Последний сёгун - Сиба Рётаро - Страница 6

– Хираока, ты что, не знаешь, как подавать рис? – с показной строгостью заметил Ёсинобу слуге, который по возрасту был старше него. С этими словами он забрал у Хираока кадушечку, ковшик и чашки и стал спокойно показывать, как именно нужно раскладывать рис. Постороннему человеку в этот момент было бы трудно понять, кто здесь слуга, а кто – господин.

Хираока покрылся холодным потом. Чтобы сам даймё учил слугу, как нужно подавать рис! На это был способен, наверное, только Хитоцубаси Ёсинобу. Природа действительно наградила его многочисленными талантами; похоже, этот человек умел делать все.

Тому есть и другие примеры.

В услужении у Ёсинобу были как люди из семейств хатамото, так и самураи из дома Мито, которые, поступив на службу в дом Хитоцубаси, стали прямыми вассалами сёгуна. Среди последних был младший постельничий Ватараи Рёдзо, самурай из далекого захолустья, совершенно незнакомый с этикетом.

Однажды Ёсинобу и его братья устроили состязания по стрельбе из лука. Луки были не боевые, а небольшие, учебные, размером не более двух сяку восьми сун со стрелами длиной всего лишь в девять сун. В мишень нужно было попадать с расстояния семь с половиной кэн[29]. Стрельба из лука была старинной придворной забавой со своими строгими правилами. Ватараи Рёдзо в состязании доверили одну из главных ролей – его задачей было подавать участникам стрелы. Но провинциальный самурай правила состязаний знал плохо.

– Рёдзо, смотри, как я подаю стрелы и делай так же! – обратился к нему Ёсинобу и несколько раз показал, как нужно собирать и подносить стрелы.

Еще один пример. Худородный самурай по имени Игаи Кацусабуро каждое утро брил Ёсинобу, поддерживая его традиционную прическу сакаяки[30]. Парикмахером Игаи был неважным и чуть ли не ежедневно оставлял на голове своего господина порезы. Но Ёсинобу совершенно не сердился.

– Давай я наконец научу тебя делать сакаяки! – сказал однажды Ёсинобу и, усадив другого слугу на свое место, показал Игаи, как нужно подбривать волосы.

Ёсинобу действительно был на редкость талантлив: несмотря на то, что наследникам даймё строго-настрого запрещалось брать в руки бритву, он и этим инструментом владел в совершенстве, словно заправский городской цирюльник…

Самураи дома Хитоцубаси, конечно, уважали Ёсинобу, но считали его человеком со странностями. Верно говорил монах Ёсимити: если бы Ёсинобу стал управляющим делами клана, то вряд ли кто мог бы с ним сравниться. А родись он в семье горожанина – вообще был бы мастером на все руки…

Каждый день в доме Хитоцубаси был у Ёсинобу до предела занят учебой. Уроки, естественно, давались частным образом. Изучали девять предметов: каллиграфию, китайский язык, родной язык, японское стихосложение, искусство верховой езды, стрельбу из лука, фехтование на мечах, искусство владения копьем, стрельбу из лука с седла. В каждом из предметов Ёсинобу достиг хороших результатов, но не более того. Учился он без интереса и вообще не любил, когда его учили: с большим толком он проявлял свои способности сам. Наверное, именно поэтому проницательный Фудзита Токо прозвал его «наш герой». Позднее даже оппоненты Ёсинобу считали его деятелем масштаба по крайней мере Токугава Иэясу. Неизвестно, впрочем, заходил ли сам Токо в оценках Ёсинобу так далеко…

Сёгун Токугава Иэёси полюбил приемного, чужих кровей, сына так сильно, что даже его ближайшие сподвижники этому удивлялись. Вряд ли его любовь имела политическую подоплеку. Если даже Иэёси как благородный муж[31] и стремился быть мягким и добросердечным, то как политик он был крайне ограничен и полон подозрений, особенно по отношению к Нариаки из Мито. Скорее всего, ему просто по-человечески понравился этот пышущий здоровьем отрок. К тому же Иэёси не мог в полной мере наслаждаться любовью своего родного сына Иэсада, который сильно отставал в умственном развитии, и, скорее всего, именно поэтому выплеснул все свои родительские чувства на отзывчивого, тонко чувствующего Ёсинобу.

