Такое вот кино (СИ) - Риз Екатерина - Страница 47

— Я? — И, конечно же, возмутился. — Таня, мне просто нравится тебя обнимать. А ты уже подвох ищешь! — Не ищу, — примирительно проговорила я. Притянула Сашку к себе за футболку и поцеловала в колючий подбородок. — Мой руки, и садись за стол. Всё готово. Он глянул на сковороду, на аппетитное мясо, расслабился, но всё же не отказал себе в возможности ещё немного поворчать: — Люблю, когда всё готово. — А я знаю, — порадовала я его. Вот что с ним делать? За ужином всё-таки заговорили о рекламе. Сашка раздухарился, принялся жестикулировать, объясняя мне, чего хочет, даже пришлось пару раз напомнить ему, чтобы ел. А он говорил о рекламе на телевидении, на уличных билбордах, расписывал мне свои идеи, и как-то так выходило, по словам самого Емельянова, что с режиссёром рекламного ролика, мнения у них расходились. — Мне не нужна просто красивая девочка на обложке. А они считают, что если реклама всего в комплексе, в том числе и ресторана, то нужно это преподносить соответственно. Длинноногая фря в дорогущем платье в зале «Лекадии». А я так не хочу. — А как ты хочешь? — Что-то человеческое хочу, в конце концов, это сеть развлекательных комплексов, а не ресторанов мишленовских. Я усмехнулась. — Милый, ты сам не перебарщивай. Сашка губы надул, отодвинул от себя пустую тарелку. — А ты не издевайся. Хочешь честно? Я сто раз покаялся, что «Лекадию» открыл, это я на Кирилла глядя. Работали в кинотеатрах кафешки быстрого питания, и всем было хорошо. А тут… нажил себе геморрой. Скатерти, салфетки, фирменное меню от шеф-повара. Вот оно мне надо? А теперь обо мне по этому ресторану судят. Поэтому и с рекламщиками договориться не могу. Мы всё по-разному видим. Я придвинула к себе папку, в задумчивости пролистывала снимки девушек, претендующих на лицо рекламной компании. — Это все, что есть? — Это те, кого я отобрал. — А. То-то я смотрю, все, как на подбор. — Танька, сейчас получишь. Я улыбнулась и решительно заявила: — Мне ни одна не нравится. — И, слава Богу, я тебе скажу. — Емельянов фыркнул, взял из вазочки печенину и откусил. — И, вообще, это не проблема, девчонок можно в Москве найти. Сама концепция никакая. Я лишь плечами пожала. — Давай снимем что-нибудь социальное, более развёрнутое по сюжету. Сашка жевать прекратил. — Объясни. Я на стуле развернулась, закинула ногу на ногу. — Сам же говоришь, что развлекательные центры и ресторан не вяжутся. Так может и не надо их связывать? Девушка определённой внешности на рекламу «Лекадии», ватага ребятишек на «Маленький остров», группа тинейджеров для кинотеатра и кафешек с пиццей. Конечно, это получится дороже, решать тебе, зато захватим весь спектр публики. И рекламу пустить тройную. Емельянов скроил смешную, якобы задумчивую, физиономию, подбородок потёр, после чего хмыкнул. — А в «Мире» боулинг хочу открыть, — проговорил он. Я тут же поддакнула. — И сауну. Но это совсем просто, там тебя с Завьяловым снимем. Дёшево и сердито. Сашка сфокусировал на мне взгляд, секунда, чтобы вернуться из раздумий ему понадобилась, и он тут же скривился. — Ты злая. Я рассмеялась. — Очень злая, — кивнула я. Он подался ко мне, присел передо мной на корточки и поцеловал. Похвалил: — Гений мой. Я радоваться не спешила. — Ты опять скажешь, что это дорого. — Дорого, — согласился он, — но лишь бы отдача была достойная. Иногда на рекламу стоит раскошелиться. — Золотые слова. Кстати, что за боулинг в «Мире»? Мы так не договаривались. Сашка тут же поднялся и нетерпеливо начал: — Таня!.. — Но ты мне его обещал! Я не хочу оформлять боулинг! — Он ещё даже не мой! — крикнул Емельянов уже из гостиной. — Не торопи события! — А потом будет поздно! — и пробормотала себе под нос: — Боулинг какой-то придумал…

