Четыре дня бедного человека - Сименон Жорж - Страница 9

— Не знаю, мсье. Завтра у меня обязательно будут деньги, и я смогу принять решение. Я оказался в трудной ситуации. Завтра обязательно…

Надо же платить за похороны Жермены. Ему порекомендовали обратиться в похоронное бюро, его служащие доставят тело на улицу Деламбра, установят в квартире гроб на катафалке. Но разве это возможно? Все изумлялись, видя его колебания. А как же им с Бобом жить, если в квартире будет покойница?

Гроб можно поставить только в столовой. Где они тогда с Бобом будут есть? А тут еще Франсуа вспомнил, что в день похорон полагается входную дверь дома затягивать черной драпировкой с вышитыми серебром инициалами.

— Да, мсье. Сейчас же иду туда.

Он направился в мэрию и ни разу нигде не остановился выпить. Шел по улице и говорил сам себе: «Если бы она подождала до завтра…» Он бы тогда мог отдохнуть и собраться с силами. Это нарочно подстроено, чтобы сбить его с ног. Все делают вид, будто не понимают его.

Осточертели они ему с их претензиями.

— Метрика у вас есть?

— Наверно, дома в папке с документами.

— Найдите и принесите ее.

Франсуа шел и представлял, как сообщит Бобу: «Бедный Боб, твоя мамочка…» Но, придя домой и увидев, что сын рассматривает фотографии в альбоме, Франсуа забыл подготовленную речь. Вернее, пробормотал себе под нос:

— Куда я сунул эту папку с документами?

— Пап, мама умерла? — спросил Боб и замер, даже не перевернув страницу альбома.

— Да, мой мальчик, — рассеянно бросил Франсуа. — Мне нужно отнести в мэрию один документ.

— Можно я пойду с тобой?

— Нет!

— Пап, ну можно?

— Нет! — охваченный внезапным гневом, закричал Франсуа, выбрасывая бумаги из секретера, и наконец наткнулся на папку. Уже стоя в дверях, он сказал:

— Сиди дома. И не спорь со мной. Умоляю тебя. Боб, будь послушным. Сейчас не время нервировать меня.

Нервы его были напряжены до предела.

— У вас есть два свидетеля?

— У меня есть свидетельство из больницы и разрешение на похороны.

— Необходимы два свидетеля.

— Свидетели чего?

— Пригласите двух любых человек из приемной.

Все это было совершенно бессмысленно, и Франсуа уже не пытался понять. Он сообщил фамилию, имя, год рождения сначала свои, потом Жермены, потом дату бракосочетания.

— Дети есть?

Сперва Франсуа ответил «один», так как редко вспоминал про дочку, находящуюся в Савойе, но ту же спохватился:

— Извините, двое.

Должно быть, его приняли за ненормального. Из-за всего этого вечером он не сможет заглянуть к Пополю.

Надо во что бы то ни стало добыть денег, любыми путями, без них полный зарез. Нельзя же оставить Жермену без погребения. Может, из-за этих осложнений он и не испытывает горя? Неужели в подобных обстоятельствах брат ему откажет? Но если правда, что в денежных вопросах Марсель не имеет голоса, есть смысл обратиться прямо к Рене. Только вот дома ли она сейчас?

«У меня умерла жена!» — скажет он. «Бедняга Франсуа!» — воскликнет она. «Мне нужны деньги, чтобы похоронить ее. Если я их не достану, то даже не знаю, что сделают с ее телом. Надеюсь, вы не хотите, чтобы пошли разговоры, будто вашу невестку закопали в могиле для нищих? Мне-то все равно. Но она носила ту же фамилию, что и вы». Ведь уже началась кампания по выборам в муниципальный совет. Наверно, началась. «Не думаю, что Марселю пойдет на пользу, если начнут говорить, будто его родственники…»

— Кладбище Иври! — произнес чиновник, протягивая Франсуа листок.

— Но у нас рядом кладбище Монпарнас!

— У вас есть там семейный склеп?

Есть, из розового мрамора, семейства Найлей, в нем еще успели упокоиться родители Франсуа. Но там уже нет места.

— На кладбище тоже нет мест, — заметил чиновник. — Сейчас действует только Иври.

Значит, понадобятся катафалк и машины.

— Какие-нибудь формальности еще потребуются?

— Советую вам обратиться в похоронное бюро.

