Беглый - Сименон Жорж - Страница 17

— Поговорим о чем-нибудь другом, — предлагает Ж. П. Г.

— Заметьте, я даю лишь дружеский совет. Поскольку в таких случаях рекомендуется перемена обстановки, я полагал…

— Дигуэн!

Ж. П. Г, так странно произносит фамилию врача, что тот вздрагивает.

— Что?

— Моя жена внушила вам, что я не в своем уме, так ведь?

Больше всего доктора удивляет, что подобное предположение словно приводит собеседника в восторг.

— Уверяю вас, нет.

— Лжете.

— Ее лишь поражают некоторые ваши причуды.

— А вас?

Они уже раз десять промерили набережную Майль по всей ее длине, воздух свежеет, и каждую минуту, отбеливая кусок небосвода, над их головами проскальзывает ослепительный луч маяка.

— Не пора ли нам домой?

Ж. П. Г, сам не знает, чего хочет. Он устал. Понимает, что ему необходимо все обдумать.

Он невозмутимо вставляет ключ в замочную скважину и открывает дверь. В кухне и столовой горит свет.

В гостиной темно. Значит, доктора не ждут.

Ж. П. Г, вешает шляпу и входит в столовую со словами:

— Сюда, пожалуйста, доктор. Сейчас зажгу свет в гостиной…

Жена, дочь и сын еще на несколько секунд сохраняют вид захваченных врасплох заговорщиков. Они не знают, что сказать, как поступить, да и застали их не на обычных местах. Легко догадаться, что перед приходом отца они вполголоса обсуждали, что с ним случилось.

— Элен, принеси нам по рюмочке аперитива.

Замешательство усиливается. Г-жа Гийом пытается подать мужу знак.

— Разве ты забыл? — говорит она наконец, — Аперитив кончился.

Доктор то закидывает ногу на ногу, то снимает. Стол накрыт на четверых. Кухонный запах разносится по всему дому.

— Подай что есть.

— Есть только водка. Ах да! По-моему, у меня осталась мадера…

Этой мадерой пользуются при готовке. Бутылка раскупорена месяца три тому назад, если не больше, но, несмотря на мутный осадок, ее подают к столу.

Ваше здоровье, доктор!

Ж. П. Г, замечает все. От него ничего не скроешь.

Жена вопросительно поглядывает на врача, Дигуэн всем видом как бы отвечает: «Не волнуйтесь и предоставьте действовать мне».

— Элен, — обращается Ж, П. Г, к дочери, — поставь прибор для нашего друга.

При этих словах обе женщины теряются еще больше.

Видимо, бифштексы к обеду куплены на четверых.

Это предположение вызывает у Ж. П. Г, улыбку. Он держит в руке рюмку с мадерой и маленькими глотками отхлебывает вино. Антуан, вопреки привычке, не уходит к себе наверх готовить уроки.

Во всей атмосфере чувствуется что-то неестественное, но что именно — сказать невозможно. Если бы столовая освещалась керосиновыми лампами, Ж. П. Г, решил бы, что они не в порядке: ему кажется, что в комнате темнее, чем обычно. Но ведь электрические лампочки всегда дают ровный свет.

Все в доме серо, словно всюду легла пыль. Г-жа Гийом замечает, что скатерть несвежая, вызывает дочь в коридор и шепчется с ней.

— Почему вы настаиваете, чтобы я пообедал с вами?

Почему? Не оставаться же одному с семьей, черт побери! Женщины открывают две коробки консервов — сардины и тунца, чтобы добавить закуски к обеду. Антуана зовут на кухню, и немного спустя входная дверь два раза хлопает: мальчишку послали в магазин за сыром.

Время от времени г-жа Гийом появляется в гостиной с улыбкой, которую всегда изображает при гостях.

И вот так Ж. П. Г, заставит ее улыбаться до самого вечера! Тем хуже для доктора.

Его считают сумасшедшим? Он докажет им противное! Ж. П. Г, в прекрасном настроении, разговаривает без умолку и не боится намекать на самые серьезные опасения близких. Заявляет, к примеру:

— Готов биться об заклад, что наш милейший директор не решится применить санкции и предложит мне две недели, а то и месяц отдыха.

