Любовник Большой Медведицы - Песецкий Сергей Михайлович - Страница 3

— На хутор пошел.

— Бомбинку нашу навестить, — добавил Лорд.

— Цыцки ей поразмять, — не отстал Ванька Большевик.

— Долго еды не приносят, — сказал неожиданно Фелек Маруда.

— У этого всегда жрачка на уме, — огрызнулся Лорд.

— Рот, что скребок, все подберет, — вставил Щур.

Зажгли папиросы и осторожно, чтобы не зажечь ненароком сено, начали курить. Вскоре повылазила из нор и прочая братия. Потягиваясь и зевая, подсели к нам. Не хватало только жида Левки и Юзека.

Щур достал из кармана колоду и предложил перекинуться в «шестьдесят шесть». Бульдог расстелил на сене свою куртку подкладкой кверху, начали играть. К ним присоединились Мамут и Ванька Большевик. Лорд тем временем принялся важно и серьезно обучать Юлека, как охотиться без ружья на зайца.

— Значит, покупаешь пачку табаку и раненько, пока зайцы спят еще, обходишь поле и на каждом камне сыплешь немножко. Заяц, он с утра проснется, потянется, лапкой за ухом почухает и побежит, как собака, по нужде. К камню подскочит, принюхается, тут-то табак ему в ноздри и залезет. Он, бедняга, как чихнет! Лбом о камень — бац! И на бок. А ты утречком идешь и только собираешь их в мешок.

— Ну врешь!

— Вру? Да под судом мне быть, если вру! А на медведя вовсе по-другому охотятся, и по осени только, когда листва с деревьев опадает. Берешь, значит, ведро клею и идешь в лес, где медведь. Листья клеем смазываешь, а сам в кусты ховаешься. Медведь идет: топ-топ, топ-топ. Листья ему к лапам и приклеиваются. Все больше и больше, в конце концов столько собирается, что он и с места сдвинуться не может. Тогда выходишь из кустов, вяжешь его, на воз — и домой!

— Ну, еще один чудило объявился, — не удержался Щур.

— Не просто чудило, а пан Чудило! — заявил Болек.

— Такой пан на соломе спит и зубами блох ловит!

Опять началась сварка. Но вижу, не по злобе, а так, время убить.

Около полудня в сарай зашел Трофида. Веселый — наверное, уже подпил малость.

— Ну, братва, вали сюда! Сейчас подхарчуемся.

Мы слезли с сеновала на ток.

— Как там товар? — спросил Лорд Юзека.

— Сейчас явятся «носчики». Левка там с ними. Бомбина жратву варганит.

— Как ты, тисканул ее хоть? — спросил Ванька.

— Да на кой мне такая… шалава!

Снаружи послышались шаги, и вскоре в сарай вошла, ступая на удивление легко, рослая крепкая молодка лет тридцати пяти. Вид имела расфранченный и духами от нее пахло на весь сарай. Платье, короткое донельзя, плотно обтягивающее объемистые формы, на ногах — шелковые, телесного цвета чулки.

— День добрый, хлопцы! — объявила зычно и весело, открывая в улыбке ладные белые зубы.

Мы поздоровались. Ванька Большевик подскочил, забрал из рук две большие корзины. Поставил на ток и попробовал обнять молодку шутливо. Та тыцнула кулаком в грудь, да так, что аж с ног полетел.

— О так ему! — похвалил Юзек.

— Что, и самому досталось? — спросил его Щур.

Бомбина рассмеялась. Оглядела нас, посмотрела на меня. Повернулась к Трофиде.

— Этот новенький?

— Так… свой хлопец.

Кивнула и вышла из сарая, нарочито качая бедрами.

— Ну и баба! — сказал Ванька мечтательно. — Прям тюфяк!

— Это ты тюфяк, — отозвался Щур. — А она — кобыла!

Хлопцы разгрузили корзины. Были там большая кастрюля жаренной с салом яичницы, чугун тушеной с мясом капусты, стопка горячих блинов, три буханки хлеба, большой кус грудинки.

Трофида вынул из схрона из угла сарая три фляжки спирту и разбавил его водой из большой дубовой кади, стоявшей у ворот. А Лорд тем временем нарезал своим выкидняком толстые лусты хлеба.

Мы принялись есть и пить водку. Уплетали за обе щеки, как автоматы. Быстрее и больше всех ел Фелек Маруда. Мясо жрал, сопя, чавкая и чмокая, облизывая жирные пальцы то на одной, то на другой руке.