«Наверное, властитель все-таки хочет сделать Ёсинобу наследником господина Иэсада!» – изумлялись приближенные сёгуна.

Между тем в двенадцатом месяце пятого года Каэй (январе 1853 года), когда Ёсинобу было шестнадцать лет, произошел следующий примечательный случай.

Среди ежегодных обрядов, в которых принимал участие сёгун, была редкостная соколиная охота на журавля, которая называлась цуру-но хаавасэ – «журавль складывает крылья». Добытую дичь сёгун лично доставлял к императорскому двору в Киото. Обычно эта охота проходила в Микавасима.

– На этот раз я беру с собой Ёсинобу! – неожиданно объявил сёгун начальнику своей канцелярии Асахина Масатоси, правителю провинции Каи. Асахина очень удивился: по традиции на такую охоту сёгуна обычно сопровождал его наследник. Поступить так – это все равно, что открыто объявить на всю страну о своем плане сделать Ёсинобу наследником Иэсада.

Как сторонник дома Хитоцубаси Асахина, естественно, не мог не порадоваться успехам Ёсинобу. Но что на это скажет ближайшее окружение сёгуна и правительство бакуфу? Несомненно, партия врагов Мито будет противиться этому решению и попытается в зародыше пресечь планы выдвижения Ёсинобу. Поразмыслив, Асахина пришел со своими опасениями к главе совета старейшин Абэ Масахиро.

Абэ, которому Ёсинобу очень нравился, сначала тоже порадовался хорошим вестям, но затем глубоко задумался и, наконец, покачал головой. Политическая ситуация складывалась для сторонников Хитоцубаси непросто. Асахина сразу же направился к сёгуну и передал ему мнение Абэ.

– Вот как? Значит, пока рано? – спросил Иэёси. Слово «пока», сорвавшееся с уст сёгуна, ясно свидетельствовало о том, он уже давно решил сделать Ёсинобу наследником. В конце концов эти слова дошли до Мито и немало порадовали Нариаки.

Но никому не дано предсказывать судьбы людские. В шестом месяце следующего, шестого года Каэй (1853 год) Иэёси заболел и двадцать второго числа умер, не успев сделать ничего для того, чтобы объявить Ёсинобу наследником…

Придворные лекари во главе с Ито Соэки посчитали, что «Господин, вероятно, изволил получить тепловой удар». Скорее всего, диагноз был ошибочным – вряд ли от теплового удара Иэёси за три дня сошел бы в могилу…

Двенадцатый сёгун скончался, наверное, в самый драматический период отечественной истории: в Японию уже пришел Перри.

Первого июня (в месяц смерти Иэёси) американский коммодор Перри во главе Тихоокеанской эскадры военных кораблей вошел в залив Эдо и предъявил ультиматум сёгунскому правительству бакуфу, требуя открыть страну. Случай этот взбудоражил не только правительство, но и буквально всю Японию. Именно с этого дня берут свое начало смуты и потрясения, ознаменовавшие конец правления сёгунской династии.

Перри не оставил бакуфу выбора: «Одно из двух: или открытие страны, или война!» Он считал, что до сих пор требования открыть страну для внешнего мира были излишне мягкими, и позиция западных держав в отношении военного правительства Японии должна ужесточиться. Бесполезно пытаться открыть закрытую страну вежливыми увещеваниями – нужна угроза применения военной силы! В зависимости от развития ситуации Перри даже собирался оккупировать архипелаг Рюкю на юге Японии.

Позиция Перри оказала на японцев гораздо более сильное воздействие, нежели ожидал коммодор. В стане японской оппозиции закипели требования выступить с оружием в руках на защиту страны и «изгнать варваров»[32]. Правительство же склонялось к мысли, так сказать, «подняться с колен, склонив голову», то есть признать собственное поражение и пойти на контакты с внешним миром.

Ожесточенная схватка сторонников этих двух подходов и стала тем фоном, на котором пошла к своему концу история сёгуната Токугава.

Что же касается предложения заключить договор о торговле, с которым также выступал Перри, то в кругах японской элиты его единодушно считали неприемлемым: