Разум и чувство (другой перевод) - Остин Джейн - Страница 10

– Ну что ж, Марианна, – сказала Элинор, как только за гостем закрылась дверь, – за одно утро ты успела очень много. Тебе уже известно мнение мистера Уиллоби по любому мало-мальски важному вопросу, ты в точности знаешь, что он думает о Купере и Скотте, ты убедилась, что он воздает этим авторам по заслугам, ты получила все возможные заверения, что он в должной мере восхищается Поупом. Но как же ты намерена продолжать ваше знакомство сколь бы то ни было долго, если будешь обсуждать все сразу и так быстро? Скоро все интересные темы окажутся исчерпанными. При следующей встрече он изложит тебе свои мысли о красотах пейзажей и о вторых браках, больше тебе не о чем будет его спрашивать.

– Элинор, – воскликнула Марианна, – разве это честно?! Разве справедливо? Разве мои идеи столь убоги? Но я поняла, о чем ты. Я вела себя слишком непринужденно, говорила искренне и была слишком счастлива. Я нарушила все правила приличия. Я была открытой и искренней, а не сдержанной, скрытной, скучной и лживой. Если бы я говорила только о погоде и дорогах, открывая рот каждые десять минут, то мне не пришлось бы сейчас выслушивать ваши упреки.

– Милая моя! – сказала ее мать. – Ты не должна обижаться на Элинор, она ведь просто пошутила. Я бы сама отругала ее, если бы она на самом деле пыталась осудить радость от разговора с нашим новым другом.

Марианна мгновенно успокоилась.

Со своей стороны Уиллоби всем своим видом показывал, как приятно ему это новое знакомство и как хотел бы он его продолжить. Он навещал их каждый день. Вначале предлогом для визитов было желание узнать о состоянии здоровья Марианны, но прием, который ему оказывали, становился с каждым разом все ласковее, и потому предлог перестал ему требоваться намного раньше, чем пострадавшая полностью выздоровела. Она не могла покидать дом в течение нескольких дней, но еще ни разу подобное заключение не было столь приятным. Уиллоби обладал неплохими способностями, прекрасным воображением, хорошим чувством юмора и всегда был искренним и непринужденным. Он как будто был создан для того, чтобы покорить сердце Марианны. К привлекательной внешности прибавлялся живой и пытливый от природы ум, причем эти качества Марианна подпитывала своей энергией и сама же ими восхищалась.

Его общество доставляло ей огромное наслаждение. Они читали, разговаривали, пели дуэтом. Пел и играл он превосходно, а читал с таким чувством и так выразительно, что Эдвард мог ему только позавидовать.

Миссис Дэшвуд он нравился не меньше, чем Марианне, а Элинор не могла упрекнуть его ни в чем, кроме одного. Он, как и ее сестра, также по каждому поводу выражал свое собственное мнение, не обращая внимания на окружающих и на обстоятельства. Привычка поспешно формировать и немедленно высказывать во всеуслышание свое мнение о других людях, при этом пренебрегая общепринятыми правилами вежливости и нормами поведения в обществе ради велений сердца, выдавала некоторую легкомысленную неосторожность, которую Элинор не могла одобрить несмотря ни на что.

Марианна начала понимать, что отчаяние, которое завладело ею в шестнадцать с половиной лет из-за того, что она до сих пор не встретила человека, который бы соответствовал ее идеалам, было поспешным. Уиллоби воплощал в себе все черты, которые в тот несчастливый час, как, впрочем, и в более счастливые периоды ее жизни, представлялись ей обязательными для ее воображаемого принца. А его поведение свидетельствовало о серьезности его намерений. Миссис Дэшвуд уже к концу первой недели начала с надеждой ожидать будущей свадьбы, при этом она вовсе не думала о богатстве молодого человека и втайне поздравляла себя с такими двумя зятьями, как Эдвард и Уиллоби.

