ. А это инспектор Фумель.

— С Оноре несчастный случай?

— Я принес вам действительно печальное известие. Она не заплакала. Напряженно ждала слов, которые, возможно, содержали какую-то надежду.

— Присядьте, пожалуйста. И снимите пальто, здесь очень тепло. Оноре любит, чтобы было очень тепло. Извините за беспорядок…

— Вы его любите?

Она закусила губу. Через минуту вместо ответа спросила:

— Ранен? — И сразу же потом, без паузы: — Он умер?

Только тогда она начала плакать, сложив губы подковкой, как ребенок, не думая о том, что делается некрасивой. Одновременно она обхватила волосы обеими руками. Ее глаза блуждали по комнате, как бы в поисках угла, в котором она могла бы спрятаться.

— Я чувствовала, что это случится…

— Почему?

— Не знаю… Мы были так счастливы.

Комната, приятно обставленная солидной мебелью, с безделушками, не свидетельствующими, однако, о плохом вкусе, создавала атмосферу интимности. Сквозь открытые двери была видна ярко освещенная кухня, со столом, накрытым для завтрака.

— Извините… — прошептала она внезапно и открыла дверь в соседнюю комнату, полутемную спальню.

Она бросилась на кровать, скрыв лицо в подушке, чтобы иметь возможность выплакаться.

Мегрэ и Фумель молча глянули один на другого. Из них двоих Фумель был более взволнован, может быть, потому, что вообще имел слабость к женщинам, несмотря на хлопоты и огорчения, в которые они его вводили.

Через какое-то время — быстрее, чем можно было бы ожидать, — она встала, пошла в ванную, умыла лицо холодной водой и, когда вернулась в комнату, почти спокойная, шепнула:

— Извините…

Через минуту, уже овладев собой, она спросила:

— Что с ним произошло?

— Его нашли в Булонском лесу. Мертвого. Разве вы не читали в газете?

— Нет, я не читаю газет. Но он… В Булонском лесу? Что он там делал?

— Он был убит раньше в каком-то другом месте.

— Убит? Из-за чего?

Она старалась удержаться, чтобы снова не расплакаться.

— Вы давно были… вместе?

— Несколько лет.

— Где вы познакомились?

— В таком маленьком кафе… здесь неподалеку.

— В… «Ла-Режанс».

— Да. Я время от времени хожу туда. Увидела его, когда он сидел там в углу.

Разве это не свидетельствовало о том, что тогда Кюэнде планировал кражу в этом самом районе? Скорее всего. Просматривая списки краж, виновных в которых не удалось найти, наверняка можно было бы наткнуться на совершенную на улице Коленкур.

— И что было потом?

— Я уже не помню, как случилось, что у нас завязалась беседа. Он спросил меня, не немка ли я, я ответила, что из Эльзаса, родилась в Страсбурге.

На ее лице промелькнуло что-то вроде улыбки.

— Нас забавляло, что у нас обоих иностранный акцент, но у каждого свой.

Ее акцент был приятным для слуха, напевным. Жена Мегрэ тоже была из Эльзаса. И даже немного похожа — в молодые годы — на эту Эвелину: маленькая, пухленькая блондинка…

— Вы стали жить вместе?

Она вытерла платочком нос, уже порядком покрасневший. Но наверняка в эту минуту не думала о том, красиво ли она выглядит.

— Нет, он только приходил ко мне. Время от времени оставался на более долгий срок, на две-три недели, а потом говорил, что ему надо ехать. Я даже думала сначала, что у него где-нибудь в провинции есть жена и дети. У некоторых мужчин есть такая привычка, приехав в Париж снимать с пальца обручальное кольцо. Видимо, в этих делах у нее был определенный опыт.

— И каким же образом вы удостоверились, что он не женат?

— Он не женат, правда?

— Правда.

— Я была в этом уверена. Прежде всего я заметила, какими глазами он смотрит на детей, которых встречал на улице. Видно было, что он жалеет, что у него нет своих. Может быть, он уже отказался от мысли иметь детей, но его все еще тянуло к отцовству. А во-вторых, когда он бывал здесь, когда жил вместе со мной, он вел себя иначе, чем ведут женатые мужчины. Это трудно объяснить, но это чувствуется. Он был какой-то стыдливый… женатые мужчины иные. Первый раз, когда он ночевал у меня, он был очень смущен… а утром, когда проснулся в моей постели, не знал, что делать с собой.

— Он никогда не говорил вам, чем он занимается? О своей профессии?

— Нет.

— А вы его не спрашивали?

— Я старалась узнать, не задавая нескромных вопросов.

— Он говорил, куда уезжает?

— Говорил, что должен уехать. Только это. Ни куда, ни зачем. Раз я спросила, есть ли у него мать. Он ничего не ответил, только покраснел. Я догадалась, что он живет вместе с матерью. Во всяком случае, я знала, что у него кто-то есть, кто заботится о его белье, кто штопает ему носки — только делает это не очень старательно. На рубашке пуговицы у него были всегда пришиты криво, я не раз над этим смеялась…

— Когда вы видели его в последний раз?

— Несколько недель назад… Кажется, шесть… Минуточку… я вспомню дату.

Через минуту она спросила:

— А когда… когда это случилось?

— В пятницу. У него были при себе деньги?

— Он никогда не носил с собой много денег.

— А когда он приходил к вам на длительный срок — он приносил с собой чемодан?

— Нет. Если вы откроете шкаф, то увидите его халат, домашние туфли, а на полках рубашки, носки, пижаму…

Она указала на каминную полку, на которой Мегрэ заметил три трубки, в том числе одну пенковую. И здесь тоже была кафельная печка, как в квартире на улице Муфтар, и кресло рядом с печкой. Кресло Оноре Кюэнде…

— Извините за бестактность… Но я должен задать вам один вопрос.

— Я догадалась. Речь идет о деньгах?

— Да. Он вам их давал?

— Предлагал, но я не хотела брать. Зарабатываю столько, чтобы хватало мне на жизнь. Поскольку он настаивал, я согласилась только на одно — видимо, ему было бы не по себе, если бы он ничего мне не давал, — чтобы он платил половину за квартиру. Зато он делал мне дорогие подарки… Это он купил мебель в эту комнату и устроил мне салон для клиенток… Вы можете сами посмотреть…

Она открыла еще одну дверь и показала им маленькую тесную комнатку, обставленную в стиле Людовика XVI, с большим количеством зеркал…

— Это он отремонтировал всю квартиру, покрасил кухню, сам оклеил обоями эту комнату и салон. Страшно любил все делать сам, мастерить…

— А что он вообще делал целый день?

— Отправлялся погулять здесь неподалеку, всегда по одним и тем же улицам нашего района, так делают те, кто выгуливает собак… Возвращался и сразу же усаживался в кресло и принимался за чтение. Множество книг лежит в шкафу, вы можете посмотреть…