— Это я добилась для тебя отпуска, — уточняет г-жа Гийом. — Но директор настаивает, чтобы ты обязательно лечился.

— Лечился? От чего?

— Полно! Полно! — вмешивается доктор, понимая, что дело принимает скверный оборот. — Мы прекрасно понимаем друг друга. Небольшая перемена обстановки…

Через несколько минут Ж. П. Г, опять берется за свое:

— Кстати, я забыл вернуть тебе две тысячи франков, что взял в банке.

Г-жа Гийом столбенеет, не находит, что сказать, встает и прячет деньги в железную коробку — старую коробку из-под галет, которая лежит в ящике буфета и заменяет сейф.

«Они хотят упрятать меня в психиатрическую лечебницу, — размышляет Ж. П. Г. — Для них это великолепный выход. Они получат мою пенсию. Ее хватит на безбедную жизнь, и бояться им будет нечего».

Ж. П. Г, устремляет на жену иронический взгляд.

Смущенная г-жа Гийом обращается к врачу:

— Вы ничего не едите, доктор. Простите, что так плохо принимаю вас. При мысли, что муж, возможно, болен…

На улице еле слышный звук. На него никто не обращает внимания, кроме Элен и ее отца. Их взгляды встречаются. Элен краснеет. Ж. П. Г, доброжелательно улыбается, словно хочет ее подбодрить.

Это в подвальное окошко влетело письмо и упало на уголь.

— Элен!

Девушка испуганно вздрагивает.

— Пойди в погреб, принеси бутылку бургундского.

Она во втором ящике слева.

— Я схожу, — вмешивается дуралей Антуан.

— Я сказал, пусть сходит Элен.

Тем не менее Ж. П. Г, невесел. Он чувствует, что все вокруг него неустойчиво, что его куда-то несет.

Элен возвращается с вином. Корсаж ее между грудями натянут туже, чем обычно, и она не решается смотреть на отца.

Думает ли еще Мадо о мужчине, приславшем ей две тысячи франков? Не жалеет ли, что вернула их?

«Еще один оригинал. Их немало в провинции», — говорит она себе. Нет, Мадо не скажет «оригинал».

Она всегда говорила: «Чокнутый».

Доктор скажет: «Больной».

А вот г-жа Гийом…

За столом один Ж. П. Г, ест за четверых.

8

В тот же вечер у жандармского капитана на улице Вильнев играли в бридж. На чайном столике громоздились ломтики кекса, испеченного хозяйкой дома.

Женщины рассматривали альбом с фотографиями.

За игральным столом сидели капитан, директор лицея, комиссар железнодорожной полиции и г-н Мартен, страховой агент, живущий по соседству: достаточно постучать в стенку, и он придет.

— Мне, кажется, знакомо это лицо, — сказала жена комиссара, маленькая толстушка, указывая на фотографию, снятую во время загородной экскурсии и запечатлевшую человек двадцать сразу.

Капитан, разливавший гренаш[6], наклонился над альбомом и стал всматриваться в карточку.

— По-моему, это кто-то из лицейских учителей, — продолжала жена комиссара.

— Уж не господин ли Гийом? — бросил с места директор.

— У него густые каштановые усы.

— В таком случае это он.

Несмотря на неприступный вид и волосы, подстриженные бобриком, директор держался у жандармского капитана непринужденно. Он отхлебнул из рюмки и, тасуя карты, признался:

— Я как раз размышлял, не помешался ли Гийом.

Сначала, несколько дней тому назад, он беспричинно набрасывается на ученика и яростно трясет его. Вчера возобновляет в лицее занятия и перед всем классом зажигает папиросу, хотя никогда раньше не курил. Его жена приходила ко мне, поделилась своими опасениями, и я решил послать Гийома на несколько недель в Юра, откуда он родом.

Комиссар, худой, низкорослый мужчина, был целиком поглощен картами.

В окрестности Доля? — тем не менее поинтересовался он.

— Да. Я только что просматривал его личное дело.

Он из деревеньки Серван.

— Любопытно!

— Почему?

— Ломтик кекса, господин Мартен?

— Потому что один из моих инспекторов тоже уроженец Сервана.

— Вам ходить, капитан.

В полночь гости распрощались на тротуаре, и вскоре голоса их затихли в глубине пустынных улиц под мелким и теплым весенним дождем.