Страсть полковника Брэндона к Марианне, которая была открытием его друзей, узнавших об этом чувстве, казалось, раньше, чем сам полковник, теперь стала заметной и для Элинор, причем как раз в тот момент, когда друзья полковника переключились на другой предмет. Теперь их внимание и остроумие привлек счастливый соперник, и насмешки, которые сыпались на полковника, пока в его душе еще не сформировалось глубокое чувство, прекратились, как только для них действительно появились серьезные основания. Элинор пришлось признать, хотя и неохотно, что чувства, которые миссис Дженнингс приписывала ему ради собственного удовлетворения, имеют место в действительности. Понятно, что общность интересов явилась чрезвычайно привлекательной для Уиллоби, но вместе с тем поразительное несходство характеров вовсе не оттолкнуло Брэндона. Элинор это беспокоило: что могли сделать молчаливые тридцать пять лет против сильных двадцати пяти? Она не могла пожелать ему успеха и потому желала равнодушия. Полковник нравился ей, несмотря на его постоянную замкнутость и сдержанность, которые его не портили и даже вызывали в ней интерес. Его манеры поведения были серьезными, но мягкими, а сдержанность была результатом каких-то душевных травм, а не природным качеством. Сэр Джон постоянно намекал на частые разочарования полковника в прошлом, и это только подтверждало ее мнение о нем как о несчастном человеке, и она относилась к нему с уважением и состраданием.

Возможно, уважение и сострадание появились от пренебрежительного отношения к нему Уиллоби и Марианны, которые относились к нему столь предвзято из-за того, что он был не молод и не весел, и которые просто не ценили его достоинств.

– Брэндон просто такой человек, – однажды сказал Уиллоби, когда речь зашла о полковнике, – о котором всегда говорят хорошо, но чьего общества никогда не ищут, которого все рады видеть, но с кем часто забывают побеседовать.

– Как раз таким он мне и представляется! – воскликнула Марианна.

– Ну и чем вы оба хвастаетесь, своей несправедливостью к нему? – сказала Элинор. – Его уважают все в Бартон-Парке, и я никогда не упущу возможности поговорить с ним.

– Ваше снисходительное отношение к нему, – ответил Уиллоби, – явно свидетельствует в его пользу, но что касается уважительного отношения соседей, то это как раз чести ему не делает. Кто же станет терпеть унижение, радуясь одобрению таких женщин, как леди Мидлтон и миссис Дженнингс, которые могут повелевать настроением общества?

– Но, возможно, оскорбления, наносимые такими людьми, как вы и Марианна, компенсируют уважение леди Мидлтон и ее матери. Если их похвала – это осуждение, то ваши упреки вполне могут быть похвалой. И они не более непрозорливы, чем вы предвзяты и несправедливы.

– В защиту вашего протеже вы становитесь весьма язвительной.

– Мой протеже, как вы изволили выразиться, разумный человек, а ум всегда был и остается для меня привлекательным. Да, Марианна, даже если человек уже разменял четвертый десяток. Он повидал мир, был за границей, много читал и, в отличие от многих, умеет думать. Он поведал мне немало интереснейшей информации по самым разным темам и всегда отвечал на мои вопросы с готовностью и очень любезно.

– Ну конечно, – скривилась Марианна, – он рассказал тебе, что в Вест-Индии жаркий климат и полчища москитов.

– Не сомневаюсь, что он непременно рассказал бы мне это, если бы я спросила. Но получилось так, что это я и без него знала.

– Возможно, – вмешался Уиллоби, – его наблюдательности хватило еще и на то, что он заметил существование набобов и паланкинов.

– Осмелюсь заметить, что его наблюдательность простирается значительно дальше, чем ваша язвительность. Почему вы его так не любите?

– Что вы, вовсе нет. Я, право, считаю его почтенным человеком, которого все хвалят, но никто не замечает, у которого значительно больше денег, чем он может потратить, столько времени, что он не знает, как им распорядиться, да еще и по два новых костюма каждый год.

– Добавьте к этому, – воскликнула Марианна, – что у него нет ни талантов, ни вкуса, ни решительности! Его ум лишен остроты, чувства – пылкости, а голос – выразительности.

– Вы наградили его таким количеством недостатков, – возразила Элинор, – что мне кажется, у вас непомерно развито воображение. В сравнении с этим мои похвалы могут показаться холодными и незначительными. Я могу только повторить, что он разумный, хорошо воспитанный и прекрасно образованный человек с благородными манерами и, мне кажется, добрым сердцем.