Жара усилилась. В такси, направляющихся к вокзалу, везут шезлонги, удочки, у некоторых на крышах даже байдарки. Десятки, сотни тысяч людей сидят сейчас в ярких купальных костюмах на пляжах, а в гостиницах накрывают столы к обеду, стелют белоснежные скатерти, ставят букетики в хрустальные или посеребренные бокалы. А они никогда нигде не бывали, кроме Сен-Пора, что на Сене, чуть выше Корбейля. После женитьбы он продолжал ездить туда же, и Боб рвал орехи с тех же кустов, что и Франсуа, когда был в возрасте сына.

По улицам куда-то идут, торопятся люди, а у Франсуа такое чувство, словно один он неподвижен. Надо что-то делать, и немедленно. Нужно достать денег на похороны Жермены. Франсуа даже не отдает себе отчета, что вышел на бульвар Распайль, проходит мимо дома, где познакомился с Жерменой. Тут уже нет антикварной лавки. Витрина обновлена, выкрашена в сиреневый цвет, и совсем свежий плакатик обещает на летние месяцы «перманент» со скидкой.

На углу бульвара Монпарнас он подождал автобус.

А вдруг Рене уехала отдыхать? Более чем вероятно.

Будет чудо, если она окажется в Париже. Обычно они с Марселем уезжают на лето в Довиль, а сентябрь проводят в своем сельском доме в департаменте Луаре.

Кто же остается, если ни ее, ни Марселя не окажется в Париже? Рауль? Навряд ли у него есть деньги, и уж совсем сомнительно, что он их даст. Продавать больше нечего — Франсуа спустил даже свои часы. Обручальные кольца заложены, старинные украшения Жермены — тоже. Заложил он их, когда жена уже лежала в больнице; она, разумеется, об этом не знала и продолжала рассказывать м-ль Трюдель про опал тетушки Матильды.

Стоя на площадке автобуса и бездумно глядя на проплывающие фасады домов, Франсуа машинально протянул кондуктору монету. Вышел он у Одеона; рядом, на углу улицы Расина, стоит дом, в котором он родился.

Остаток пути Франсуа проделал пешком, пересек бульвар Сен-Жермен, по которому его отец проходил четыре раза в день, направляясь на службу и возвращаясь домой.

Франсуа безумно хотелось неожиданно крикнуть людям: «Жермена умерла!» Может, они поймут: что-то переменилось, и не его вина, что ему так нужны деньги — не для себя, для нее. Его уже давно выбрали в качестве мишени для всевозможных катастроф. А что они сделают, все, сколько их тут есть, если он усядется на поребрик и станет кричать им, что они дерьмо? Ведь нет же у них права требовать от него больше, чем от любого другого.

Существуют какие-то пределы. Нужно же позаботиться о Жермене, о Бобе и Одиль; эти крестьяне из Савойи не станут вечно держать девочку у себя, если не платить за ее содержание. Да и о себе тоже.

На него уже оборачивались, хотя он не жестикулировал, а всего лишь как-то по-особому смотрел вокруг.

Примерно как Рауль. Рауль прав, презирая всех и заодно себя. В этом он попал в точку. Ладно, пусть только Рене окажется дома, пусть только примет его, потому что прорваться к ней тоже будет проблемой, и тогда поглядим.

— Виноградной водки! Полную стопку!

Решился он внезапно, когда дошел до набережных.

И на этот раз пил не для того, чтобы произошел сдвиг или сгустился туман, а, напротив, чтобы увидеть все ясно и обнаженно. Да, Рауль прав. Все надо видеть обнаженным. Кстати, если обнажить Рене, то она, надо думать, окажется весьма соблазнительной, несмотря на сорок лет и двух дочерей. У этих девчонок, Мари Франс и Моники, есть все, им не надо бояться катастроф. Франсуа почти их не знает. Правда, они с Жерменой были приглашены на их первое причастие. Пришлось покупать подарки.

А ведь только на их наряды денег идет больше, чем иная семья тратит на пропитание.

Нет, это вовсе не так глупо! Если позвонить к ним в дверь, ему запросто могут сказать, что мадам нет дома.

— Дайте, пожалуйста, жетон!

Франсуа набрал номер квартиры на набережной Малаке. Ему ответили, и он узнал голос невестки.

— Это вы, Рене?

Рене молчала, колеблясь, признаться или нет, но было уже поздно.

— Я вас узнал. Это Франсуа.

Молчание.