День лошади. (Сборник) - Коркищенко Алексей Абрамович - Страница 7

— Эх! — вздохнул Андрюшка. — Жалко!

— Вот зайцев ловить проще, — сказал дед, лукаво косясь из-под ершистых бровей.

— За шиворот?

— Зачем — за шиворот? Заяц сам в мешок прыгает.

— Да ну! — не поверил Андрюшка. Он этого никак не мог представить.

— Говорю тебе, стало быть, слушай.

— Зайцы тоже чебрец нюхали? — деловито спросил Андрюшка.

Он уже чувствовал себя человеком опытным, разбирающимся.

— Зайцу чебрец ни к чему, — степенно ответил дед. — Я зайца ловил на лук…

— На лук?! — ахнул Андрюшка. — Вот это здорово!.. Расскажи, дедушка, ну расскажи…

— Поздно уже, Андрей.

— Ну, дедушка…

— Я сказал, что отрезал. В другой раз.

— Трудно ждать, дедушка! — взволновался Андрюшка.

Дед Хоботька засмеялся:

— А ты, Андрей, задумайся, как лисиц по-новому ловить, — сказал он, — и не заметишь, как дождешься.

— Добре, дедушка, — Андрюшка поднялся и, крепко задумавшись, пошел домой, спотыкаясь на каждой кочке.

Всю неделю до воскресенья Андрюшка не знал покоя. Он приходил из школы, старательно готовил уроки (дед сказал, что не расскажет ни одной истории, если он получит хоть одну тройку), а потом бежал к плетню и высматривал деда. Его не было видно. Бабка Дашка всякий раз отвечала, что Хоботька на работе и вернется поздно вечером.

В воскресенье после обеда Андрюшка наконец увидел деда. Тот сосредоточенно тесал кол на пню и что-то напевал.

— Здорово ночевали, дедушка! — уважительно, как здоровались старики, поприветствовал его из-за плетня Андрюшка.

— Благодарствую, Андрей Иванович, благодарствую! — ответил дед Хоботька, ухмыльнувшись. — Заходи в гости.

Не успел дед оглянуться, как Андрюшка уже стоял перед ним.

— Через плетень? — с укоризной спросил дед Хоботька.

— Через плетень, — ответил Андрюшка, — так быстрей.

— Ишь ты! Не будь тороплив — будь памятлив, — сказал дед, продолжая работать. — Порешал задачи?

— Порешал, дедушка.

— Трудная наука?

— Ох, и трудная! Мы уже деление начали.

— Де-ле-ни-е?! — поразился дед. — Вот, значит, как! Что ж, деление, брат, штука важная. Без него в жизни и ни туды и ни сюды.

Дед затесал кол и прислонил к сараю.

— Ну, придумал, как поймать лису?

— Нет, дедушка, — горестно ответил Андрюшка и потупился, — думал, думал, а не надумал… Зайцы мешали…

— Зайцы? — удивился дед, — Какие зайцы?

— Да те, что вы на лук ловили. Разгадывал, как вы их поймали, а не разгадал… Замучился с ними, с зайцами.

— Эге, Андрей, — сказал дед, смеясь. — Зря ты гадал! Это трудней, чем деление. Догадка, хлопче, ума стоит… Садись, Андрей, в ногах правды нет. — Дед кивнул ему на скамеечку, а сам сел на пень и достал кисет.

Сгорая от нетерпения, Андрюшка сидел как на иголках.

— Ну, дедушка, рассказывайте, — попросил он.

Дед щурил глаза — то ли от солнца, то ли от улыбки — и сосредоточенно крутил цигарку. Во дворе было тихо и тепло. Под плетнем, на солнечной стороне, греблись куры.

— Сейчас, Андрей, сейчас, — сказал дед и, прикурив цигарку, начал рассказ: — Как-то вижу я: чистит моя Андреевна лук и плачет. Спрашиваю: «Чего ты, бабка, нюнькаешь?» — «Лук, — отвечает, — ноне злой удался». Я возьми да очисти одну луковицу и сам заплакал. Слеза бежит и бежит. Накинул полушубок и во двор вышел — глаза просвежить. Пока стоял на морозе, слезы на усах примерзли… Да-а… Задумался я: «А что, если заяц начнет плакать? У него вокруг глаз шерсть…»

Зима тогда, Андрей, жесткая стояла. Птица не выходила из сарая, а у коровы было воспаление легких. Снегу упало много. Все позасыпало с верхом: сады, озимку, лесополосы, все кусточки. Нечего, стало быть, кушать зайцам. Морозы крепкие, наст прочный, а у зайца копыт же нету — нечем разбить… Думал-думал я — да за мешок и на чердак. Нагреб луку с полмешка и — в двери, а бабка меня за полы. «Ты куда? — спрашивает. — На базар? Пока дойдешь до станции Каялы, тебя морозом заколодит!» — «Нет, — отвечаю, — не на базар я, а по зайцы». — «Ты с ума сошел!» — кричит она и не пускает. «Пусти, — говорю, — а то буря будет». Отпустила. Ушел я за второй бугор и там, где было над засыпанной лесополосой много заячьих следов, рассыпал лук дорожкой метров на тридцать. Вернулся домой, залез на печку отогреваться. Лежу и думаю: заяц не то чтоб лук, а все будет грызть с голоду. Голодного зайца шуба не греет. А лук — что? Лук — растение. Съедобное, значит, для них. Когда нечего есть, и жук в поле мясо. Так ведь, Андрей?

— Так, так! — зачарованно поддакнул Андрей.

— В тот год много зайцев развелось у нас. Пять гектаров молодого сада испортили, вредные звери… Во-от… Часа через два, стало быть, собрался я. Взял мешки, саночки и — айда за второй бугор. Подкрался, из-за сугроба глянул — елки-палки-моталки! — грызут зайцы лук! Штук сто их собралось. Грызут и плачут! Лук-то злой. Плачут, а слезы тут же намерзают на шерсти вокруг глаз, на ресницах. А мороз так жмет, аж синяя дымка висит над сугробами… Схрумает какой косоглазый луковицу, наощупок лапками найдет другую и снова хрустит, наедается… Есть-то ведь больше нечего. Голод — не тетка, пирожка не подсунет. Так ведь?

— Так, так! — поддакивает Андрюшка, боясь пропустить хотя бы одно слово деда.

«Ну, — говорю, — хватит полдневать! Прыгайте в мешок!» Заяц — зверь чуткий! Чует он, что иду, а не видит, с какой стороны к нему подбираюсь. Темнота у него перед глазами: ледышки мутные закрыли их. Скакнет он туда, сюда, с перепугу кувыркнется через сугроб, а я ему тут как раз и подставляю мешок. Он туда — прыг! Забьется в уголок и молчит. Другой ждет, пока за уши его не возьму. А какой задаст лататы, летит, как полоумный, километра два-три по кругу и опять — на то самое место, где лук ел, а я ему как раз там и подставлю мешок…

Ну ты, Андрей, сам знаешь, когда человек заблудится в темноте или в непогоду — он тоже по кругу бродит. Ходит-ходит и опять приходит на то место, откуда вышел. А почему? А потому, что у человека, как и у зайца, сердце вот тут, на левой стороне, и оно — тяжелое, а легкое — справа, оно легкое, и вот отчего человека и зайца на левую сторону заносит, когда он идет или бежит. А в потемках не видно, куда заносит, вот с перепугу потому-то и бегает человек или заяц по кругу…

— А что дальше было? — нетерпеливо спросил Андрей.

— Ну, что… Одни зайцы догадались — то, видно, были самые мудрые зайцы, — посдирали мутные ледышки с глаз лапками и убежали… Тридцать два зайца поймал я! Еле на саночках довез… А ты говоришь: «Да ну»… Вот тебе и «Да ну»!

— О-о! — застонал от восторга Андрюшка. — Вот это да! Вот это здорово!.. А что было дальше… с зайцами?

— Все было. — Старик усмехнулся. — Привез я зайцев домой, выпустил в бабкину кухню — тепло там, печка топится. Ледышки растаяли, зайцы все стали видеть. Увидели капусту под лавкой, набросились на нее — и нас не постеснялись, — мигом схрумали, морковку в углу увидали — полопали! Хотели и бураки поесть, да тут бабка моя взбунтовалась: «Филимон, куда хочешь девай эту голодную ораву — я овощей мало на зиму припасла!»

Ну, что мне было делать!

— Так вы бы мне сказали, у нас в погребе много бураков! — с укором сказал Андрюшка.

— Кто ж его знал, — ответил дед Хоботька и вдруг спросил: — Ты, Андрей, в цирке был?

— Был! Мы всем классом ездили в цирк.

— А видал, как там зайцы на барабанах барабанят?

— Видал, видал!

— Так то были мои зайцы. Я их в цирк отвез.

— О-о, а я не знал! Умные зайцы были, очень здорово барабанили! — Андрюшка с минуту сидел, задумчиво глядя в щербатый рот деда Хоботьки, потом спросил с надеждой: — Дедушка, вы и этой зимой будете ловить зайцев на лук?

Дед Хоботька сокрушенно покачал головой:

— Нет, Андрей, нельзя больше ловить зайцев на лук.

— Почему? — выдохнул Андрей.

— Зайцы, которые убежали, небось, рассказали другим про лук, а? И теперь они его есть не будут… Как ты думаешь?.. Вишь, какая закавыка! Надо придумать что-нибудь другое. Понял?