— Вы гляньте, втыкать пошел, — сказал Лорд, обтирая ладонью губы. — Аж за ушами трещит, а нос гопака скачет. До работы так он последний, а жрать — всех впереди.

— Ну дык правильно, — возразил Щур, — работать — это пусть конь. У него башка большая, и ноги четыре, и хвост в придачу, а у Маруды нашего что?

Хлопцы, сытые, один за другим отрывались от еды. Один только Фелек, ни на кого не обращая внимания, трудился, пока не прикончил все съестное без остатка. Болек Лорд начал рассказывать: «Знаете, хлопцы, знавал я бабу, которая каждый день ела яешню аж из тридцати яиц».

— Ну, точно была как наша Бомбина, — буркнул Бульдог, зажигая папиросу.

— …Раз как-то муж ейный решил пошутить и к ее трем десяткам, которые уже на сковородке жарились, добавил три десятка своих. Баба пришла, яешню сняла и принялася жрать. Чуть впихнула всю в себя.

— Холера, и не лопнула! — выдохнул Славик, крутя головой.

— …Съела, значит, и сидит. Сопит как паровоз. А тут соседка приходит, спрашивает, чего красная такая? А она: «Ох, соседушка, или заболела я, или заболею скоро. Яешню из тридцати яточков чуть одолела!»

Хлопцы смеются и, закуривая, начинают рассказывать истории про обжорство. Тут двери сарая снова открылись и вошла Бомбина, изящно неся корзину, полную яблок и слив.

— Держите, хлопцы. Принесла вам погрызть… А накоптили! Смотрите, сарай не спалите!

— Да мы только на току курим. Мы осторожненько, — успокаивает Юзек.

— Ну-ну, смотрите мне!

Подняла руки и, специально выставив объемистые груди, долго поправляла платок на голове. Подпитые хлопцы так и ели ее глазами. А ей и понравилось. Сощурилась, повернулась, прошла туда и сюда, качая бедрами. Потом взяла корзину с огрызками и косточками и вышла из сарая.

Мне показалось, перед уходом она в особенности внимательно посмотрела на меня и улыбнулась. А может, ошибся? Может, та усмешка была для всех нас?

Трофида думал: отоспимся на мелине у Бомбины, а назавтра ввечеру обратно. Однако жиды не привезли из Минска товар для нас, чтобы нести назад, в Польшу. Когда стемнело, пришел Левка. Тер нервно худые ладони, чертыхался: «Холера на них с такой работой! Они думают, мы на поезде ездим!»

Отошли в угол сарая вместе с Трофидой, долго говорили вполголоса. Пару Юзековых фраз я уловил.

— Да мне-то брито-стрижено, с товаром идти или без!.. Деньги на бочку и мне, и хлопцам — и баста. Я за работой не гонюсь… А если крутить будете, так я вам все в печку, и капут!

Так что с сумерками начали мы собираться в дорогу. Левка остался у Бомбины, чтоб приготовить товар на следующий раз. А нам следовало вернуться в Раков и через два дня идти с новой партией товара.

Наконец, двинулись в обратную дорогу. Без тяжести за плечами шлось легко. Трофида сразу припустил. Я только и поспевал за ним, стараясь шагать ровно и широко. Похолодало. В сгустившейся над головой тьме высыпали искристые звезды. Попыхтев малость, я, наконец, пристроился под шаг Трофиды и уже не замечал, как переставляю ноги. Мерность движения, тишина вокруг усыпляли. Время от времени даже забывался, принимался мечтать. Улыбался сам себе, махал руками. Поймал себя на этом и громко рассмеялся. Трофида, не останавливаясь, повернул ко мне голову, спросил тихо:

— Сказал ты чего, нет?

— Не, ничего!

За пять километров от границы сделали привал в густых зарослях под берегом речушки. Водки не было. Закурили осторожно, отдыхали, лежа в густой траве.

Трофида прилег рядом. Долго молчал, потом повернулся ко мне.

— Ты звезды знаешь?

— Звезды? — переспросил я удивленно. — Да нет, не знаю.

— Жалко. Если драпать придется, так знать нужно до границы дорогу. Видишь вон те звезды?

— Которые?

Он указал пальцем: вон, семь больших звезд в северной части неба, ближе к западу. Вместе похожи на контур возка: четыре колеса и вроде дышла спереди. Повел пальцем (мне показалось, чуть не в самые звезды ткнул) — дескать, видишь, наконец?

— Ну, вижу. И что с того?

— Если нас пугнут и разбежимся, то держись так, чтобы те звезды были от тебя по правую руку. Понял? По правую!

— Понял.