На следующий день я вдруг осознала, что давно не была дома. То есть, в квартире родителей. Эта квартира всё же считается моим официальным домом, а я стала об этом забывать. Каждый вечер возвращалась в Яблоневку, уже привычным взглядом обводила сад и газон, наставляла приходящую домработницу, развешивала вещи в шкафу, свои и Сашкины, и всё это стало казаться привычным и правильным. И, наверное, это было плохо. Емельянов время от времени о своей свободе и независимости вспоминал, чем меня обижал, а я всё чаще ловила себя на мысли, что от своей свободы отвыкаю, как-то чересчур быстро, незаметно и безболезненно. Возможно, потому, что я женщина, а женщинам не нужна свобода. Им нужна семья, дом, муж, или хотя бы человек, о котором нужно заботиться. К этому мы привыкаем быстро, взваливаем на себя ответственность, ворох обязанностей, и даже счастливыми себя от этого чувствуем. И поэтому когда тебе напоминают, что ты не должна и не обязана, это обижает. Словно, никто не замечает ничего из того, что ты делаешь. Не замечает твоих стараний и доброго отношения. Разве не обидно? Думаю, если бы мужчины отдавали бы себя семейной жизни с той же страстью, они бы поняли женскую обиду. Но такое случается крайней редко, согласитесь.

Сашка настолько чувствительным не был, мою обиду если и принимал, то понимал не до конца, прочувствовать точно не мог. Предпочитал относиться к нашим мелким ссорам и недопониманиям легко. А я, в отместку, каждый раз вспоминала о родительском доме и о том, что я как бы живу там, и буду жить, вот уже завтра, плюну и перееду обратно. Правда, любимого я этим не шантажировала, больше мысленно негодовала и обещания давала самой себе, которые не сдерживала и сама же себя прощала. Но домой съездить не мешало. Хотя бы проверить, не превратила ли Дашка родительский дом в неопрятный бедлам. С неё станется.

— Ты ведь не собираешься с ней ругаться? — спросил Сашка за завтраком, когда я поведала ему о своих планах.

Я сделала вид, что удивилась одному только предположению.

— С чего бы?

Емельянов усмехнулся.

— Вот и я об этом. Не с чего. Неделя прошла, и вспоминать все её намёки за ужином…

Я чашку на стол поставила.

— Саша, ты специально? Теперь я всё вспомнила.

— Уж лучше сейчас, чем внезапно, при виде сестры. Настрой себя позитивно.

Я щёку рукой подпёрла, на Емельянова взглянула серьёзно.

— Скажи мне, я скандальная?

— Нет.

— Нет?

— Ты не скандальная. Тебя только на Дарью почему-то клинит.

— Повод задуматься, — пробормотала я.

— Задумайся. — Емельянов из-за стола поднялся, наклонился, чтобы меня поцеловать, и добавил: — Может, это ревность? Она младшая.

Я только фыркнула, причём возмущённо.

— Вот ещё! Папа меня всегда больше любил!

Сашка улыбнулся и кивнул.

— Ну, тогда я спокоен. Это не ревность.

Я пихнула его в живот, и поняла, что настроение точно испорчено. Я ревную родителей к Дашке? Да она никогда не была примерной дочкой! Это со мной всегда нянчились, сюсюкали и обо мне беспокоились. А Дашка, как кошка, всегда гуляет сама по себе.

Противный внутренний голос откровенно хмыкнул и предположил: тогда не ревность, а зависть?

— Заткнись, — приказала я ему разозлённым шёпотом.

Емельянов в кухню заглянул.

— Я уже молчу.

А я вздохнула и созналась:

— Это я не тебе.

Он моргнул, секунду раздумывал, затем якобы обеспокоено качнул головой. А когда проговорил:

— Понятно, — голос его был понимающим, но встревоженным. Я на Сашку посмотрела, готовая повторить просьбу заткнуться уже для него, и он рассмеялся.

До дома родителей Емельянов меня подвёз. Я задержала взгляд на окнах квартиры, потом посмотрела на часы, а уже после этого на Сашку. Ободряюще тому улыбнулась.

— Я позвоню тебе позже, когда закончу в центре. И привезу наброски для рекламного ролика.

— Буду ждать. У меня сегодня встреча с режиссёром. — Сашка откровенно скривился.

— Саш, если он тебе не нравится, нужно найти другого.

— Вот сегодня и решим, нравится он мне или нет. Он представит свою идею, а мы свою. Интересно, за что я плачу рекламщикам?

Я по плечу его погладила.

— Всё будет нормально. Я днём ещё подумаю над деталями, и всё обсудим.

Мы поцеловались на прощание, поцелуй показался мне слишком формальным, и я Сашку за шею обняла, крепко, и поцеловала ещё раз. Он рассмеялся, когда я отстранилась.