Валентин Понтифекс - Сильверберг Роберт - Страница 25

Ах, как ему не понравится, что его опять тащат в Лабиринт, тем более когда он едва начал великую процессию! Мне, конечно, придется уйти в отставку, сказал Хорнкаст. Наверняка Валентин пожелает поставить своего главного представителя: скорее всего, того, со шрамом. Слита, или даже вроона. Хорнкаст прикинул, каково будет вводить кого-то из них в круг обязанностей, которые он исполнял так долго. Исполненный высокомерного презрения Слит или этот маленький колдун-вроон с его громадными мерцающими глазами, клювом и щупальцами…

Да, посвящение в дела нового представителя станет точкой в его карьере.

А если я потом уйду, подумал он, то подозреваю, что ненадолго переживу потерю должности. Короналом, надо полагать, будет Элидат. Говорят, хороший человек, очень близок к Лорду Валентину, почти как брат. Как странно, что после стольких лет, вдобавок к Короналу, появится настоящий Понтифекс! Но я этого не увижу, сказал себе Хорнкаст. Меня здесь не будет.

Исполненный дурных предчувствий и покорности судьбе, он подошел к затейливо украшенной двери в имперский тронный зал. Засунув руку в опознавательную перчатку, он сдавил прохладный упругий шар внутри; в ответ на прикосновение дверь распахнулась, открыв взгляду огромный сферический зал, трон, к которому вели три широких ступени, диковинные механизмы системы жизнеобеспечения Понтифекса, и, в центре – пузырь бледно-голубого стекла, столько лет содержавший в себе Тивераса – бесплотную и высохшую, как своя собственная мумия, прямо сидящую на стуле фигуру с длинными конечностями, сомкнутыми челюстями и яркими-преяркими глазами, в которых все еще сверкали искорки жизни.

Возле трона толпились до боли знакомые несуразные личности: ветхий Дилифон, высохший и трясущийся личный секретарь; толковательница снов Понтифекса ведьма Наррамер; крючконосый, с кожей цвета сухой грязи врач Сепултров. От них, в том числе и от Наррамер, поддерживавшей свою молодость и умопомрачительную красоту колдовскими штучками, веяло дряхлостью, разложением, смертью. Хорнкаст, изо дня в день на протяжении сорока лет общавшийся с этими людьми, никогда еще не ощущал с такой остротой, насколько они малопривлекательны; впрочем, он догадывался, что у него самого вид вряд ли намного приятней. Наверное, и в самом деле пришло время вышвырнуть нас всех отсюда, подумалось ему.

– Я пришел сразу же, как только получил сообщение, – сказал он и посмотрел на Понтифекса. – Что случилось? Он умирает, да? Но я не вижу в нем никаких изменений.

– Ему еще очень далеко до смерти, – отозвался Сепултров.

– Что же тогда происходит?

– Судите сами, – ответил врач. – Вот, опять.

Существо в шаре жизнеобеспечения шевелилось и качалось из стороны в сторону примерно раз в минуту. Понтифекс издал низкий воющий звук, потом что-то вроде храпа с присвистом, и все это сопровождалось невнятным бормотанием.

Хорнкаст и раньше неоднократно слышал все эти звуки, представлявшие собой особый язык Понтифекса, созданный тем на склоне мучительных лет и доступный пониманию одного лишь главного представителя. В некоторых из них почти угадывались слова, или признаки слов: в их размытых очертаниях все же проступал изначальный смысл. Другие же за много лет превратились просто в шумы, но Хорнкасту привелось наблюдать за этими превращениями и он знал, какие стоят за шумами осмысленности, зато иные, казалось, обладали формой определенной сложности и могли выражать отдельные идеи, постигнутые Тиверасом в его одиноком и продолжительном безумии.

– Я слышу то же, что всегда, – сказал Хорнкаст.

– Подождите немного.

Прислушавшись, Хорнкаст уловил цепочку слогов, которые означали «Лорд Малибор» – Понтифекс забыл двух преемников Малибора и по-прежнему считал его нынешним Короналом, – а затем клубок других королевских имен:

Престимион, Конфалум, Деккерет, опять Малибор. Слово «спать». Имя Оссьера, который был Понтифексом до Тивераса. Имя Кинникена, предшественника Оссьера.

– Он блуждает в отдаленном прошлом, как с ним часто бывает. И вы меня позвали сюда, чтобы…

– Подождите.

С растущим раздражением Хорнкаст вновь обратил свой слух к невнятному монологу Понтифекса и с изумлением услышал, впервые за много лет, отчетливо произнесенное, полностью узнаваемое слово:

– Жизнь.

– Слышали? – спросил Сепултров.

Хорнкаст кивнул.

– Когда это началось?

– Два часа назад, точнее, два с половиной, – сказал Дилифон. – Мы сделали запись.

– Что еще он сказал, что вы поняли?

– Семь или восемь слов, – ответил Сепултров. – Вероятно, есть и другие, которые сможете понять только вы.

Хорнкаст перевел взгляд на Наррамер.

– Он бодрствует или спит?

– Мне кажется, в отношении Понтифекса эти понятия не годятся, – сказала она. – Он пребывает одновременно в обоих состояниях.

– Поднимайся. Иди.

– Он и раньше несколько раз произносил те же слова, – пробормотал Дилифон.

Наступила тишина. Понтифекс, казалось, заснул, хотя его глаза продолжали оставаться открытыми. Хорнкаст угрюмо смотрел на него. Когда Тиверас впервые заболел, еще на заре царствования Лорда Валентина, поддерживать его жизнь таким образом представлялось вполне логичным, и Хорнкаст был среди наиболее активных сторонников плана, предложенного Сепултровом. До этого не случалось, чтобы Понтифекс пережил двух Короналов и чтобы третий Коронал пришел к власти, когда Понтифекс находился в весьма преклонном возрасте. Это нарушило динамику государственной системы.

Хорнкаст сам в то время заявлял, что Лорда Валентина, столь молодого и неопытного, еле справлявшегося с обязанностями Коронала, еще слишком рано отправлять в Лабиринт. Все согласились с тем, что Понтифексу следует некоторое время оставаться на троне, если есть возможность поддержать его существование. Сепултров нашел средства сохранить ему жизнь, хотя вскоре стало очевидно, что Тиверас впал в дряхлость, заделался маразматиком и пребывает между жизнью и смертью.

Но потом произошел переворот, за которым последовали трудные годы реставрации, когда для устранения последствий мятежа потребовалась вся энергия Коронала. Все эти годы Тиверас так и оставался в своей клетке.

Хотя продление жизни Понтифекса означало более продолжительное пребывание у власти самого Хорнкаста, а вследствие недееспособности Понтифекса он сосредоточил в своих руках чрезвычайную власть, тем не менее, бесцеремонное затягивание жизни человека, давным-давно заслужившего покой, внушало ему отвращение. А Лорд Валентин просил дать время, больше времени, чтобы закончить свои дела в качестве Коронала. Прошло восемь лет: разве этого недостаточно? С некоторым удивлением Хорнкаст поймал себя на том, что готов чуть ли не молиться за избавление Тивераса от неволи. Если бы только можно было позволить ему уснуть!

– Ва… Ва…

– Что это значит? – спросил Сепултров.

– Что-то новое! – прошептал Дилифон.

Хорнкаст жестом призвал их к тишине.

– Ва… Валентин…

– Воистину новое! – сказала Наррамер.

– Валентин Понтифекс… Валентин Понтифекс Маджипура…

Установилась тишина. Эти отчетливо произнесенные, лишенные всякой двусмысленности слова витали в воздухе, подобно взрывающимся солнцам.

– Я думал, он забыл имя Валентина, – сказал Хорнкаст, – а Короналом считает Лорда Малибора.

– Явно не считает, – сказал Дилифон.

– Иногда перед кончиной, – тихо сказал Сепултров, – разум восстанавливается сам по себе. Думаю, к нему возвращается рассудок.

– Он по-прежнему безумен! – вскричал Дилифон. – Боги не допустят, чтобы он осознал, что мы с ним сделали!

– Я полагаю, – заговорил Хорнкаст, – что он всегда знал, что мы с ним сделали, и сейчас к нему возвращается не рассудок, а способность общаться с помощью слов. Вы слышали: Валентин Понтифекс. Он приветствует своего преемника и знает, кто должен быть преемником. Сепултров, он умирает?

– Приборы не отмечают никаких физических изменений. Я считаю, что он еще протянет некоторое время в таком состоянии.